Ирина Мазура | «Мою маму зовут Рахиль, моей маме 12 лет…»

«Подпирая щеку рукой,
От житейских устав невзгод,
Я на снимок гляжу с тоской,
А на снимке двадцатый год.
Над местечком клубится пыль,
Облетает вишнёвый цвет.
Мою маму зовут Рахиль,
Моей маме двенадцать лет.

Под зелёным ковром травы
Моя мама теперь лежит.
Ей защитой не стал, увы,
Ненадёжный Давидов щит…»

Это слова из песни Александра Городницкого, уже не новой. Но именно я узнала о ней именно сегодня, в День памяти жертв Холокоста. Слушаю со слезами. Наверное, потому, что мою маму тоже звали Рахиль. Только 12 лет ей было не в двадцатом, а в сороковом. Чуть больше полугода оставалось до начала войны. Но тогда мои многочисленные родственники, жившие в местечке неподалеку от Пинска, о своем страшном будущем не знали.

Огромная семья, отметившая бат-мицву вступившей в пору зрелости девочки, уютно расположилась за деревянным столом в сентябрьском саду. Как я, которой о том событии рассказывала моя прабабушка Софья Моисеевна Оффенгенден, себе это представляю? Таящие солнечные лучи падали на висящие на ветвях и ковром рассыпанные по земле спелые яблоки, прабабушка держала на руках утомленного шумом внука (кажется, его звали Яшей, но точно уже не помню) и говорила:

– Ой, малыш, время так быстро летит, и через 10 лет мы будем сидеть под этими же деревьями и праздновать твою бар-мицву…

Через десять лет некому было сидеть под яблоней, и мальчика, который мог бы стать моим дядей, не было в живых…

Из большой семьи остались на этом свете лишь несколько человек, незадолго до кошмара уехавших погостить к родственникам в Казань. Благодаря этому и наша истаявшая семья сохранилась. Очень маленькая семья.

А в сентябре 2015 года, через неделю после дня рождения моей мамы Рахиль, я, отправляла своих детей в Польшу. Давала им наставления перед поездкой. В не свойственном мне нравоучительном тоне: «Так, дорогие! Чтобы было доходчивее, начну с нас, любимых. Вы часто спрашиваете, почему нам так трудно приходится в Израиле, почему мы в одиночку мыкаемся с нашими бедами и проблемами? И как случилось, что и во всем мире у нас так мало родственников? Почему нет возможности собираться в праздничные дни огромной семьей. Говорили мы с вами уже об этом. Но напоминаю. Именно потому, что братья и сестры наших прадедов приняли мученическую смерть в печах Освенцима и Треблинки. Жили они перед Второй мировой в Пинске, и, как многие их друзья и соседи, не верили в зверства фашистов. Не эвакуировались, не уехали к родственникам в Казань. Сгорели в тех страшных печах. А с ними – их дети и внуки, которым так и не суждено было родиться. Поэтому спустя многие десятилетия нам так одиноко на Земле».

Об этом мне рассказала моя прабабушка, с которой мне посчастливилось общаться до моих восьми лет. Очень добрая и мудрая была женщина. Соблюдала шабат, все еврейские праздники, традиции, молилась, накануне Песаха просила родственников привезти мацу из Москвы, говорила на идиш, держала на книжной полке Тору на иврите. Как никто, бабуля Софа понимала, что силу любому человеку дает, в первую очередь, семья. А главное для семьи – продолжить род, фамилию. Даже умереть моя прабабушка позволила себе только в возрасте 93 лет, когда родился младший ее внук Марик.

Так что, «дети мои, ведите себя в поездке достойно!» Мама моя в страшной войне уцелела. А из жизни ушла рано, в 54 года.

А внучки по имени Рахиль у меня нет…