Илья Гулькаров. Линия моей жизни

Life is about creating yourself

Причина, почему я решил написать эти воспоминания сейчас, а скажем, не через 5-10 лет, проста. Я помню многое, хотя и не все, из того, что произошло в моей жизни, и как говорят в народе, «нахожусь в здравом уме и твердой памяти». К сожалению, мы не знаем, что будет с нами потом или как уверял Тютчев «нам не дано предугадать». И в этом, по-видимому, заключена одна из глубочайших тайн нашей жизни – мы не знаем когда, куда и для чего. Через 5 или 10 лет этих воспоминаний возможно просто бы не было. Мне хотелось не только рассказать о своей линии жизни, но и сделать какие-то заключения, к которым я пришел, анализируя свою жизнь. Возможно, они окажутся полезными и для других. Мне хотелось бы больше рассказать о своей научной и преподавательской работе и меньше о своей личной жизни. Конечно, семья – это основа наших достижений (или их отсутствия). Я часто ловлю себя на странной мысли о том, что многие события в моей жизни почему-то оказались логически взаимосвязаны и этот поразительный факт не может не наводить меня на размышления. Эта другая причина, почему полезно осмысливать свою жизнь, т.е. соединить все воедино.

Я родился в Бухаре. Бухара – один из древнейших городов мира, по-своему уникальный с многочисленными минаретами, крепостью – Арк (который был дворцом эмира), мавзолеем Саманидов и многими другими историческими памятниками. Слово Бухара означает «монастырь». Если вы окажетесь в этом городе, вы не избавитесь от ощущения, что вы попали в древний мир, скажем, в восьмой век. И хотя этот город находится в Узбекистане, большинство населения говорит на таджикском языке, близком к фарси. Когда-то Бухара и Самарканд были частью Таджикистана, но затем отошли к Узбекистану. Поэтому, кстати, бухарские евреи говорят на таджикском языке, а не на узбекском.

Первый жизненный урок я получил, когда учился в седьмом классе. Учился я тогда плохо, т.к. имел проблемы с дисциплиной. Завуч школы, кстати, прекрасный педагог, не выдержав очередной моей выходки, попросил меня прийти в школу с отцом. Помню, отец пришел с работы усталый и ему неприятна была вся эта история, но он согласился пойти со мной в школу. После описания моего поведения, завуч вдруг, к моему удивлению, сказал, что «он способный мальчик и мог бы учиться лучше других». Когда преподавание стало моей сутью, я довольно часто использовал этот прием. Эти слова мне глубоко запали в душу, и я закончил восьмой класс с одной четверкой.

Когда мне исполнилось 15 лет, наша семья переехала в Ташкент, где я закончил 17-ю школу. Интересно, что четверка по сочинению помешала мне закончить школу с медалью, хотя при поступлении в МГУ, я сдал сочинение на пять. К тому времени, я уже знал, что буду поступать на физфак МГУ, т.е. стану физиком. Московский университет в то время являлся самым престижным вузом страны и поступить туда было непросто. Особенно трудным был экзамен по математике, т.к. знанию математики придавалось там первостепенное значение. Уже будучи физиком я прекрасно понимал, что физик, особенно если он занимается теоретической физикой, не может стать хорошим специалистом, если у него нет глубоких математических знаний. Именно поэтому я придавал большое значение математике и без проблем в будущем преподавал в Америке не только физику, но и математику (и продолжаю преподавать сейчас).

К сожалению, уровень моих математических знаний после школы был ниже требований МГУ, я не набрал тогда необходимых баллов и решил поступать снова через год. Я остался в Москве и поступил на работу. Одновременно посещал лекторий при МГУ, в котором занятия вели авторы учебников, по которым мы учились в школе. Это были удивительные занятия, прекрасной школой, которая устраняла пробел между требованиями МГУ и тем, чему нас обучали в школе. Разумеется, школа не готовит нас поступать в престижный вуз, этим мы должны заниматься сами. Этот год существенно помог мне улучшить мое математическое образование, что в свою очередь помогло мне не только поступить в МГУ, но и в дальнейшем заниматься теоретической физикой и преподавать не только физику, но и математику.

Московский университет является крупнейшим центром науки и культуры России и включает в себя 15 НИИ, в том числе Научно-исследовательский Институт Ядерной Физики (НИИЯФ) МГУ, где я потом выполнял дипломную работу, защитил диссертацию и стал кандидатом наук в 30 лет. МГУ включает 41 факультет, более 300 кафедр, имеет 600 зданий и 6 филиалов. Студентов и аспирантов, занимающихся в МГУ, около 50 тысяч. Физический факультет МГУ подготовил более 25 тысяч физиков, на факультете защитили диссертации более 500 докторов и 4000 кандидатов наук. Физиков высокого класса готовят также два других физических института Москвы – МФТИ и МИФИ. Эти институты обеспечивают инженерное и технологическое развитие страны, тогда как МГУ обеспечивает развитие науки, а также готовит преподавателей для вузов. На физфаке МГУ работали 81 академик, 58 член-корреспондентов, 5 лауреатов Нобелевской премии, 49 лауреатов Ленинской премии, 99 лауреатов Сталинской премии и 143 лауреата Государственной премии.

Когда я попал в эту атмосферу, мне все казалось интересным, необычным, ярким, впечатляющим. Здесь занимались студенты практически со всех стран мира. В те годы советская система образования была по признанию ЮНЕСКО одной из лучших в мире. В МГУ работали лучшие ученые страны – академики, профессора, доктора наук. Особенно мне запомнились проф. Ландау, Шапиро, Леонтович, Балашов, Стрелков, Самарский, Тихонов, Ефимов, Давыдов, Блохинцев, Арцимович и многие другие. Легко ли было учиться в МГУ? Нелегко, но интересно. Помню, студенты в шутку говорили, что на физфаке «дураков» не держат. Это был элитарный вуз и, безусловно, там учились одаренные студенты. Многие из них стали впоследствии докторами наук и выдающимися учеными, а четыре выпускника физфака МГУ (профессора Тамм, Франк, Абрикосов и Гинзбург) стали лауреатами Нобелевской премии, 30 выпускников – лауреатами Государственной премии.

Физфак готовит специалистов по экспериментальной и теоретической физике, прикладной математике, физике твердого тела, радиофизике и электронике, ядерной физике, геофизике и астрономии. Моей специальностью стала ядерная физика. В те годы ядерная физика была престижной, модной наукой. Она исследовала удивительный мир очень маленьких частиц, которые в принципе были не наблюдаемы, но тем не менее их свойства были хорошо изучены. Это казалось поразительным, что ядра никто не наблюдал и в то же время они были исследованы весьма детально. На вопрос, откуда физики знают, что ядра реально существуют, хорошо ответил знаменитый датский физик Нильс Бор – если бы их не было в реальности, мы никогда бы не сумели создать атомную бомбу, а понимание термоядерных реакций внутри Солнца позволило нам сконструировать и водородную бомбу. О реальности ядер говорит также огромное количество работающих атомных реакторов, которые вырабатывают гигантскую энергию, извлекаемую из ядер, широкое применение радиации в различных областях науки и техники и многое-многое другое.

Разумеется, мы занимались не только учебой. В МГУ работали все необходимые для нормальной там жизни службы – столовые, прачечные, парикмахерская, различные магазины, сберкасса и т.д. Вы могли жить там длительное время и не было никакой необходимости ездить куда-то, чтобы приобрести что-то. Мы могли смотреть кинофильмы в Доме культуры, а также участвовать в различных мероприятиях в актовом зале. Это был огромный и очень красивый зал, чем-то напоминающий Колонный зал Дома Союзов в Москве. К нам в гости приезжали знаменитые пианисты, скрипачи или даже целые оркестры. Очень запомнился скрипичный концерт Давида Ойстраха, а в Доме Культуры – встреча с Инной Макаровой, которая вместе с А. Баталовым тогда сыграла роль Вари в фильме «Дорогой мой человек» Ю. Германа. В Доме Культуры проводились вечера с танцами, а также демонстрировались новые кинофильмы. Помню, нас впечатлил американский фильм «Рапсодия», в котором главную роль сыграла Э. Тейлор, а также яркий, красочный и впечатляющий фильм «Старик и море», созданный по одноименной книге Э. Хемингуэя. Благодаря этой небольшой книге он стал лауреатом Нобелевской премии. Интересно, что эту книгу я прочитал уже в Америке на русском и английском языках. Физики в то время создали свой спектакль «Архимед», который был невероятно популярным и поэтому многократно демонстрировался.

Тогда были модными дискуссии типа «физики-лирики». У физиков было даже шуточное четверостишие «только физика соль, остальное все ноль, а филолог и химик дубина». В одном из таких обсуждений участвовали академик Ландау (физик) и польский профессор (лирик). В своем выступлении польский профессор призывал к единству физиков и лириков, в ответ Ландау под бурные аплодисменты присутствующих, в основном физиков, сказал, что он не видит никакой связи между физикой и лирикой. На самом деле физики глубоко знают русскую (и не только русскую) культуру, любят классическую музыку, балет. В концертных залах Москвы они посещают выступления выдающихся музыкантов. Мне тогда удалось послушать лучшую исполнительницу бетховенских сонат Марию Гринберг, а в консерватории послушать ярких исполнителей того времени Л. Когана, А. Шнитке, В. Ашкенази, Э. Грач, Т. Николаеву, проф. В. Горностаеву и многих других. Я был на выступлениях А. Райкина и И. Ильинского. Как-то в МГУ приехал Булат Окуджава, и мы с ним оказались в одном лифте в главном здании МГУ. Тогда он еще не был таким популярным как сейчас. С удовольствием слушал русские романсы и был на концертах И. Пономаревой, Н. Сличенко и Н. Эрденко и многих других. Был я и на концерте Клавдии Шульженко в Москве. Она была в то время легендой советской эстрады. К сожалению, я не помню многих других исполнителей, но их концерты в то время были доступны и было совсем нетрудно попасть на них.

На четвертом курсе нам преподавал ядерную физику молодой проф. Балашов, с которым спустя почти 40 лет мы встретились на международной конференции по «Ядерной Физике и Элементарным Частицам» в г. Квебек в Канаде. Он туда приехал из Москвы, а я из Финикса. Это была волнующая встреча, т.к. он знал меня по моим работам и моей монографии. Во время одной из его лекций в МГУ кто-то в нашу аудиторию бросил листок бумаги, на котором крупными буквами было написано «Сегодня наши запустили человека в космос». И конечно, нам уже было не до занятий, и мы все возбужденные таким эпохальным событием ринулись на Ленинский проспект, где в это время проезжал кортеж Гагарина с Хрущевым. Мы все очень гордились нашими достижениями. Мы тогда не знали, как это все происходило на самом деле и сколько было жертв и показухи. Американцы быстро обогнали нас и первыми отправили человека на Луну почти 50 лет тому назад. Все их запуски были осмысленными, и они почти всегда, в отличие от нас, делали те или иные важные открытия (например, они открыли радиационные пояса вокруг Земли сразу же после первого же запуска спутника в космос).

У студентов физфака МГУ была интересная традиция отмечать день физика в начале мая. Основателем физики как науки был Архимед, поэтому физики создали спектакль «Архимед». На один из таких праздников из Дании приехал знаменитый Нильс Бор в 1962 г. Я уже был на пятом курсе. Бор выступил с лекцией «Проблемы Современной Физики» в Большой Физической Аудитории МГУ, вмещающей 200 студентов. На самом деле на его лекции присутствовало 400 человек, в основном студентов и преподавателей физфака. Когда Бор вошел в аудиторию, то первой его фразой было «Я никогда не видел столько физиков». Его переводчиком был Ландау, который уточнил «Они еще не физики, но мы помогаем им стать ими». Это был незабываемый день. В этот же вечер в Доме культуры МГУ состоялся концерт и показывали спектакль «Архимед», на который практически невозможно было попасть ввиду его огромной популярности. К сожалению, в том же 1962 г. Бор умер в возрасте 82 г., а Ландау попал в ужасную автомобильную катастрофу, получил много серьезных травм и после долгой болезни скончался в 1968 г. в возрасте всего 60 лет. После этой катастрофы он был потерян для науки навсегда, т.к. был поврежден его мозг. О жизни с Ландау и его проблемах со здоровьем подробно рассказала его жена Кора Ландау-Дробанцева в своей удивительной книге «Академик Ландау. Как мы жили». К сожалению, жизнь не всегда заканчивается так, как нам хотелось бы. Последние годы жизни Ландау были настоящей трагедией. Это был последний универсал, который легко ориентировался во всех разделах физики. Оба, Бор и Ландау, были гениями, корифеями физики и лауреатами Нобелевской премии.

Когда я был на шестом курсе и выполнял дипломную работу, я случайно обнаружил объявление о том, что Московский Машиностроительный Техникум ищет преподавателя математики. Меня заинтересовало это объявление, я поехал туда и меня приняли. Я преподавал там один семестр, и мне было тогда 23 года. Я понял, что преподавание – это то, чем я буду заниматься всю свою жизнь. Как говорила Татьяна Ларина, «Моя судьба уж решена. Я буду век ему верна». У меня сложился удивительный, прекрасный контакт со студентами и заведующий техникумом долго меня уговаривал работать у них постоянно. Но это от меня не зависело, т.к. после окончания университета нам предстояло плановое распределение на работу. К тому времени я защитил дипломную работу в НИИЯФ МГУ и был направлен на работу в Ташкентский Политехнический Институт (ТашПИ). Я закончил университет со средним баллом 4.4 из 5. Началась моя работа в марте 1963 г. на кафедре физики в должности инженера лаборатории «Ядерная Спектроскопия» и продолжалась в этом институте до самого моего отъезда в Америку в 1992 г., когда я был утвержден в звании профессора кафедры физики после защиты докторской диссертации.

Ташкентский Политехнический Институт в те годы был крупнейшим инженерным центром Узбекистана с огромным количеством студентов, преподавателей, десятками факультетов и сотней кафедр. Сначала я был зачислен на должность инженера, где начал заниматься новой тогда для меня темой «Рассеяние электронов на ядрах». Это стало темой моих научных исследований в последующие десятки лет. В 1964 г. я был переведен на должность ассистента и началась моя преподавательская работа, которая продолжалась до самого моего отъезда в Америку в 1992 г. Таким образом, я работал в этом институте 25 лет за вычетом трех лет аспирантуры в Харьковском Физико-Техническом Институте (ХФТИ). Через два года я стал интересоваться возможностью поступить в аспирантуру, чтобы глубже заниматься своей темой. В ХФТИ уже проводились подобные исследования на линейном ускорителе электронов с энергией достаточной, чтобы проникнуть внутрь атомного ядра и исследовать его свойства. Подобные исследования проводились также в Стэндфордском университете в Пало Альто, недалеко от Сан Франциско знаменитым Р. Хофштадтером, который разработал физическую установку весьма сложной оригинальной конструкции. Эта установка, сконструированная на выходе ускорителя, позволила ему и его сотрудникам проводить точные измерения размеров ядер и протонов. За эти пионерские исследования он стал лауреатом Нобелевской премии. Мы всегда были в курсе его работ, и они производили на нас в ХФТИ глубокое впечатление и не вызывали ничего, кроме восхищения. В Стэнфордском университете был запущен линейный ускоритель электронов с энергией в 10 раз превышающей энергию Харьковского ускорителя. Это означало, что они могли глубже проникать внутрь ядер и получать более точные результаты. Кстати, все в Америке в 10 раз больше и лучше, чем в России. В России постоянно любят сравнивать себя с США и даже уверены, что они в чем-то впереди. Нет ничего дальше от истины как заявления типа «Мы вас уничтожим», «Зеркально ответим», что «У нас есть то, чего у вас нет», что «Россия унизила США», что «Путин наносит мощный удар по США» и тому подобное. Все это можно сравнить лишь с блефом, который многократно повторяет также Северная Корея, что они тоже уничтожат США. Приведу лишь два факта, которые говорят о мощи и силе США. Их бюджет превышает бюджет всех 28 стран, входящих в ЕС, а военная доктрина такова, что они одновременно могут воевать со всем миром (и победить).

Причина, почему так важно применять электроны высоких энергий проста: чем больше энергия электронов, тем глубже они проникают внутрь ядра и тем более мелкие области пространства можно исследовать, а также получить точные результаты измерений. Свойства ядер изучены с поражающей воображение точностью. Это кажется фантастическим измерять размеры ядер и нуклонов с точностью 1%, но это было той реальностью, которая не может не вызывать восхищение. Напомню, что никто никогда не видел ядер. По этому поводу у физиков есть даже шутка в книге «Физики шутят». В физическую лабораторию приходит генерал и просит, чтобы ему показали, как выглядят атомные ядра, которые, как известно, в принципе не наблюдаемы. Когда я приехал в США, естественно, я поехал в Стэнфордский университет в Пало Альто, где проводились исследования ядер электронами с помощью гигантского ускорителя электронов. Моему волнению и восторгам не было предела, т.к. я посетил университет, где проводились исследования, которыми я занимался десятки лет, опубликовал более 100 научных работ, защитил две диссертации, издал монографию в московском Атомиздате «Исследование ядер электронами», а также написал большую обзорную статью, которая была опубликована в США (и еще 40 статей, которые были опубликованы во всесоюзном валютном журнале «Ядерная физика» и поэтому издавались в США).

В 1965 г. я приехал в Харьков сдавать вступительный экзамен в аспирантуру своему будущему научному руководителю Н.Г. Афанасьеву. Вторым экзаменатором был начальник отдела физики высоких энергий. После экзамена они мне сообщили, что я подхожу им, и я был принят в аспирантуру. В связи с моим поступлением у меня состоялся интересный диалог с начальником первого отдела ТашПИ, когда я зашел к нему и попросил послать в ХФТИ вторую форму, разрешающую мне доступ к секретным работам. Он неожиданно спросил меня «А как вы туда поступили?» Я ответил, что «поехал в Харьков и сдал экзамен». Он усмехнулся и даже сказал мне что-то вроде «Не морочьте мне голову», чем крайне меня удивил. Я даже не понял, что он имел в виду. Затем я понял, что он хотел сказать – как вас с вашей пятой графой могли взять в такой режимный институт да еще в Украине. Мне часто задавали подобные вопросы в связи с поступлением в МГУ. Мой ответ прост – я не знаю, но действительно я избежал запретов, которые, разумеется, существовали.

Итак, началась моя работа как аспиранта в ХФТИ с осени 1965 г. Мне тогда было 26 лет. Не скрою, в моей жизни не было второго такого периода, когда я был так сильно вовлечен в научные проблемы, которыми мы занимались. Я никогда не думал, что занятия науками могут быть такими интересными, возбуждающими и даже возвышающимися. Я пытался понять, что может впечатлять тебя в жизни также как занятия науками. По-моему, ничего. Именно этот интерес меня долго не отпускал от науки и причина, почему я этим занимался десятки лет, была одна – глубокий интерес и сильная увлеченность. Без этого интереса ради только защиты диссертации заниматься этим не стоило. Наша группа состояла из семи человек, включая пять сотрудников, меня и студента Харьковского Государственного Университета (ХГУ), выполнявшего дипломную работу. Наш день начинался и заканчивался с обсуждений и измерений на ускорителе. Мы никогда не говорили на посторонние темы типа «Как ты провел вчерашний вечер» или «Как учится твой ребенок». Это была атмосфера, наполненная наукой и только наукой. Мы никогда не заканчивали работу в 5 часов вечера, как это требовалось по расписанию, а находились в лаборатории до 8 или даже 9 часов вечера и наш следующий день начинался в 9 часов утра.

За короткое время мы опубликовали десятки статей, участвовали во многих научных конференциях, в том числе международных, мой руководитель защитил докторскую диссертацию, а руководитель нашей группы – кандидатскую, со временем все сотрудники, включая меня, защитили диссертации. Хочу написать пару слов о моем научном руководителе. Ему тогда было 53 года, но мы его между собой называли «старик». Помню, он дал мне интересный совет: «Никогда ничего не принимайте на веру. Только сомнения помогут вам быстрее найти путь к истине». И я следовал этому правилу и, возможно, это причина моего неприятия веры. Я не могу понять, как вы можете верить, если у вас нет никаких оснований для этого или фактов. Хотелось написать пару слов о моем первом участии во всесоюзной конференции по ядерной физике в Риге в 1967 г. Такие конференции проводились ежегодно в различных городах Союза и в них участвовали многие ученые страны, как правило, 400-500 человек. На этих конференциях происходили интересные встречи и обсуждения различных научных проблем. Позже я участвовал во многих всесоюзных конференциях, и они были очень полезными в плане обсуждения идей или бесед с коллегами. В те годы ядерной физике придавалось большое значение и физикам уделялось много внимания со стороны государства, которое, правда, исчезло после распада СССР.

Я несколько раз выступал на Ученом Совете ХФТИ и рассказывал о своей работе, что обычно вызывало большой интерес. Не скрою, атмосфера во время моих выступлений была весьма благоприятной – я умел заинтересовать моих слушателей, и это качество моих выступлений мне всегда помогало, и мои лекции со студентами в этом смысле были всегда интересными. Аспиранты должны были сдавать два кандидатских экзамена – по языку и специальности. Когда я спросил у своего научного руководителя, когда я смог бы сдать ему экзамен по специальности, он неожиданно для меня сказал: «Вы освоили всю эту науку, поэтому вам сдавать ничего не надо» и подписал мои бумаги. Не скрою, такая оценка научного руководителя приятна и воодушевляет. В конце третьего года аспирантуры у меня была предварительная защита диссертации в ХФТИ, после чего я представил диссертацию к защите в НИИЯФ МГУ (где я раньше защищал свою дипломную работу).

Причина, почему я решил защищаться в НИИЯФ МГУ, состояла в том, что там работала очень известная в Союзе научная группа, которая занималась так называемыми гигантскими резонансами в ядрах, но с помощью фотонов, тогда как в моей диссертации изучались эти резонансы с использованием электронов. Этот метод имел несомненные преимущества перед методом с использованием фотонов. Именно поэтому мой оппонент проф. В.Г. Шевченко написал в своем отзыве на мою работу «Работа, выполненная в диссертации Гулькарова, является пионерской в Советском Союзе». Я выступил на семинаре НИИЯФ МГУ и получил хороший отзыв, затем я выступил на семинаре у проф. Лазаревой в Физическом Институте Академии Наук (ФИАН им. Лебедева) и получил отзыв как от ведущей организации. Еще один отзыв я получил от второго оппонента из Дубны и т. о. диссертация была готова к защите. Защита состоялась на Ученом Совете МГУ 4 июня 1969 г. и была утверждена единогласно, т.е. все 22 члена Ученого Совета проголосовали «за». Помню после защиты, но перед голосованием, ко мне подошел проф. Балашов и спросил, волнуюсь ли я. Я ответил, что естественно волнуюсь. Его ответ был «напрасно».

Интересно, что когда я получил из ВАК диплом кандидата физ.-мат наук, т.е. через две недели после защиты и что особенно удивило меня – в день моего 30-летия. Не могу не вспомнить интересное для меня приглашение работать после аспирантуры в ФИАН АН СССР, где разрабатывалась установка для исследований ядер электронами, подобную харьковской. Не скрою, это было очень заманчивое и довольно почетное предложение. Ведь в этом институте работали проф. Д. Сахаров, которой изобрел водородную бомбу, создатели первого в мире лазера, за которое они стали лауреатами Нобелевской премии (Басов, Прохоров и американец Таунс) и многие другие выдающиеся ученые. Почему-то я проявил тогда робость и, к сожалению, отказался от этого интересного предложения.

После аспирантуры я вернулся на кафедру физики, где мне предложили должность старшего преподавателя, а через некоторое время после утверждения ВАКом моей ученой степени перевели на должность доцента. Я продолжал свои научные исследования, написал книгу, которую отправил в московский Атомиздат и которая была опубликована в 1977 г. Это была первая книга в СССР, посвященная исследованию ядер электронами и вторая в мире. Проф. Юберал в США опубликовал более подробную книгу в двух томах и мне было приятно получить от него копию его книг, в которой содержались ссылки и на мои работы. Отмечу в скобках, что американцы все делают много обстоятельнее и полнее, чем мы и хотя в России любят сравнивать себя с ними, но с их уровнем технологии они никогда не смогут их «догнать» или, как уверял Хрущев, «перегнать». Американские университеты без сомнения лучшие в мире (разумеется, не все) и те исследования, которые они проводят, мало с чем сравнимы. У меня нет никаких сомнений, что США заслуженно является первой в мире. Правда, наша бывшая страна богата духовной культурой, умными и образованными людьми, балетом, шахматами и лучшими в мире исполнителями классической музыки.

Я много занимался тогда общественной работой – был членом Ученого Совета факультета, членом всевозможных методических комиссий по проверке качества преподавания на кафедрах, заместителем зав. кафедрой, посещал занятия преподавателей физики и возглавлял студенческое научное общество. Один семестр я возглавлял кафедру, но понял, что я не совсем на своем месте, хотя был зам. зав. кафедрой в течение 15 лет. Я посещал занятия многих преподавателей. Это входило в мои обязанности. В СССР не принято было преподавателям пользоваться какими-либо конспектами во время лекций. Мысль была проста – если от студентов требуется не пользоваться на экзамене ничем, то ты сам должен быть примером для них. В США всё по-другому, например, здесь нет устных экзаменов как в СССР, а только письменные. Не могу не отметить, что мои занятия постоянно посещали 5-6 ассистентов нашей кафедры. Они меня уверяли, что они интересны и помогают им улучшить качество их преподавания. По моему убеждению, преподаватель, ведущий лекционные занятия, в каком-то смысле должен обладать артистическими данными и увлекать студентов, рассказывая им не только о физике, но и многое другое, связанное с предметом, что делает ваши лекции особенно интересными. Интерес студентов к предмету является главным вашим достижением в преподавании.

Меня очень заинтересовали студенческие олимпиады, и они увлекали меня, т.к. в мою задачу входила подготовка команды Узбекистана из пяти студентов по физике для участия во всесоюзных олимпиадах, в котором участвовало 18 команд, по одной от каждой республики и еще две команды от Москвы и Ленинграда. Целью олимпиады было выявить лучшую команду, и это было большой честью для руководителя команды и самих студентов занять призовое место. Наша команда, как правило, занимала 3-4 места из 18, что, в общем, было неплохо и чем мы все гордились. Такие олимпиады проходили в Москве и в разных крупных городах Советского Союза. Например, одна из олимпиад проходила в Московском Физико-Техническом Институте (МФТИ), который был в стране одним из форпостов подготовки физиков высокого класса. Олимпиаду возглавлял зав. кафедрой физики, профессор С.П. Капица, ведущий известные телевизионные передачи «Очевидное – Невероятное». После теста по физике, студентов и их руководителей приветствовал его отец П.Л. Капица, лауреат Нобелевской Премии по физике. Он рассказал о своей работе в Англии в лаборатории знаменитого Резерфорда, который был отцом ядерной физики, и подарил всем студентам свою книгу с дарственной надписью. Это было волнующее событие. Интересно, что во время обеда в столовой МФТИ я оказался за одним столом с С.П. Капицей, и мы тогда говорили о путях улучшения подготовки физиков в стране. Олимпиады были насыщены также культурными мероприятиями. Так, мы побывали в Звездном Городке, где встречались с космонавтами, перед студентами выступали крупные ученые и даже президент Академии Наук СССР, артисты кино и балета. Это были незабываемые дни, которые оставляли неизгладимое впечатление, и мы даже чувствовали себя в каком-то смысле элитой. Это было удивительное время, и мы глубоко верили в силу нашей системы и почти никто не сомневался, что мы, т.е. СССР – это лучшая страна в мире.

Между тем я продолжал свои исследования, но в отличие от харьковского периода, у меня не было ни ускорителя, ни той сложной установки, которая позволяла нам проводить тонкие измерения. Что же было делать? Я поехал на конференцию в Харьков и пытался договориться о приезде туда еще на несколько лет. Мой институт обещал перевести меня на должность старшего научного сотрудника с тем, чтобы я мог продолжить свои исследования. В письме из Харькова мне сообщили, что «в связи с понижением параметров ускорителя», они, к сожалению, не могут принять меня в настоящее время. Возможно, этот отказ был связан с отъездом моей бабушки в Израиль в 1967 г. Тогда все это только начиналось, и отъезд человека в Израиль вызывал шок в обществе и крики «предатели».

Я начал понимать, что период моих экспериментальных исследований закончился, и я должен заниматься теперь теоретическими исследованиями, что было не просто. Шли годы, я продолжал публиковать работы, и это заняло довольно длительный период перед завершением моей работы. Но меня увлекал сам процесс работы, а не защита второй диссертации. Я участвовал в различных конференциях, много ездил по стране с докладами в крупных научных центрах страны – Дубна, ЛИЯФ, Физико-Технический Институт им Иоффе, ХФТИ, на всесоюзных конференциях в Риге, Юрмале, Самарканде, Ташкенте, Воронежском Гос. Университете и др. Был оппонентом нескольких диссертаций, в том числе в МГУ, Университете Дружбы Народов им. Лумумбы в Москве, ТашГУ. Вспоминаю интересный эпизод, связанный с моим оппонированием диссертации в МГУ. Когда я зашел к проректору по научной работе и попросил его подписать мою командировку в Москву на три дня (естественно наш институт не нес никаких материальных расходов, т.к. командировка оплачивалась МГУ), он отказался подписать мое заявление и спросил «А почему вы согласились оппонировать диссертацию?» Ему казалось, что мне за это что-то обещали, как это было принято думать о некоторых ташкентских защитах. Казалось бы, институт должен был бы гордиться, что МГУ приглашает сотрудника из ТашПИ и в известном смысле это делает честь институту. Но проректор думал другими категориями. Разумеется, я подписал свое заявление у ректора, который таких глупых вопросов мне не задавал. Несколько моих аспирантов начали исследования по моей тематике. Двое из них защитили диссертации и впервые в истории нашей кафедры они выполнили работу на кафедре, а не во внешних институтах как это было до сих пор.

За три дня до моего 50-летия я представил диссертацию на соискание ученой степени доктора физ.-мат. наук в Ленинградский Государственный Университет (ЛГУ) на кафедру ядерной физики. Эта кафедра была организована в СССР впервые в 1932 г. и была ведущей по исследованиям в области ядерной физике. А перед этим я опубликовал десятки статей, большую обзорную статью по результатам своих исследований в журнале «Физика элементарных частиц и атомного ядра», который был валютным журналом и издавался в США. Авторам статей платили солидные гонорары в валюте (кажется, я получил тогда 600 долларов за свой обзор, что считалось приличной суммой в СССР и еще 50 долларов за каждую статью, опубликованную в журнале «Ядерная физика», а их было у меня 40, но ВАПАП «не дремал» и всегда было непросто получить свои деньги).

Защита докторской диссертации состоялась в феврале 1990 г. на кафедре ядерной физики ЛГУ. Все 22 члена Ученого Совета проголосовали единогласно. Вечером того же дня мы (нас было человек десять) отметили это волнующее событие в одном из прекрасных ресторанов Ленинграда. В тот вечер там пели и танцевали цыгане. Моя жена, которая приехала в Ленинград для моральной поддержки, привезла из Ташкента в холодный Ленинград (февраль) виноград, дыню, икру и многое другое. Было весело, и меня не отпускала мысль, что огромная работа была успешно завершена. Обычно докторские диссертации рассматриваются ВАКом год, иногда два, т.к. они направляются на дополнительные рецензии. Мой случай был исключением, т.к. многие члены Ученого Совета были в то же время членами ВАК и уже 6 июля, т.е. через 4 месяца после защиты я получил утверждение и т.о. стал доктором наук. Невозможно передать словами мое ощущение в то время. Это, безусловно, было победой, которой я (и не только я) гордился.

Когда я возвратился на кафедру, меня назначили на должность и.о. профессора. Отмечу, что эта была первая такая должность на кафедре за 50 лет. Затем состоялся Большой Ученый Совет Института, где среди других вопросов рассматривалась моя кандидатура на должность профессора кафедры физики с тем, чтобы через год я мог отправить документы в ВАК для получения аттестата профессора. Таковы были правила. Мне приятно отметить, что голосование было единогласным, т.е. все 62 члена Совета проголосовали «за». В связи с этим ректор даже: «Нас часто упрекают в необъективности, предвзятости, но сегодняшнее голосование показало, что в нашем Совете ничего подобного нет». Тем временем события в стране стали быстро меняться, все республики захотели независимости и в конце 1991 г. Союз распался. Некоренные жители Узбекистана вдруг почувствовали себя незащищенными, и началась массовая эмиграция. Когда я оформлял документы на выезд в США меня спрашивали, «как же так, вы профессор, ваша жена стоматолог, две ваши дочери-студентки учатся в престижных вузах – ТашМИ и Институте иностранных языков им. Энгельса, почему же вы хотите уехать». Две причины способствовали этому – никто уже не мог защитить нас, и эмиграция приняла почти массовый характер. Отмечу в скобках, что никто нас и не задерживал.

Я вырос в ТашПИ с должности инженера до профессора, имел высокий статус в обществе, был членом четырех ученых советов, оппонировал диссертации, мне выделили большую сумму для выполнения хоздоговорной темы, и я принял 10 человек на работу т.д. Быть профессором в СССР значило в отличие от Америки очень много. В Америке профессор – это просто преподаватель колледжа или университета, не обязательно имеющий ученую степень, это слово почти ничего не значит и, в виду не очень большой зарплаты, профессора считаются здесь в каком-то смысле даже неудачниками. Они сильно проигрывают, если их сравнивают по зарплатам с врачами, которых почему-то здесь называют докторами, адвокатами или даже с медсестрами (в Америке не забудут напомнить «если ты такой умный, покажи свои деньги»). Все это крайне удивляло меня. Как-то я увидел список преподавателей кафедры математики в одном из Аризонских колледжей. Я был ошеломлен этим списком – в этом списке значилось 30 профессоров и два доктора наук. Как на кафедре может работать столько профессоров, недоумевал я. Потом мне пояснили, что любой преподаватель – это профессор.

Зачем же мне надо было уезжать в другую страну уже в не очень молодом возрасте и без знания языка (я изучал немецкий и знал его довольно хорошо). Да я и не хотел этого и все-таки зашел к ректору, чтобы подписать заявление об увольнении лишь за три дня до отъезда в США. 9 сентября 1992 мы выехали в США по маршруту Ташкент-Москва-Лондон-Нью-Йорк-Финикс и началась наша жизнь в новой стране. Я даже не успел послать документы в ВАК на аттестат профессора, о чем, буду откровенным, сожалел. Кончился советский период нашей жизни и начинался американский. Я понимал, что все проблемы будут связаны с освоением языка и получением работы по специальности. По своей наивности я думал, что освоение языка не займет много времени. Реальность же оказалась совсем иной. Но об этом и многом другом я расскажу в другой части моих воспоминаний. В целом, жизнь в Америке удалась и качество жизни здесь, разумеется, несравненно выше и наш переезд в США не был ошибкой.

Мы (я, моя жена и наша младшая дочь) прилетели в столицу Аризоны Финикс 12 сентября 1992 г., куда годом раньше прилетели наша старшая дочь с мужем и где она родила девочку буквально через месяц после их приезда в США. Сегодня она студентка престижного университета в Нью-Йорке (Pace University) и готовится стать врачом. Мы прилетели поздно ночью из-за задержки рейса Нью Йорк – Финикс. Тем не менее, несмотря на поздний час, нас встречали наши три спонсора – американцы, наша старшая дочь с годовалой внучкой, которая приехала сюда годом раньше, ее муж, родители мужа, мой двоюродный брат Б. Гулькаров с женой, которые специально по этому поводу приехали из Лос Анджелеса, чтобы навестить нас и поздравить с приездом в США. Всего нас было человек 15. Мы все поехали в заранее снятую для нас квартиру – дом, обставленную всем необходимым и что нас очень удивило, холодильник был переполнен и, несмотря на поздний час, мы весело отметили наш приезд в великую, как нам говорили, страну. Волнениям и тостам не было конца.

Что нас очень удивило – это переполненные магазины, огромное количество красивых машин различных марок, вежливые американцы. Вся атмосфера была проникнута уважением, желанием помочь, а общение между людьми с улыбками на лицах выгодно их отличало от наших с грустными лицами соотечественников. Меня не отпускало ощущение, что Америка не просто богата, ее богатства неизмеримы. Многие спрашивают, как им удалось достичь этого. Мне кажется, немалую роль сыграли первоклассные университеты, которые были нацелены на развитие лучшей технологии в мире, достижения которой немедленно и повсеместно внедряются в жизнь.

Разумеется, мы занялись изучением языка, сначала на английских курсах, а потом уже и в колледже. Интересно, что я потом преподавал в этом колледже. Я записался на занятия CIS (Computer Information System), Calculus, and Physics. Все это помогало мне не только изучать язык, но и познакомиться с американской системой образования. В СССР мы не имели дело с компьютерами или даже с графическими калькуляторами типа TI, здесь же без этого просто невозможно было бы работать. Каким-то чутьем я понял, что овладение компьютером также важно, как знание языка.

Тем временем я начал работать в одном из госпиталей Финикса as a technician. Нас наша еврейская организация («Джуйка») поддерживала материально четыре месяца и затем помогла устроиться на работу. Она уверяла нас, что первая работа в Америке – любая. Я работал 20 часов в неделю, это у них называется part time. Если вам кажется, что я там работал с энтузиазмом, и мне было там интересно, разумеется, это не так. Я искал выход к преподаванию, а для этого нужен был хороший язык. С этим была проблема и немалая. Должен вам сказать, что изучение языка после 50 – непростая задача и, как говорил один мой знакомый, «овладение языком стоило ему расстройства нервной системы и бессонных ночей». Я бы сказал по-другому – это почти равносильно защите еще одной диссертации. Если я напишу, что я успешно освоил язык, говорил и понимал нормально – это неправда. Более того были моменты, когда мне казалось, что это просто невозможно. Прошел год, полтора, а воз, как говорили в народе, и ныне там. Тем временем я познакомился с американским профессором B. Nigam, который работал на кафедре Физики и Астрономии Аризонского университета. С помощью русского переводчика мы решили, что будем заниматься теми научными проблемами, которыми я занимался раньше в СССР. Мы сотрудничали несколько лет и опубликовали на основе моих идей 6-7 научных работ в лучших журналах мира “Physical Review, C Nuclear Physics”, США; “International Journal of Modern Physics, E Nuclear Physics”, Сингапур; “American Institute of Physics”, США; «Ядерная физика», Россия и других.

Вскоре я понял, что на публикации статей далеко не уедешь, говоря иначе за них не платят. Ядерные исследования после распада СССР уже не пользовались поддержкой в Америке. Помню, я позвонил в Вашингтон, чтобы узнать о возможности получения гранта на выполнение научной работы. Ответ был шокирующим – мы не поддерживаем никакие исследования в области теоретической ядерной физики. Интересно, что в СССР было престижно быть физиком-теоретиком, в США наоборот очень важно быть экспериментатором. И я стал готовиться к преподаванию – получил «Community College Teaching Certificate, Teaching Fields: Physics, Mathematics” после сдачи курса EDU 250 и эвалюировал свои дипломы. Приятно было прочитать, что мое образование в США соответствует должности full professorship, т.е. полного профессора по физике. Хотя по своим документам я был готов к преподаванию, качество языка было малоудовлетворительным и даже плохим. И тут на помощь пришла моя жена, у которой, кстати, язык был много лучше моего. Она сказала, что язык не будет лучше, если я не начну преподавать. Я обратился к проф. Нигам за помощью, и он мне помог через своего бывшего аспиранта начать преподавать на кафедре физики в Mesa Community College, AZ. После обсуждений с зав. кафедрой физики и одного из профессоров кафедры моего выступления мне предложили курс University Physics. Т.о. я начал преподавать в 1994 г. после двух лет моего приезда в США. Это был ответственный период. Я вошел в класс, где была группа студентов из 20-25 человек. Если я вам скажу, что все было прекрасно, разумеется, что это было не так. Я был скован, не мог говорить всего, что хотел, сравнивал свою лекцию с лекциями в СССР, говоря иначе, был разочарован собой. Это был тот случай, про который в народе говорят, что «первый блин комом».

Надо отдать должное студентам. Они вели себя с уважением, поддержкой, пониманием, что английский не мой родной язык, но главное они увидели, что я хорошо знаю физику и понимаю то, о чем говорю. Хочу отметить мое впечатление от американских студентах уже после почти 20-летнего опыта преподавания физики, математики и астрономии. Они сдержаны, уважительны, нет проблем с дисциплиной, мотивированы, очень внимательно относятся к твоим лекциям и интересуются тем, что ты им преподаёшь. Отмечу в скобках, что ситуация в американских школах прямо противоположная. В Америке всегда проводят an evaluation, т.е. выясняют, что студенты пишут о своем преподавателе путем письменного опроса. Моя оценка по знанию предмета как правило была А (отлично), но по communication была С (удовлетворительно). На основе среднего балла (должно быть не меньше 80%) и результатов посещения твоих занятий профессором кафедры или зав. кафедрой, кафедра решает давать тебе классы на следующий семестр или нет. Сегодня после 20-летнего преподавания я могу говорить совершенно свободно на своих лекциях, даже с юмором, говоря иначе у меня нет сегодня никаких проблем общения со студентами. Но все равно это не родной язык и, по-моему, уже никогда им не станет. Я много охотнее читаю на русском, чем на английском и, наверное, это естественно. Я где-то прочитал, что язык это не набор заученных слов или предложений, это все слова и все предложения, включая сленги и идиомы.

Вскоре я понял, что получить несколько классов по физике не просто. В Америке математику изучают все студенты, тогда как физику только те студенты, которым это нужно по специальности. Вы мне не поверите, если напишу, что вы в Америке можете получить диплом об окончании школы, не изучая физику совсем. У студентов есть выбор. Они могут изучать физику, биологию или химию. Многие выбирают биологию. Именно поэтому кафедры физики в 5-6 раз меньше кафедр математики и получить класс по математике много легче, чем по физике.

Я обратился к зав. кафедрой математики Paradise Valley Community College (PVCC), где я проработал пять лет перед отъездом в Чикаго. После небольшой беседы она включила меня в расписание и дала мне несколько классов. Я был очень рад, т.к. математика – предмет, который я хорошо знаю. Хочу отметить одну странность, которую я подметил в PVCC – full time преподаватели старались читать простые курсы, типа алгебра, а part time преподавателям давали трудные классы типа Calculus (что-то вроде нашей высшей математики). В целом part time преподаватели подвергаются эксплуатации и сильно отличаются от full time преподавателей по оплате и бенефисам, им не отчисляют на пенсии и не платят совсем во время отпусков, хотя они преподают тем же студентам и пользуются теми же учебниками. Все знают об этом и это обсуждают даже в газетах, но неравное положение двух видов преподавателей остается в силе. Но об этом я узнал через пару лет, а тем временем я с энтузиазмом начал преподавать математику в PVCC и физику в MCC.

Отмечу, что Calculus, который я здесь преподавал, состоял из трех семестров I, II, III. Calculus III я преподавал пять семестров. Безусловно, это был непростой сложный курс (высшая математика в пространстве) и требовал большой подготовки. Но я читал этот курс с энтузиазмом, возможно еще и потому, что там было много физики. Отмечу, что начинающие работать в США преподаватели готовы на любые пожертвования. Я имею в виду тот факт, что они не считаются с низкой по сравнению с full time преподавателями оплатой и отсутствием каких-либо бенефитов. Это сегодня я могу «капризничать» и не соглашаться с предлагаемой мне оплатой, но вначале все было не так. Вначале вы соглашаетесь на все. Я знал женщину-профессора математики, которая за весьма скромную оплату вела сложные курсы или даже телевизионные занятия. Именно поэтому я начал поиски full time работы и после некоторых усилий получил ее в Чикаго, куда переехал в 2000 г. на своей машине с компьютером и книгами. Переезд был длиной 1800 миль или 2900 км. и занял почти четыре дня. Опишу, что сопутствовало этому и почему я оказался там.

Я получил информацию о том, что в мае 2000 г. в Квебеке (Канада), будет проходить международная конференция по физике элементарных частиц и атомного ядра. Я решил собрать наши с проф. Нигам работы, объединить их и послать на эту конференцию, чтобы выступить там. Проф. Нигам к тому времени был уже тяжело болен и вскоре к моему удивлению неожиданно скончался в 74 года. Он был строгим вегетарианцем и это, по-видимому, ускорило его уход в другой мир. Работа была принята, и я получил приглашение на конференцию выступить с докладом. Более того, оргкомитет конференции сообщил мне, что мне не нужно заплатить 300 долларов для участия в конференции, чем я был очень воодушевлен. Когда я сообщил зав. кафедрой математики об этой конференции, я не был уверен, что он поддержит мое участие, потому что я работал тогда на кафедре математики, и тема моего доклада была естественно связана с ядерной физикой и не имела никакого отношения к тематике кафедры математики. Другая проблема – я не был full time преподавателем и не был уверен, что моя командировка будет оплачена. Но произошло чудо (если вы верите в чудеса, то вот оно) и к моему удивлению, он поддержал меня, мне оплатили все расходы и даже рент машины в Квебеке. Я полетел сначала из Финикса в Чикаго и затем из Чикаго в Квебек. Чем я был приятно удивлен, так это тем, что на этой конференции участвовали семь ученых из России и что меня особенно порадовало – среди них был мой бывший преподаватель проф. МГУ Балашов. Он также выступал на этой конференции. В заключительной части конференции состоялся ужин, и я оказался за одним столом со своим профессором. Мы много тогда говорили о моих дальнейших планах, но я знал, что они эфемерны и с наукой фактически было покончено.

На обратном пути в Финикс я на пару дней остановился в Чикаго и посетил зав. кафедрой математики Loyola University Chicago (LUC). Я показал ему свою работу – выступление на конференции, и он меня пригласил читать лекции на этой кафедре. Моя должность называлась Adjunct Professor (присоединенный профессор) и т. о. меня впервые в Америке назвали профессором. До этого все мои предыдущие должности в течение шести лет в Финиксе назывались Instructor, part time и что поразительно мои научные степени никак не учитывались при оплате (дышите глубже – вы в Америке!). Интересно также, что в Америке не учитывают и твой предыдущий стаж работы, ты как бы начинаешь с нуля. Другой довод, который тебе говорят – ведь ты же у нас в колледже/университете еще не работал и весь твой предыдущий опыт для нас не имеет значения. Разумеется, это все придумано в целях экономии, чтобы платить поменьше.

LUC is a private university и тут учатся способные студенты. Этот университет является одним из крупных университетов Чикаго и расположен на берегу гигантского озера Мичиган. Фактически, он включает в себя 10 зданий невероятной красоты, включая здание в центре города (downtown), и весь комплекс зданий – это единый ансамбль плюс невероятной красоты церковь Madonna Della Strada с огромным внутри церкви органом. Там исполняются концерты выдающихся органистов США, и я посетил много таких концертов. Если будете в Чикаго, непременно посетите этот университет, который скорее напоминает красивый музей и который, безусловно, произведет на вас огромное впечатление. Я там проработал 8 лет, и зарплата там была почти в три раза выше, чем в Финиксе. Другие advanced universities Chicago – University of Chicago (U of C), который входит в первую десятку лучших университетов США и Northwestern University in Evanston. U of C известен тем, что 76 выпускников этого университета стали впоследствии лауреатами Нобелевской премии. В этом университете Энрико Ферми, выдающийся итальянский физик уровня Эйнштейна и Бора, эмигрировал из Италии в США во время Второй мировой войны (его жена была еврейкой, и она написала интересную книгу об их семье “Атомы у нас дома”) и осуществил здесь запуск первого в мире атомного реактора. Это было эпохальное событие. В этом реакторе освобождается внутриядерная энергия и т. о. была показана возможность получения нового вида энергии и изготовления атомной бомбы. Как известно, взрыв такой бомбы впервые был осуществлен в США в 1945 г. в штате Невада.

Тем временем я решил преподавать физику в Northeastern Illinois University (NEIU). Я там год преподавал на кафедре математики и на всякий случай оставил свое resume зав. кафедрой физики. Примерно через год он мне позвонил домой (!) и спросил, мог ли бы я прочитать курс повышенной трудности по физике “Electromagnetism”. Он добавил, что ему трудно найти преподавателя для чтения этого курса. Я согласился и впервые после 7 лет преподавания part time получил, наконец, должность full time. Напомню, у full time преподавателей больше зарплата, у них есть медицинская страховка, включая членов семьи, и им начисляют пенсии по старости. Все это чрезвычайно важно в Америке и это вам дает совершенно другой статус в стране. Я там прочитал 4 курса повышенной трудности, а всего 10 различных курсов (и 10 курсов по математике), и что меня очень порадовало, я там преподавал астрономию более 10 лет.

Астрономия дает полное представление о нашей Вселенной, ее невероятных размерах, этапах её развитии, различных объектах – черных дырах и нейтронных звездах, что во Вселенной имеются невидимые темная материя и темная энергия. Последняя объясняет, почему галактики разбегаются с ускорением. Например, я был восхищен как эмпирический закон Хаббла (помните, в его честь был назван а Hubble Space Telescope) дает нам возможность найти возраст Вселенной (около 14 млрд. лет) путем исследования разбегания галактик и что число звезд во Вселенной сравнимо с числом песчинок на всех пляжах Земли, что галактики, т.е. гигантские скопления в сотни миллиардов звезд, разбегаются и что наша Вселенная, в конечном счете, погибнет, но огромное количество других вселенных (multiverse) легко восполняют ее исчезновение. В Америке лекционные классы компьютеризированы, там же имеется большой демонстрационный экран, и вы можете легко выбрать соответствующий веб-сайт, пользуясь, например, youtube.com, который является бесконечным источником информации, и выбрать то, что бы вы хотели показать студентам.

Например, полет космического аппарата на Марс или Юпитер и его мягкую посадку, показать как выглядят рыбы на глубинах 8 км (они называются а snail fish), где абсолютная темнота, температура близкая к 0 С и давление в тысячи раз превышающее земное. Солнечный свет, разумеется, не может проникнуть в такие глубины, но поразительно, что они научились излучать собственный свет, чтобы компенсировать его отсутствие. Это просто удивительно, что жизнь существует даже в таких экстремальных условиях. Когда я узнал о дереве жизни («The Tree of Life”), моему восхищению не было предела – оказалось, что все формы жизни, включая огромное разнообразие растительного и животного миров, возникли из одного и того же корня этого дерева и т.о. имеют единого предка (a common ancestor). Т.е. мы все произошли из одной и той же клетки, которая вследствие эволюции и длительного времени привела к появлению бесконечного разнообразия мира растений и животных, включая человека. Все это произошло не сразу, а после примерно 10 миллиардов лет после Большого Взрыва, когда появились все необходимые условия для возникновения жизни на Земле. Т.о. мы все являемся родственниками, но различные условия жизни стали результатом гигантского разнообразия видов. Я бы настоятельно рекомендовал каждому образованному человеку познакомиться с курсом астрономии, который невероятно расширяет ваш кругозор и в то же время существенно ограничивает вашу веру.

Как-то В. Познер в своей очередной передаче коснулся вопросов веры и жизни после смерти. Как известно, он является атеистом в виду своего биологического образования (он закончил биофак МГУ) и не только. Он говорил о том, что есть люди, которые верят, что после смерти, если они попадут в ад, их будут жарить на кострах за их прегрешения или же наоборот в рай, где они будут там бесконечно счастливы и дудеть на трубе. И добавил – как нормальный человек может верить во всё это. Не могу не напомнить слова гениального Толстого, что «вера – это обман» или Достоевского о том, что «идея бога в человеческом обществе является искусственной». Толстой в его очень любопытной книге «Исповедь» безуспешно пытался найти ответ на вопрос, в чем же состоит смысл нашей жизни. Я был в шоке от его рассуждений о смысле жизни и о том, что она бесполезна. И что он даже намеревался покончить жизнь самоубийством. Он называл смерть полным уничтожением, переходом в ничтожество. Если Достоевского «всю жизнь мучил бог», Толстой очень много времени уделял пониманию смысла жизни и был крайне разочарован, что ответа на этот вопрос просто не существует и что жизнь бессмысленна. Именно поэтому люди изобрели бога и веру, что жизнь не может закончиться после смерти. Но они оба были противоречивы в своих выводах и, например, Толстой мог написать «Я не могу без него жить», а Достоевский «Без него нельзя». Другое любопытное признание Толстого «Смерть не исключает жизнь» или «Чем мы умнее, тем менее мы понимаем смысл жизни».

Веб-сайт youtube.com можно также использовать на любых других занятиях, включая физику и математику. Такие короткие видео наглядно показывают суть явления и очень оживляют ваши лекции. Моему энтузиазму и интересам не было конца. Любопытно, что я не преподавал астрономию в СССР, и мое преподавание в Америке было впервые. Мне кажется, что я могу рассказывать о Вселенной бесконечно, и я часто рассказывал в неформальной обстановке об особенностях нашего мира и видел, как это всем интересно. Я даже написал научную работу о том, как уменьшение температуры космоса до нуля вследствие его расширения приведет к его гибели. Другие мои работы включали участие и доклады на конференциях МАА (Mathematical Association of America) and AAPT (American Association of Physics Teachers). В этих работах участвовали и студенты. Я выступал с докладом на конференции МАА в Индианаполисе, штат Индиана, ААРТ в Чикаго, Иллинойс, например, в Roosevelt University. Одной из интересных работ было установление связи между тремя фундаментальными постоянными в математике – числом pi = 3.14… (отношение длины окружности к его диаметру), e = 2.718… (основание натуральных логарифмов) and phi = 1.628… (отношения чисел Фибоначчи).

Я выступал с этим докладом на конференции профессоров и преподавателей NEIU. Интерес был огромный, и лекционная комната была переполнена. Установление таких связей позволяет понять смысл фундаментальных постоянных, а также их числовые значения – почему они именно такие, а не другие. Интересно, что число phi широко использовалось Леонардо да Винчи в его картинах Мона Лиза и Тайная Вечеря. В русской газете в Чикаго я опубликовал статью под названием «Числа Фибоначчи и Тайны Моны Лизы и Тайной Вечери». Много научно-популярных статей было опубликовано в различных русскоязычных изданиях, в том числе «Что такое время с точки зрения физики», «Наука в 21 веке или есть ли у нашего тела душа», «Является ли Каббала наукой», «Еще раз о суперколлайдере или зачем физикам нужны гигантские ускорители», «Почему наши дети не успевают по математике», «Совместимы ли наука и религия», «Как физики раскрывают тайны Вселенной», «Какова роль гравитации во Вселенной» и многие другие.

Как известно, сравнение это один из методов познания. Моя жизнь как бы разделилась на две части. Если говорить об СССР, я там имел довольно высокий статус в обществе, звание, которое там много значило. Моим девизом было утверждение, что «человек должен заниматься тем, чем другие заниматься не могут», имея в виду науку. Ничего этого в США не было, а было преподавание, которым могут заниматься многие. И разумеется, не было того статуса, которым можно было бы здесь гордиться. Но было интересно и тут и там. Отсутствие свободного языка сильно меняет ваши ориентиры и, разумеется, влияет на ваши интересы. И все-таки я не могу отнести себя к неудачникам – как мне кажется, я сделал то, что мог. Или как сказали бы американцы I did what I could.

Разумеется, мы не только работали. Мы много ездили по всему миру и Америке, и посетили Израиль (Тель-Авив, Иерусалим, Эйлат, Димона, Беэр-Шева), Францию (Париж, Ницца, Марсель), Италию (Сицилию, Пизу, Рим/Ватикан, Сорренто, Флоренцию, Неаполь), Германию (Бонн, Кельн, Дрезден, включая Дрезденскую галерею), Испанию (Барселона, Мадрид), Голландию (Амстердам), Грецию (Афины), Англию (Лондон for very short time), Чехию (Прага), Словакию (Братислава), Австрию (Вена, Зальцбург), Венгрию (Будапешт), были на Гавайских островах, Арубе, Ямайке, Мексике (Канкун), Канаде (Ниагарские водопады, Торонто, Оттава, Монреаль, Квебек). Мы посетили некоторые штаты и города США Нью-Йорк, Вашингтон, были в нескольких городах Флориды (Джексонвилл, Сан-Августин, Майами, Тампа), Калифорнии (Лос-Анджелес, Сан-Хосе, Сан-Франциско, Пало-Альто, Сан-Диего), Иллинойса (Чикаго, Эванстон и многие другие пригороды), Индианы (Индианаполис), Висконсина (Милуоки), Мичигана, Аляски, Ранок (Вирджиния), где наша старшая дочка получила фактически второе образование и работает в качестве РА, т.е. врачом. Младшая дочь получила образование в Arizona State University as an accountant.

К нам приезжал французский певец Сальваторе Адамо, а известный телеведущий В. Топаллер вел этот вечер, приезжал известный художественный руководитель Ленинградского театра Б. Эйфман с постановкой «Анна Каренина», невероятно красивый запоминающийся балет из Англии «Дон Кихот» Сервантеса состоялся в Roosevelt Auditorium. В Чикаго есть Русский Драматический театр, единственный в Америке. Многие московские артисты, приехавшие в США, организовали здесь театр «Атриум», и мы там посмотрели «Женитьбу» Гоголя (невероятно удачный и запоминающийся спектакль), “I do not understand” по Шендеровичу, интересный спектакль, посвященный Б. Окуджаве «Посвящается вам», «Комната 13», «Тевье Молочник», «Зойкина квартира» по Булгакову, который оказался намного слабее его знаменитого «Мастера и Маргариты», «Бег», «Лолита» и многое-многое другое. Одно время на больших экранах кинотеатров транслировались оперы из Нью-Йоркского Метрополитен Опера, включая «Любовный Напиток» Доницетти, «Богема» Пуччини, «Волшебная Флейта» Моцарта и многие другие. В Chicago Symphony Orchestra (CCO) мы слушали сонаты Бетховена, восхищались незабываемым концертом «Аргентинское танго», в Лирик Опера Чикаго показывали «Евгения Онегина» с Д. Хворостовским и А. Нетребко. Вы нигде не услышите таких чистых голосов, как в этом оперном зале. В NEIU многократно показывали испанские танцы Flamenco, а в Art Museum импрессионистов и многое другое.

Хочу подчеркнуть, что в Чикаго вы можете буквально каждый день попасть на те или иные представления, концерты, а в Парке Равиния каждый вечер во время летнего сезона вы могли бы слушать концерты ССО, в Миллениум Парке различные концерты и кинофильмы. К нам приезжали артисты из бывшего Союза М. Казаков (от Пушкина до Бродского), Т. Гвердцители, В. Спиваков «Виртуозы Москвы», Л. Казарновская (арии из опер), А. Малинин (старинные русские романсы), Е. Камбурова, Е. Александров, Ф. Киркоров, А. Пугачева, хор Турецкого, Э. Рязанов, Д. Рубина (из Израиля), В. Шендерович и многие другие.

Подведу итоги. Я заметил, что многие события в моей жизни оказались логически взаимосвязаны. Например, если бы я не встретил проф. Нигам (мы оказались удачной парой – мои идеи и его английский), я бы не смог опубликовать свои работы в США. В свою очередь, это не позволило бы мне участвовать на конференции в Квебеке и затем остановиться в Чикаго, где я в итоге вышел на full time position. Как оценить все эти события в моей жизни? Можно ли их назвать случайностью или успехом? Вряд ли это было случайностью. Может быть, это можно назвать успехом? И вообще что такое успех? Как говорил С. Довлатов, «Успех – это тождество усилий и результата». Т.е. успех зависит от ваших усилий. В одно я верю – если бы не было глубокого интереса к предмету, энтузиазма, огромных усилий и вместо результата были неудачи, вряд ли все это было возможным. Моя жизнь приводит меня и к некоторым философским рассуждениям типа – подвергай все сомнению, занимаясь поисками истины, основанными на фактах; никогда не сдавайся; постарайся получить возможно лучшее образование, которое дает правильные ориентиры в жизни, не основанными на вере; ставь перед собой большие, но достижимые цели; занимайся в лучшем университете и имей лучших преподавателей; восхищайся, если перед тобой талант или гений, ибо именно они обеспечивают прогресс и развитие общества. Меня всегда восхищали талантливые люди, и я часто себя спрашивал, как им удавалось такое и казалось невозможным сделать то же, что могут сделать только они. Это лучший пример, который может быть перед вами. Мне повезло встретить очень много талантливых и ярких личностей. Встреча с ними, кроме всего прочего, имеет большое эстетическое значение.

Когда мне исполнилось 73, я решил больше не работать. Всего я преподавал 50 лет здесь и там и около 40 лет занимался наукой. Мы переехали из Чикаго в Аризону или, как говорила моя жена, вернулись назад, к детям. Я там посетил зав. кафедрой математики Phoenix College, AZ и он принял меня на кафедру. Я снова преподаю, но теперь только математику as a part time faculty. Жизнь продолжается или как говорили галлы – предки современных французов – «не умирай пока жив».

Илья Гулькаров