Геннадий Евграфов. Из «Воспоминаний о Давиде Самойлове». Часть 3

Лампочка Юрского

На Д.С. в Пярну, как и в Москве, люди слетались как бабочки на огонь. Он умел привлекать к себе сердца и умы. Да и всегда слетавшимся и съезжавшимся было приятно послушать его новые стихи и пообщаться мало того, что мудрым, но и с любимым человеком и поэтом. А собеседником Самойлов был (когда хотел), как я уже упоминал, удивительным.

Часто бывал в Пярну Александр Городницкий с женой, ученицей Д.С., замечательным поэтом Анной Наль. Бережно храню на своей книжной поэтической полке ее книгу «Весы» 1995 года рождения. Именно так, поскольку сборник этот был ее первенец. В отличие от своего достаточно широко известного мужа, она, к сожалению, даже до сегодняшнего времени не известна широкому читателю, хотя талант ее и дар своеобразны и оригинальны. Но так сложилась судьба.

Как-то раз заглянул Сергей Юрский, который в прихожей ввинчивал перегоревшую лампочку, о чем мне с некоторым удивлением рассказывала редко удивлявшаяся знаменитостям, постоянно бывавшим в доме, как в Москве, так и в Пярну, присутствовавшая при этом исторически-бытовом событии Варвара[1].

«Вы, представляете, – говорила она, – сам Остап Бендер!»,– и широко вперяла в меня свой неподвижный взгляд, вероятно, ища поддержки своему удивлению.

Мосье Паниковский и космонавт Гречко

Поначалу скромный старик не вызывал никакого удивления у своих соседей – холодных и бесстрастных эстонцев. Но когда они увидели сошедших с экрана и в разные времена расхаживавших по их улице то жуликоватого Паниковского (Гердта) из классического «Золотого теленка», то эксцентричного полковника Френсиса Чеснея (Козакова) из бурлеска «Здравствуйте, я ваша тетя!», то благородного Атоса (Смехова) из почти мюзикла «Три мушкетера»; когда ТВ приехало в их городок снимать фильм о Д.С. и попросило местное СМУ, или как там оно называлось, заасфальтировать для съемок дорогу, по которой должен был проехать тонваген, и по местным меркам это самое могущественное СМУ немедленно, без разговоров, на глазах удивленной публики нужную дорогу заасфальтировало – холодные и бестрепетные сердца дрогнули и в их головах что-то зашевелилось. Но и тогда эстонские соседи так ничего до конца и не поняли про своего соседа и продолжали теряться в догадках, кто этот странный старик, к которому приезжают такие известные люди из самой Москвы.
Впрочем, вскоре все прояснилось. Любопытство коренных местных жителей было удовлетворено, когда по просьбе местной русскоязычной интеллигенции, прознавшей, что в их городке «поселился замечательный поэт», Д.С. начал выступать с чтением своих стихов в местном культурном клубе. Отказывал Самойлов редко, только по причине нездоровья. Время от времени он выступал вместе с Зиновием Гердтом и Михаилом Козаковым.
Вот тогда жители городка и узнали, что сосед их всего-навсего русский поэт, но все равно почесывали свои репы, недоумевая, почему его с завидной регулярностью навещают всесоюзные знаменитости.

Добила соседей тяжелая артиллерия в лице летчика-космонавта, Героя Советского Союза Георгия Гречко. Космонавт, оказавшийся в августе 85-го проездом в Пярну, возжелал познакомиться с любимым поэтом. Набрал номер, позвонил, представился. На другом конце провода было коротко сказано: «Приезжайте!» – Д.С. тоже было интересно пообщаться с человеком, побывавшим в безвоздушном пространстве – и Гречко приехал.

В назначенный час и день черный лимузин подкатил к дому. Из машины вышел из всех космонавтов самый интеллигентный и ученый (в прямом смысле этого слова), которого местные аборигены видели только по телевизору и в основном с руководителями партии и правительства на трибуне Мавзолея, и не спеша, с женой, прошествовал по их улице Тооминга в дом Самойловых.
Когда в Москве Д.С. рассказывал об этом неожиданном визите, я спросил, какое впечатление Георгий Михайлович произвел на него и о чем они говорили.
«Говорили? – переспросил Самойлов.– Как ты думаешь, о чем могут в первый день знакомства говорить два русских интеллигента, один из которых побывал в космосе, а другой о нем размышляющий?»

«О смысле жизни», – догадался я.

«Так оно и было, – сказал Д.С. – Гречко весьма симпатичен и умен. Я подарил ему книгу и пластинку. А для вечности нас фотографировал Виктор».
Вот тогда эстонские соседи про Самойлова решили, что он не только поэт, но и одновременно какой-то большой начальник, вышедший на пенсию и избравший их прекрасное, уютное Пярну для дальнейшего жизнепроживания и общения с такими же как и он большими столичными людьми.

Виктор Перелыгин, местный учитель русского языка и литературы, который и запечатлел этих «больших начальников» для истории, вхожий в дом Д.С., вел себя как настоящий русский партизан – ничем их догадки не подтверждал, но и не отвергал. 

Печенье для Захарчени

А однажды Давиду Самойловичу позвонил известный физик, членкор АН СССР, профессор Ленинградского электротехнического института Борис Петрович Захарченя.

Сказал, что давно любит стихи ДС, попросил разрешения прийти в гости, познакомиться.

Интеллигентного общения в Пярну все-таки не хватало, ко всему прочему Д.С. всегда тянуло к физикам – его интересовали вопросы устройства Вселенной.

Б.П. был лауреатом Государственной и Ленинской премий и известен своими трудами по оптике твёрдого тела. Рассказывал, что открыл и исследовал осцилляции магнитопоглощения, связанные с оптическими переходами между уровнями Ландау в кристаллах. Долго говорил что-то о своих трудах в области спектроскопии и полупроводников.

Присутствующие в монологе члена-корреспондента физических наук поняли только слова «Ландау» и «полупроводники» и дружно закивали головой. Все остальные «осцилляции» были за гранью понимания присутствовавших, включая и самого Д. С. Не помог даже отборнейший коньяк, который захватил с собой Борис Петрович.

Со временем визиты Захарчени стали регулярными. Каждое лето он отдыхал в Пярну и каждый раз навещал Самойловых. Был Борис Петрович лыс, некрасив и смешно шевелил большими ушами. Он был весьма образован и начитан – не только в своей сфере деятельности, но необычайно занудлив, и к нему относились иронически и терпели как неизбежное.

Помню, как Захарченя нервно протирал огромные блюдца-очки, реагируя на резкие выпады Галины Ивановны в адрес советской власти (ну нельзя же так про власть, которая все нам дала!), с удивлением – на нелицеприятные рассказы Давида Самойловича из литературного быта (надо же, а еще инженеры человеческих душ!). Он надолго замолкал и после некоторой заминки покидал гостеприимный дом.

Вскоре Самойлов написал шуточное стихотворение, обращенное к ленинградскому члену-корреспонденту, и когда Борис Петровича во время очередного посещения хозяйка дома пригласила к столу, хозяин, подкрепив приглашение, прочитал (привожу первые четыре строки):

Захарченя, ешьте зелень,
Витаминов много в ней.
Так советовал Зеленин,
А оно ему видней.

Полезную траву в тот раз принес Иван Гаврилович Иванов, лихой морской волк и прозаик-самородок, которого в доме Самойловых привечали и любили. Особенно с ним нянчилась Галина Ивановна, которая была первочитательницей его сугубо реалистической прозы. Ну а под «Зелениным» подразумевался тот самый профессор Зеленин, который изобрел известные капли.

Летом 85-го Д.С. посвятил лауреату сразу аж двух премий, Борису Петровичу Захарчене и серьезные стихи:

Конец системы самооправданья –
Начальный пункт самоуничтоженья.
Подобно это разрушенью зданья
От изверженья и землетрясенья.

Есть оправданье в самообвиненье:
К самим себе являемся с повинной;
Поэтому достойны снисхожденья.
Вот вам сюжет комедии старинной.

Ну а в тот визит, когда собравшиеся за столом дружно налегали на зелень, овощи и сервелат, запивая все это превосходным вином, который на этот раз захватил с собой Б.П., все стали свидетелями непреднамеренного соревнования Варвары с отцом по части иронической поэзии.

После ужина и разговоров ученый, отсидев за столом положенный срок, как всегда, раскланявшись, собирался покинуть гостеприимный дом, так сказать островок русской словесности в Богом забытом эстонском городке Пярну. В тот момент, когда он скрылся за дверью, мы услышали, как Варвара, выдохнула в спину члену-корреспонденту:

Борис Петрович Захарченя,
Возьмите со стола печенья. 

Но Борис Петрович уже был на улице и призыв щедрой Варвары не услышал.

Так печенье и осталось стоять на столе, пока к нему не потянулись сразу четыре хищные, запачканные следами от шариковых ручек, руки – причем каждая пара стремилась обогнать другую. Не успел Б. П. Захарченя дойти до конца улицы Тооминга, как печенье исчезло где-то в потайных закромах Петьки и Пашки.

Через много лет, весной 2005 года, я прочитал сообщение агентства Росбалт о том, что в Петербурге 10 апреля на 77-м году жизни после тяжелой и продолжительной болезни скончался выдающийся российский физик Борис Захарченя.

Об этом «Росбалту» сообщили в дирекции Физико-технического института им. Иоффе РАН: «Борис Захарченя – основоположник широко известной научной школы по спектроскопии и магнитооптике полупроводников. Его выдающийся вклад в отечественную и мировую науку отмечен присуждением ему Ленинской премии 1966 года за фундаментальные исследования по физике экситонов и Государственной премии 1976 года за исследования по оптической ориентации спинов электронов и ядер в твердых телах, а также Большой золотой медали им. Лебедева РАН.

Долгие годы Борис Захарченя был главным редактором журнала «Физика твердого тела», профессором кафедры оптоэлектроники Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета. Награжден орденами «За заслуги перед Отечеством» IV степени, «Знак почета» и медалями».

От Кима до Акима

Летом в Пярну отдыхали однокурсник Самойлова по ИФЛИ, Яков Костюковский, один из знаменитых соавторов сценария фильма Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука» и прекрасный детский поэт Яков Аким, которого очень любили маленькие читатели и нежно Д.С.

Самойлов однажды сочинил: «Яков, пойдем, выпьем коньЯков»

Но конкретно не соотносил, к какому именно Якову это обращение относится. Тем более, что оба Якова редко совпадали вместе вдвоем в Пярну. Поэтому, когда выходил из дому, собираясь навестить того или другого, говорил одно и тоже и тому, и другому.

Они оба об этом знали, но делали вид, что не знают, чтобы доставить лишний раз удовольствие Д.С., который тоже знал, что они знают, но, принимая правила игры, делал вид, что не знает, что они знают.

Дом Самойлова располагался на улице Тооминга, в прекрасном тихом и зеленом месте – 10 минут до моря, 15 – до центра. Окна кабинета выходили в сад, за забором стоял дом, комнату в котором каждое лето снимал известный скрипач Виктор Пикайзен. Д.С. отмечал удобное соседство – не надо было ехать в Москву, чтобы наслаждаться классической музыкой, которую он очень любил. Иногда притворно удивлялся, что после концертов, которые музыкант порой давал в городской ратуше, он скромно ужинает кефиром с булочкой и потом сам себе еще играет на ночь на скрипочке.

«Ему, оказывается, все мало!» – умиляясь, восклицал Д.С..

Утверждал, что умный, приятный и милый его сердцу Пикайзен вовсе не Пикайзен, а обыкновенный Айзенпик – откуда у еврея такая странная фамилия!

Напротив, через дорогу, стоял другой обычный, ничем не примечательный деревянный дом, в котором всегда останавливалась другая мировая знаменитость – Давид Ойстрах. О чем свидетельствовала мемориальная доска, на которой это было запечатлено.

Самойлов шутил: «Когда помру, нашу Тооминга переименуют в улицу «Двух Давидов». И после паузы добавлял: «Чтоб никому обидно не было!»

Когда же в Пярну наведывался Юлик Ким, на Тооминга он всегда приходил с гитарой, к которой относился бережно и трепетно, как к любимой женщине. Когда он расчехлял ее, мне думалось, что именно так он раздевает любимую.

Д.С. говорил: «Если хочешь что-то спеть, то спой мне песни лирицкие и худозственные, а палитицких не надо».

Эту классификацию поэтических жанров он услышал на заре своей переводческой деятельности от одного акына. Акын делил все стихи «на палитицкий, лирицкий и худозственные». Молодой Самойлов, начинавший свою профессиональную переводческую деятельность, такой классификацией восхитился и запомнил на всю жизнь. Сюжет этот заслуживает более подробного изложения, но я другой раз. А в этот – Д.С., вторя вслед акыну, повторил Юлику: «Спой худозственные». Потому как «крамольных» песен Кима он не любил. Относил их к разряду «палитицких».

И Юлик медленно раздевал свою гитару, настраивал и начинал петь.

Естественно – «худозственные».

Вот такие были времена – если перефразировать известного ныне телеведущего.

[1] Дочь от второго брака Д. Самойлова с Г.И. Медведевой.