Георгий Кулишкин | Крестное знамение

Если кто думает, что умение преподнести себя есть дар, заслуживающий лишь иронию окружающих, — так он серьёзно заблуждается. Лёва Вайсберг обладал множеством способностей, но все они мало чего стоили бы, не располагай он выше нами означенной, краеугольной. Лёва умел рассказать. Умел слушать и слышать. Умел под видом чужих смачно цитировать собственные свои промахи и никогда уже больше их не повторять. Ещё он верил в себя, совершенно справедливо полагая, что если может кто-то, почему бы не смочь и ему? Но что значительно важнее – тут опять-таки возвратимся к тому, с чего начали, — умел представить эту свою уверенность клиентам.

А ещё он умел с ревнивой чуткостью раньше всех угадывать зов времени. Когда на пути отсюда ставились все мыслимые и немыслимые препоны, а там встречали с распростёртыми объятьями, — чем мог пригодиться Лёва Вайсберг? Тогда требовалось лишь фанатическое упорство собравшегося уехать и его же способность безоглядно жечь за собой мосты. Только это. Но вот ворота отсюда распахнулись настежь, а там всё пристальней стали присматриваться, а кто же, собственно, навострил к ним лыжи?.. Тогда-то Лёва и услышал призывный клич.

С ним делились знакомые и близкие всё более усугублявшимися превратностями сбора и предоставления бумаг той стороне. Как и всякая житейская информация, это непроизвольно наматывалось им на ус, и вскоре, пользуясь опытом, почерпнутым из откровений одних, он стал советовать другим, ничуть не пренебрегая и их опытом.

Сетующие на судьбу понятия, конечно, не имели, что исподволь образовывают участливого Лёву. И вот наступил день, когда, выслушивая очередного недотёпу, в сердцах он воскликнул:

— Да ты же запутался в трёх соснах! Давай я сделаю!

И сделал. И благодарный недотёпа, уже отчаявшийся было дать ладу своим хлопотам, конфузясь и подобострастно благодаря, сунул ему конвертик с деньгами. С хорошими, ну, очень даже неплохими деньгами. И Лёва прозрел.

Колёсико завертелось, расширяя и убыстряя обороты. Посильные задачи, за которые брался, раз за разом ставили перед ним задачи временно непосильные, ради одоления которых он, не имеющий никакого высшего и не обученный языкам, стал подпрягать подёнщиками профессиональных юристов и негров-переводчиков. Не замедлили явиться и привилегированные рабы в виде преподавательской верхушки юринститута, от которых не требовалось никакой работы – в дело по мере необходимости пускались их корочки и регалии.

Широкий круг отъезжающих птицей облетела весть о появившемся в благодарение небу ЮРИСТЕ МИРОВОГО МАСШТАБА. Средних достоинств Лёвина квартирка, по счастью расположенная в центрах, очень скоро стала походить на рукавичку из сказки, принимающую и мышку-норушку, и зайку-побегайку, и лисичку-сестричку. Гармидер на рабочем столе и вековая неряшливость помещений, столь естественная для Лёвы и им не замечаемая, ничуть не смущали посетителей. Напротив, обстановка располагала чувствовать себя, как дома.

Существом, олицетворяющим престиж, стал светло-серый пудель – всегда свежайше подстриженный, пахнущий самым дорогим собачьим парфюмом, и с золотой цепью на месте ошейника, которая качеством исполнения тянула быть представленной в музее ювелирного искусства, а тяжести которой мог позавидовать любой из бандюганов.

 ******

На просиженном до ям диване Надежда Борисовна скромно ожидала приёма и, чтобы не встречаться взглядом со столь же немногословными очередниками, посматривала по преимуществу в зачумлённый уголок справа от дивана и слева от венского стула, куда, по причине тесно стоящей мебели, никогда не добиралась тряпка бабы Муси.

Пудель вошёл царственной походкой. Остановился. Поворачивая голову, сверкнул золотом ошейника, смерил Надежду Борисовну взглядом сытого льва и, игнорируя очередь, проследовал в кабинет.

Впервые она, Надежда Борисовна, оказалась у Лёвы, столкнувшись с непреодолимым препятствием. Где-то документом, никогда и никем не спрашиваемым, затерялась её метрика, а взять дубликат для неё, родившейся в Средней Азии, не представлялось возможным. Знакомые как на кудесника, находящего выход из любых затруднений, указали на Лёву.

— Метрика?! – вскричал, помнится, Лев Михайлович в ответ на её сетование, что придираются из-за никчёмной бумажки. – Метрика для нас с вами – бумага из бумаг! В отличии от паспорта, там упомянуты папа и мама.

Он обожал пошуметь, когда знал, как помочь потерявшемуся посетителю. И очень любил ставить перед клиентом сложные задания, которые, по его многократно подтверждённому убеждению, воспитывают просителя. А задание, которое обещало выручить Надежду Борисовну, было именно из таких.

 *****

— Скажите, где вы в первый раз пошли в первый класс?

— В Самарканде… — не улавливая пока связи со злополучной метрикой, вымолвила Надежда Борисовна.

— Так вот, поезжайте в Самарканд! Официально заверенная копия вашей метрики вот уже который год ожидает вас в архиве школы!

И точно, милые отзывчивые люди в подвале родной школы, отличавшемся, в согласии с климатом, идеальной сухостью, разыскали внешне абсолютно не тронутое временем её личное дело, а в нём – новёхонькую, хрустящую, как новорождённая купюра, метрику.

Тогда Надежда Борисовна поверила в Лёву, как в Бога. И более без его подробных инструкций не делала ни единого шага.

— Запомните,- внушал ей перед очередным собеседованием Лев Михайлович, — вы убеждённая сторонница иудаизма!

— Но я же не…

— А я говорю – убеждённая сторонница!

— Но там же как бы свобода совести?..

— Да. Для тех, кто уже там. А для тех, кто только туда собирается, настоятельно рекомендовано исповедовать иудаизм. Вы слушайте сюда! – на корню пресёк Лев Михайлович ненужные вопросы. – Одна уже назвалась православной – полгода трудов коту под хвост! И самое весёлое, что она такая же православная, как я буддист. Ваша легенда проста и убедительна. Вы выросли и прожили жизнь в воинственно атеистической стране, поэтому не имели возможности приобщиться должным образом. Однако душой и помыслами вы с иудаизмом. Прочтите Ветхий Завет. Это увлекательно, вы с лёгкостью осилите. И много узнаете нового о нас с вами. И запомните пять основных праздников. Вот всё. Это вы знаете и в это верите. Приедете на историческую родину – всю себя посвятите более глубокому изучению основ.

Отличница по школе и вузу, учитель музыки с сорокапятилетним стажем, Надежда Борисовна впервые в жизни принялась за Книгу. Первое, что её изумило и заставило, забросив всё прочее, читать и читать, — это поразительная свежесть и жизненность историй, напрочь лишённых какой бы то ни было нарочитой святости. То там, то здесь встречались словечки и поговорки её мамы и её бабушек, а она вот только узнавала, откуда это.

Говоря короче, она не просто постигла предмет, она прониклась им и на собеседование явилась во всеоружии. Но трусила отчего-то так, как не тряслась ни на одном из экзаменов.

Отвечала Надежда Борисовна бойко и с душой. Хмурое лицо экзаменатора, тронутое брезгливой кривинкой после изначальных её уверений в том, что подсознательно всегда была предана вере предков, оживало и прояснялось с каждой её новой фразой.

— Всё у вас прекрасно! – сказал он напоследок, давно уже оставив в стороне свои вопросцы с подвохом. – Всё так хорошо, что просто замечательно!

— Правда? – школьницей зарделась Надежда Борисовна. – Ну, слава Богу! – выдохнула она с облегчением и осенила себя православным крестным знамением.

*****

Сейчас, на диване, продавленном до внутренних реек, она сидела, как сорока на

колу, строя и перестраивая логическую цепочку из доводов, в которых отнюдь не нуждался Лев Михайлович, но без которых она не представляла встречи с ним – последней её надеждой. В том не было, — скажет она, — ни грамма религиозного смысла. Вы-то знаете! Случилась чистая механика. Вслед за людьми, бок о бок с которыми она прожила всю жизнь, сам собою повторился жест, производимый здесь всеми и чаще всего тоже без глубокой мысли, по инерции…

Вышел пудель, сел напротив, склонил ухоженную голову. Смотрел лениво, потом – будто с сочувствием. И вдруг повеселел, едва не подмигнул левым глазом и, если бы умел говорить, то наверняка изрёк бы: «Не горюй! Лёва выкрутится! Чтобы наш – и не выкрутился…»

Георгий Кулишкин