ИНФЕРНАЛЬНИЦА

От составмтеля:
Виктор Бердник — прозаик, автор романа «Между двумя континентами», опубликованного в Москве, публикаций в русскоязычных изданиях «Панорама» (Лос-Анджелес), «Слово/Word» (Нью-Йорк), «Побережье» (Филадельфия), «Эдита» (Германия), «Наша Канада» (Торонто) и в литературных журналах России. Живет в Лос-Анджелесе.
Семён КАМИНСКИЙ, newproza@gmail.com
____________________________________________

Виктор Бердник

Наверное, у каждого эмигранта возникала мысль вернуться туда, откуда уехал. Не на совсем, конечно. Просто однажды, преодолев сомнения, собраться и отправиться поглазеть: а как оно там теперь без меня? И сделать это, повинуясь едва осознанному импульсу, чтобы уже раз и навсегда избавиться от ностальгии или, не избежав её ремиссии, ощутить новый мучительный приступ. Прошлое не забыть. Вот и остаётся гнать от себя воспоминания, если они угнетают или лелеять их как святыню, когда те единственный островок радости. Не говоря уже о том, что прошлым можно жить. Да и заканчивается ли прошлое, вообще?

Алик был, пожалуй, единственным среди своих друзей, кто после приезда в Америку так и не посетил ни разу Одессу. И это он — человек, покинувший город с разбитым сердцем и со слезами на глазах? Ну, ладно, никуда бы не выбирался и сидел бы сиднем в Нью-Йорке. Так ведь нет! Что ни отпуск, так сразу за океан — отдышаться от американской действительности и глотнуть европейского воздуха. Да уж, вот они странности эмигрантской натуры.

— А чего ты не полетишь в Одессу? — удивлялись знакомые в Бруклине, встречая Алика, — Там сейчас класс! А с зеленью ты и подавно везде желанный гость.

Алик не без интереса слушал рассказы очевидцев, улыбался, не возражал, но, тем не менее, туда не ехал. Почему? По разным причинам. Из боязни разочароваться, например. Так, во всяком случае, он объяснял собственные мотивы особо надоедливым землякам и в том же старался убедить себя самого. Однако дело состояло совершенно в другом. Алик элементарно стеснялся появиться в Одессе бедным. То есть он не видел для себя моральной возможности возвратиться на родину обыкновенным неудачником. Ему хотелось пожаловать победителем на белом коне и с весомыми трофеями, а не наведаться втихаря незаметным визитёром — одним из тысячи муравьёв-тружеников, поменявших, в итоге, шило на мыло. Это ведь раньше, в середине восьмидесятых, любой оборванец, прикативший в Одессу из Штатов, мог заливать какой он там за бугром весь из себя капиталист. Стоило такому удальцу привезти в подарок ошалевшим от счастья родственникам видеомагнитофон и чемодан дешёвого тряпья, как о нём уже слагал легенды весь квартал. «Миллионэр»! Да Алик и сам ещё совсем недавно, открыв рот, глядел в Одессе на редких бывших советских граждан, рискнувших отправиться на побывку в СССР.

В Америку он подался как раз накануне развала Советского Союза и сразу понял, что за океаном связка — отдельная квартира и собственная машина, отнюдь, не индикатор материального успеха. Даже роскошная шуба, которую Алик прикупил жене Людмиле к зимнему сезону, не стала свидетельством процветания семьи. В Одессе его Людочка смотрелась бы в ней барыней-боярыней, а здесь, где в натуральных мехах щеголяла чуть ли не половина Брайтона, она выглядела как все. И вообще, самооценка Алика в Америке понизилась, как гемоглобин в крови от неправильного и малокалорийного питания. Оттого, вероятно, и врастал он в американский быт с превеликим трудом. Короче, втайне страдал. Не то, что его некоторые приятели, не знавшие как благодарить судьбу, даровавшую им шанс малярить не в Одессе, а в Нью-Йорке. Один из них — Додик, прославившийся на всю мижпуху полоумными баснями о дяде ювелире, изготовившим на заказ серьги самой супруге президента, чувствовал себя, не в пример Алику, абсолютно счастливым. А признайся ему Алик в смятении и растерянности, так тот просто покрутил бы пальцем у виска:

— Малахольный!
Жизнь Додика изменилась ровно в той степени, что свиные битки он покупал теперь не у «своего рубальщика» на Привозе, а шёл в «Интернэшэнэл» и брал там отборную вырезку. Впрочем, не только. Ещё при знакомстве тот, протягивая руку, ныне величал себя мистером.

Алик мистером себя не ощущал. Как и вообще, никем. Его дни плавно чередовали друг друга, уныло-одинаковые: работа, дом да русский ресторан в дни именин родственников. Никаких достойных событий и сплошной гармидер в душе — это всё, чем Алик мог похвастаться в тот момент, когда его отыскал привет из Одессы. И как обычно бывает, произошло это совершенно неожиданным образом.

В один прекрасный день в Нью-Йорке объявилась Майечка. С ней Алик был знаком когда-то близко и даже очень… Очевидно, именно поэтому та не увидела препятствий ему позвонить.

— Вот приехала на экскурсию, так сказать, в частном порядке, — прощебетала она задорно. — А заодно и друзей навестить.
Последние слова Майечка произнесла так, что у Алика как-то нехорошо ёкнуло сердце и предательски кольнула печёнка.
— Ты мне не рад?
— Почему же? Рад, — он, едва совладея с охватившим предчувствием чего-то неминуемого, терялся в догадках о целях её звонка.
— Как поживаешь? — невинно поинтересовалась Майечка.
— Нормально. Как ты? Надолго в Нью-Йорк?
— На недельку, дней на десять. Как получится. Хотела показать дочке её отца.
Майечка вдруг замолчала, выдерживая многозначительную паузу.
— И ты не спрашиваешь, кто он?
— А почему я об этом должен спрашивать? — Алик ощутил противную сухость во рту, как предвестницу негаданного дурного известия.
— Ну… Я не знаю, — замялась его нежданная собеседница. — Ведь и у нас с тобой теоретически мог быть ребёнок.
— Майя, — жёстко перебил её Алик. — Мы же всё тогда решили.
— Ты решил.
— Что ты имеешь в виду?
— А то, люба моя дорогая, что ты дал денег на аборт и умыл руки. Вот только аборт я делать не стала.
У Алика на секунду пропал дар речи, словно он поперхнулся куском отварной индюшачьей грудинки, неделю пролежавшей в холодильнике.
— Ты это серьёзно?

Представить, что молодая особа захочет родить без мужа, не укладывалось в его голове.
«И почему же она всё время молчала, — мелькнуло естественное подозрение. — И чего хочет добиться сейчас?»
— Да ты не нервничай, — Майечка, будто прочитав беспокойные мысли, возникшие у Алика, рассмеялась в трубку. — Я без претензий. Захочешь увидеть дочку, позвони. Я у подруги остановилась.

Майя не спеша и чётко продиктовала номер, уверенная в расторопности бывшего кавалера. Она не ошиблась. Алик судорожно записал телефон и пребывал теперь в полной прострации. Да и какие ощущения посетили бы ответственного мужчину, который не злостный неплательщик алиментов, а добропорядочный супруг?

Ночью Алик не сомкнул глаз. Ворочался с боку на бок, но так ни до чего не додумался. История ему виделась крайне странной. Его давняя подружка всегда была хорошо себе на уме. Даже пообщавшись с ней недолго, Алик без труда разглядел, с кем имеет дело. И вдруг выясняется, что деловая Майечка — мать-одиночка? Ведь даже про беременность та сообщила тогда совершенно невозмутимо, с твёрдым намерением избавиться от неё. Сказала, что есть надёжный доктор и за двести рублей спроворит аборт. Взяла деньги, на том и расстались.

Жену Алик решил ни во что не посвящать. Впрочем, и Майечке он не поверил безоговорочно, но, тем не менее, предложил встретиться. На его счастье, Людмила работала в ближайший уикенд, что давало Алику удобную возможность провести пару часов с новоявленной дочкой и с её мамой. Решили сходить вместе на ленч.

Майечка сильно изменилась, превратившись из смазливой барышни в представительную даму. И выглядела теперь отнюдь не хуже той девушки, с которой появилась в ресторане, куда Алик их пригласил. Обе, стильно одетые, намарафеченные, они вовсе не производили впечатление обиженных жизнью женщин. Да и в глазах юной особы — по логике вещей, дочки, Алик не заметил терзающего совесть упрёка ребёнка-безотцовщины.

— Ну, вот, Ириша, можешь с полным правом называть этого человека папой, — представила Алика Майя. Тот смутился и вдруг поймал себя на мысли, что ищет в лице девушки собственные черты. Какой-нибудь внешний признак, который как опознавательный знак подскажет ему их кровное родство. Внимательно разглядывать девушку Алик постеснялся, но потом, время от времени, бросал на Ирину пристрастные взгляды, как бы примеряя на себя новый статус.

— Здравствуйте, — чинно поздоровалась девушка.
— Именно таким я вас всегда и представляла, — тепло добавила она.
— Каким? — наконец, прервал молчание Алик, воодушевлённый её доброжелательным тоном.
— Импозантным мужчиной, с которым мне хотелось бы появиться перед друзьями. Я наверняка испытала бы гордость, представив вас как своего отца, — виновато улыбнулась Ирина, не скрывая сожаления о том, чего до сих пор была несправедливо лишена.

Во время ленча никто никуда не торопился, и в перерыве между закусками Майечка решила ненадолго отлучиться. Она, словно нарочно оставила Алика с Ириной наедине, а когда вернулась, нашла их подружившимися. Отец с дочкой что-то живо обсуждали. На прощанье они даже обнялись.

Последующие дни Алик продолжал оставаться под не проходящим волнением от трогательной встречи, но ещё под более сильным от объяснения с Майечкой:
— Ты так быстро тогда согласился, — горько усмехнулась она, когда Алик завёл разговор обо всём происшедшем.

— Будто испугался, что я надумаю рожать. Ах, Алик, ты даже не представляешь, насколько предупредительная готовность мужчины заплатить за аборт может быть для женщины оскорбительной. Мне показалось, что этим ты меня предал. А как я хотела услышать твой протест.

В глазах у Майечки навернулись крупные слёзы.
— Потом узнала, что ты с кем-то встречаешься, но не стала мешать чужому счастью. Ведь со мной оставалась частица любимого человека. Его плоть и кровь! Ну, как я могла решиться лечь под нож?
Алик слушал её, терзаясь и позабыв о прежних сомнениях. И пусть он уже давно ничего не чувствовал к этой женщине, его честь и достоинство сразу же подтолкнули предложить Майечке посильную помощь.
— Ведь ты не будешь возражать? — пряча взгляд и краснея, спросил Алик её, растревоженную воспоминаниями. — Я хочу это сделать для Ирины. Пожалуйста, не отказывай мне.

Незаметно прошёл месяц, и однажды вечером Людмила за ужином поделилась с мужем свежими сплетнями, принесёнными ею из «Мэйсиса» — универсального магазина, где та работала в отделе посуды.
— У меня сменщица, тоже русская. Да я тебе говорила о ней. Лилька! Одесситка. Помнишь?
— Угу, — машинально кивнул Алик. К новостям о личной жизни соотечественников он испытывал полное равнодушие.
— Слушай, такое рассказала! У неё подруга из Одессы гостила. Не поверишь, что вытворила. Комедия!
— Гастролёрша?
— Не то слово! И вроде чудачке уже хорошо за сорок, но за какую-то неделю та успела раскрутить здесь сразу двух мужиков. Причём, по полной программе.
— Способная, — отметил Алик, продолжая жевать и слушать вполуха.
— И чем же она их прельстила? — усмехнулся он.
— В том то и фокус, что не тем заветным ласковым местом, о котором ты думаешь. Она им успешно работала раньше, — расхохоталась Людмила. — А теперь всё больше — башкой. Развела этих дурней мулькой о взрослой дочери.
— В смысле? – Алик ощутил, как у него в пищеводе на пути к желудку застрял кусок непрожёванного голубца, подобно лифту, внезапно остановившемуся между этажами.
— Наплела, что когда-то переспала с ними, забеременела и потом одна растила ребёнка.

— Чьего ребёнка?
— Алик, ты что, не врубаешься? Просто как всё гениальное. Разыскала телефонные номера бывших ухажёров, с которыми куролесила в молодости, и каждому преподнесла сюрприз, мол, у тебя, дорогой товарищ, дитё имеется. А найти в Нью-Йорке кадра с рыльцем в пушку, знакомого по Одессе — плёвое дело.
— И те поверили? — упавшим голосом спросил Алик, уже догадавшись, о ком конкретно идёт речь.

— Как тут не поверить, если и доцю предъявили в качестве вещественного доказательства. Лилькина подруга какую-то местную оторву надыбала и платила ей стольник за свидание с любимым папой. Ну, там слезу пустить для пущей убедительности или на шею, расчувствовавшись, кинуться к родителю. В общем, действовать по обстоятельствам. И что ты думаешь? Оба схавали. Как миленькие! Ещё и в кабаки водили. Поили, кормили по первому разряду.
В тоне Людмилы послышалось невольное уважение к разбитной бабёнке, умудрившейся столь элегантно облапошить наивных простачков. И хоть поступила та довольно подленько, сострадания к её обмишурившимся жертвам Людмила не испытывала.

— Я так полагаю, что эта находчивая красотка и на аборт в своё время с каждого получила. Который, кстати, никогда и не делала.
— Нет? — Алик потеряно смотрел на поквецанный остывший голубец у себя в тарелке. Аппетит у него пропал начисто.
— Естественно! Лилька знает её как облупленную. Для той подобные мансы были всегда в порядке вещей.
— И где она теперь? — пытаясь оставаться безучастным, полюбопытствовал Алик.
— Кто? Лилькина подруга? Да намылилась уже благополучно. Погуляла вволю в Нью-Йорке, скупилась, отбила поездку, благодаря своей сообразительности, и обратно домой. В Одессу.