Иван Коротков | Опасные связи или Всё началось с Трампа

I. Завоеватели

Меня хотят убить. Я это чувствую кожей. Микроволновка жадно смотрит на меня, вожделея вкусить моей плоти. Прожарить меня хорошенько, смачно потрескивая. Холодильник делает вид, что не смотрит. Но он подлец, он уже обдумывает, как бы сделать моё нутро холодным, синеющим от безапелляционной твёрдости в жилах. Что это жужжит? Рой неистовых плотоядных электронных мух-утилизаторов, которые уничтожат меня за двадцать восемь секунд? Я видел, как они сожрали мёртвую собаку за семь. Масса собаки пятнадцать килограмм. Пятнадцать килограмм мяса, хрящей, когтей и шерсти. За семь секунд… Жуть. Я вчера взвесился: семьдесят два. Я всего в четыре раза больше собаки. Двадцать восемь секунд — и меня нет! Заколотило в висках, тут же загорелся оранжевым предупреждающим цветом браслет на руке. Стрессовая зона. «ВЫПЕЙТЕ ВОДЫ!» — сказал женский голос из руки. Я повиновался, протянул руку к кранику в стене. Манипулятор тут же вручил мне стакан и потекла вода. Сделал два глотка, на третий подавился: «Отравить меня задумала!» Но тут же отогнал эту мысль: «Они будут действовать изощрённее». С благоговейным ужасом в глазах я сел на диван. Пора сходить на калибровку биотоков — в конец расшаталась нервная система. Сердцебиение прекратилось. Тишина. И в неё ввинчивается гул, также упорно и неоспоримо, как пневматический поезд в вакуумной спирали. Но что же это так жужжит? Неужели я умер, и через двадцать восемь секунд не станет даже и моего трупа? Бред. Из коридора выехал робот-пылесос. Он зигзагами полз по линолеуму, внимательными «глазами» сенсоров выискивая грязь. Он двигался на меня с полной уверенностью завоевателя.

Нейросети — это не слуги и не друзья. Это завоеватели.

II. Первая обезьянка

Вы, верно, подумали: очередной параноик. Не исключено. Вообще, паранойя сейчас у каждого десятого. Своеобразная чума XXI века. Победили почти все вирусы, а психика ни к чёрту. Вот и моя очередь пришла, наверное.

Хотя, если бы не события последней недели, если бы я не опубликовал этот пост, я так бы и жил, ничего не знал, ничего не боялся. Вертелся бы себе в мире иллюзий, между развлекухой в виртуалке и работой на госкорпорацию… Ничем не отличался бы от социума, разве только тем, что я «нечипованный». Хотя и это было делом времени — вот-вот скопил бы деньжат и… Но не теперь. Только не теперь… Теперь скоро за мной придут — это точно.

Вся это каша заварилась в пятницу. Я валялся на кровати с ощущением пустоты и недосказанности. Будто я что-то упустил в жизни, чего-то не сказал. Или мне чего-то не сказали… Хотелось нырнуть куда-нибудь в песок, зарыться от всего. Рабочая неделя выдалась напряжённой, непрерывно что-то сверяли, совещались, суетились. Едва ли меня это сейчас заботило. Я лежал и думал о смерти. Кругом говорят, что вот-вот, ещё чуть-чуть и человечество победит её. Верить этому или нет? Ведь учёные уже продлили жизнь почти вдвое, омоложение, запасные части тела, да что там, я и сам в шестьдесят выгляжу на тридцать. А мыслю и вовсе на двадцать. Так что победа над смертью близка — в это легко поверить и, главное, удобно. Поверил — и забыл. Нет смерти. Но логика против. Друг прислал недавно видео. Там Мишель Баухман, известный европейский генетик, доказывает, что смерть непобедима. Я мало чего понял, но мне запомнилось одно утверждение. Мол, ДНК уже содержит ключ к смерти, запуская механизм старения. И если мы этот ключ вынем — человек не станет бессмертен. Отнюдь — он просто не будет существовать. Такой вот парадокс.

Чтобы отвлечься от чёрных мыслей, я дернул за невидимую веревочку, маленькая летающая видеокамера, притаившаяся в углу на потолке, зафиксировала всё, прежде чем я закончил движение. Панели стены перевернулись и передо мной мерцала в огнях Москва. Но это не окно, строго говоря. Это панорамный вид с подключенных на смотровой площадке камер. И у всех он одинаков. Каждый видит одну и ту же картинку. Москва. 2065 год. Белый фосфорический огонь внизу, там где-то затерялись башни исторического «Москоу-сити». «Всё изменилось за пару десятков лет до неузнаваемости. Сам человек поменялся. Бытие определяет сознание. А псевдобытие определяет псевдосознание». Я думал о судьбе человечества, валяясь на кровати в круглой комнате, а из стены на меня взирала огромная бледная луна, зависшая над городом. Она уставилась тяжелым, страдающим взглядом сумасшедшей старухи, она гипнотизировала меня своей страшной круглотой лица. «Всё началось с круглых CD-плееров», — вдруг подумал я. Вздрогнув от ослепительности этой догадки, я поспешил снова потянуть за невидимую веревку, чтобы стена обрела нейтральный светло-голубой оттенок.

Когда у брата появился CD-плеер, он страшно им гордился. Ходил постоянно в наушниках, качал головой, а я, передразнивая его в такт, жгуче завидовал его счастью… Больше полвека минуло. Круглые, большие и неуклюжие по современным меркам, эти плееры были пионерами новой эпохи, родившись в конце XX века, они были провозвестниками века XXI, благополучного, технологичного и бесчеловечного…

«ТОЛЬКО СЕГОДНЯ ВЫ МОЖЕТЕ ЗАКАЗАТЬ!» — заорала реклама. Она напугала меня, и я в спешке, раздражённо снял свои медиалинзы. Радостный голос смолк, будто пустота комнаты поглотила его и растворила. Сейчас я был не в силах выслушать и двадцать секунд этой дребедени. Меня всё больше поглощало прошлое — вставали перед глазами картинки десятых, двадцатых… Нейросеть ничего не дорисовывала. Хорошо, что я снял медиалинзы. Так честнее. А то такое чувство, что это и не ты вовсе живешь, а она за тебя. Мою зовут Дэйзи. Вообще мне советовали китайскую Киао. Но я предпочёл американскую. По привычке что ли, не знаю. Неважно, главное без неё свободнее. Хотя сейчас принято считать наоборот — даже за некоторые правонарушения, например, лишают человека права пользования нейросетями на какой-то срок, очень даже действенно, судя по статистике. Сейчас ты свободен, только если подключился к Сети. А кто думает иначе — сумасшедший. Да и в принципе, кто думает иначе — определённо не в себе. Такая тебе неодискриминация по нейросетевому признаку.

Я пытался ухватить прошлое, этот момент полного погружения, старался нащупать точку входа, когда же человечество охватила информационная истерия, одержимость виртуальным? Может, всё началось с Трампа? В том 2016-ом, когда все не ждали его прихода. А потом он 12 лет управлял огромной махиной — США. Они создали Сеть, она стала бесплатной для всех на земном шаре, всё почти за даром — всего лишь в обмен на информационный контроль. А там уже и Великий информационный кризис, мировой конфликт, революции по всему земному шару… Может быть, с Трампа всё и началось, теперь уж не разберёшь, кто прав, кто виноват… Я старался найти причину в глобальном, но чем дальше углублялся в память, тем больше вставали картины не общие, а частные. Вот, я купил свой первый айфон. Еще в школе был. Работал всё лето. А вот — мы с женой. Стоим в очереди за 4D-теликом. Ругаемся. Тихо и напряжённо. Я отодвинул от себя эту картинку, словно отмахнулся рукой от назойливой рекламы. Есть и получше воспоминания. Вот, к примеру, из детства. Папа вернулся из командировки. Из Японии. Мне было пять. Или шесть. Как я был рад! Я прыгал от счастья, обнимал отца, кричал, бегал. Мать пыталась меня угомонить, но тщетно. Тогда отец взял меня на руки и сказал что-то вроде: «У меня для тебя подарок! Будет твой талисман». Это была фигурка из дерева. Одна фигурка, изображающая трёх обезьянки. Одна заткнула уши, вторая закрыла глаза, третья зажимает рот. «Кикадзару, Мидзару, Ивадзару» — познакомил меня с ними отец. Может, и не так всё было — память бывает обманчива. Но радость моя тогда была запредельна. В детском саду я хвастался фигуркой, рассказывал небылицы. И засыпал только с этим «талисманом», а не с каким-нибудь зайчиком или роботом… Сейчас уже не припомнить, где я потом её потерял. Хотя теперь, кажется, и искать не надо. Всё человечество — как эти три обезьянки: не слышать, не видеть, не говорить.

Из стен заиграла тихая музыка. Если дом видит, что ты праздно валяешься на кровати пятнадцать минут, он включает приятную музыку. Это я так настроил. Мне нравится так засыпать. Расслабляет. В молодости я засыпал в наушниках. Под тяжёлый металл. Я тогда везде, где только мог, был в наушниках — на улице, дома, даже с друзьями общался в одно ухо. Я думал, это связано с моей детской завистью, с этой розовой мечтой — крутым, круглым СD-плеером. Ни хрена. Таких, как я, были миллионы. Вся молодёжь тогда выключилась из мира звуков — каждый на своей волне, у каждого свой ритм. Потом сотни миллионов. По всему миру. Сотни миллионов наушников на сотни миллионов ушей. С каждым днём игрушка молодых превращалась в предмет обихода, неотъемлемую часть жизни всех. Так люди разучились слышать. Первая обезьянка. «Кикадзару»: не слышать зла. Не слышать вообще ни хрена.

III. Вторая обезьянка

Никто и не заметил, как они появились, они словно в одночасье стали обыденностью. Смартфоны. Всё в одном. Жизнь плавно перемещалась в сторону виртуального. Реальность теперь была продублирована отражением в кривом зеркале Интернета. В транспорте — все в своих смартфонах. В кафе парочка. Он листает свою ленту, она — свою. На концерте музыкальной группы все вскидывают руки вверх — толпа одновременно записывает музыкантов на видео. Лично для себя. Контент кругом. Сгорело здание — корреспондент не нужен, есть кадры от случайного прохожего. Новости создают блогеры вместо журналистов. А детей вместо учителей воспитывают стриммеры с ютуба. Так всё начиналось… В десятые годы. Потом пришли все эти технологии, умный программный код, обучаемые роботы, биоинженерия, симуляция нейронных связей… С каждым годом социальные сети всё крепче и глубже оплетали планету, и, хотя в 2030 казалось — ничего не изменится, но как заброшенный храм в джунглях за десяток лет тонет в зелени лиан, так и человечество, кажется, вмиг очутилось внутри виртуальной реальности.

Известно, у каждого своя картина мира. Так зачем ему другая, которую так сложно навязывать или доказывать. Пусть наслаждается своей. Для этого нужно просто настроить свои медиалинзы. Точнее сказать, они подстроятся сами, «обучатся» и будут знать тебя лучше всех. От твоей нейросети нет тайн — она в этом смысле ближе к тебе, нежели ты сам. Она видела все потаённые закоулки забитого всяким хламом чердака — твоего сознания. Анализируя твои предпочтения, привычки, желания, она сама подсветит тебе вывески магазинов, укажет путь, скажет расписание межконтинентальных капсул. Поможет принять решение. Развеселит шуткой, создав иллюзию фейерверка, когда тебе перечислят премию. Единственное ограничение: ты будешь видеть мир таким, каким тебе его покажут.

Так человечество разучилось видеть. Вторая обезьянка. «Мидзару»: не видеть зла. А если видеть, то своё собственное, индивидуальное, сокрытое от посторонних глаз.

IV. Третья обезьянка

Браслет на руке запищал. «Входящий вызов» — спокойно произнесла девушка. Я подумал: «Кто бы это мог быть?» Если бы я был «чипованный», то браслет сообщил бы мне информацию о звонившем, понял бы в то же мгновение, что я слышу звонок, и заткнулся бы. Но чипа в спинном мозгу у меня не было, кнопок на браслете тоже. Пищал он наипротивнейшим образом, да ещё девка эта своим хладнокровием давила на меня. «Входящий вызов» — снова повторила она. Я, поначалу хотел было переждать и не отвечать Хрен-пойми-кому, но не вытерпел. Поискал линзы на тумбочке, куда я их положил. Нет. Наверное, уже сами отправились в хранилище. Подошёл к стене. Выехал шкафчик, я прислонил большой палец, и дверца отъехала вбок. Вот она моя Дэйзи. Будь она проклята. Прислонил глаза к окулярам, секунда — и я на связи.

— ПРИВЕТ! — заорал Рома откуда-то с лунной стройки. Позади него сновали люди и роботы.

— Здорово! — я разыграл веселость.

Дейзи тут же выложила мне публичную инфу на старого знакомого. Работает в крупнейшей глобальной строительной компании. Женат. Трое детей. Отпуск через две недели. Любит поесть. Любит «джампинг». Прыгун хренов. О-о-о. Рекорд 1350 пунктов. Да ты крут.

— Как жизнь?

— Да ничего, — сухо ответил я, и продолжая улыбаться, попытался перевести разговор, — А у тебя как? Смотрю стал-таки космонавтом. Почти.

— Да не, я инженер, только и всего. Вот сынишка, тот хочет космонавтом стать, он вдруг будто изменился в лице на секунду, по нему пробежала какая-то незримая волна, но через мгновение всё встало на свои места.

Он не понял моей усмешки. Ну и отлично. Представляю, что у него там про меня высветилось. И зачем он со мной говорит? Всё равно же ничего дельного. И потом, кто вообще сейчас общается? Только с родственниками, коллегами, да и то по необходимости. Друзья у всех по виртуальным игрушкам, логинишься — и летай, мочи всяких тварей на пару с другом. А чего просто чепуху молоть? Новости что ль обсуждать? Но ведь что интересно тебе — и так доставляют с самого утра прямо в глаза, а что любит твой друг — он точно так же увидит и услышит без твоей помощи. А от лишней информации только тошнит; все ещё помнят, как информационный мусор чуть не поглотил планету, и всех спасли нейросети и «фильтрация»… Так зачем он позвонил? Черт его знает. Он всегда был странным, еще в школе.

Вдруг он ни с того ни с сего пригнулся, лицо его наконец стало настоящим, и он заговорил шёпотом:

— Слушай, мне нужна помощь. Они тут какую-то хрень затевают… — глаза его бегали, он то и дело оборачивался. Сзади него никого не было, только какие-то постройки тонули в строительном тумане, да туповатый робот ездил туда-сюда.

Я молчал. От удивления не мог вымолвить ни слова. Он продолжал:

— Творятся странные вещи. Они говорят о самопожертвовании, о подвиге во имя науки… Я только до тебя смог дозвониться, поэтому прошу… Это засекреченный канал связи, поэтому…

Он не договорил. Между нами будто осыпали стену кирпича, от этого грохота у меня зазвенело в ушах. Картинка исчезла, в глазах — одна рябь, от которой кружилась голова. Я попытался сбросить звонок — бесполезно. Пытался снять медиалинзы, но руки не слушались. Я уже успел испугаться, но через десять секунд всё прекратилось и выглядело так, словно ничего и не было. Даже в истории звонков пусто. Перезвонить ему я не мог.

Я осторожно сел на кровать и попытался обдумать, что всё это значит. Какое-то «самопожертвование», «подвиг». О чём речь вообще? Помочь? Как? Чем? Я был в полной растерянности. Наконец, я решил найти его жену. Но как её зовут, мне вспомнить не удалось. Может, он сейчас позвонит, и скажет, что это шутка? Розыгрыш, «пранк», как в старые добрые времена? Не похоже… Вид у него был серьёзный. А может, он спятил? Я слышал, такое часто бывает на Луне. От недостатка настоящего кислорода, настоящей гравитации и настоящего женского внимания. Если всё время обходиться эротическими иллюзиями, рано или поздно крыша поедет, наверное. У меня бы поехала. Я уже готов был в это поверить. Окей, он бредил. Но почему оборвалась связь? Неполадки? Совпадение? А почему его нет в истории звонков? Может, это я спятил? Мне всё показалось? Может, это всё нейросеть насочиняла, а я воспринял за чистую монету? Эта была единственная логичная зацепка, и я позвонил Кайцонову, нашему нейротехнику.

— Привет, — сказал я.

— М-м, — отозвался он, — Чего надо?

Голос у Кайцонова был усталый. Говорят, он злоупотребляет нейростимуляторами особого рода — они разрешены и якобы не наносят вреда организму. Вроде кратковременного сна наяву. Ходишь, бродишь — а нейросеть достаёт всякую чушь из твоего подсознания наружу, показывает и прячет обратно.

— Это Федя. Мальцев. — Представился я.

Он на секунду задумался, припоминая. Пару раз я его здорово выручал из неприятных ситуаций, отмазывал от начальства, и поэтому, услышав моё имя, он поменялся в голосе.

— А! Федор! Ты что ли! Прости, не узнал. Так что за вопрос?

— Слушай. Может ли быть такое, что человек мне позвонил, ну вот как я тебе, я его видел, он меня… А потом — связь прервалась, грохот какой-то. И в истории звонков ничего.

Он рассмеялся.

— Слушай, ты чего тоже?

— Не понял?

— Чем балуешься, говорю? Что за препарат?

— Ты чо, не веришь мне?! — я разозлился.

— Да верю, верю. Лучше скажи, где взял?

— Слушай, — я стал говорить угрожающим тоном. — Я тебе не какой-нибудь торчок. Это всё в реале было.

— Ты уверен?

— Не совсем… — я замялся, и подумав, продолжил, — А ты мне скажи: вот может нейросеть сама глючить, без стимуляторов?

— Исключено. Только если ты псих. Хотя им тоже вроде подключают нейру, чтоб лечить. Хрен знает, чувак, я таких тонкостей не знаю. Моя работа — установить, иногда починить…

— Знаю, я как ты работаешь…

— Да, спасибо, кстати, еще раз за тот случай с китайцами… Нереально помог.

— Да не за что, — пробормотал я.

— Да не парься, заглючило чо-то может. Бывает.

— Бывает, — повторил я за ним, задумавшись.

Последовала длинная пауза. Я стоял посреди комнаты, опустив голову. Он лежал в кровати, у себя, и смотрел на меня. Наконец он зашевелился.

— Эй! Ну ты точно суслик! — Сусликами они называли нейрозависимых пользователей. — Конец связи, — на автомате произнёс я.

Я узнал об этом утром. Когда ехал в пневмопоезде и просматривал новости. Я по обыкновению, спал с открытыми глазами, новостная лента всё летела вверх, пару строк, видео, анимашка, шутка, — ещё вверх, ещё и ещё. Как бесконечный ленточный червь, которого я доставал из глубин глобального разума планеты, выуживал, тащил, в ожидании увидеть его хвост, но бесполезно: контент подстраивался под тебя до бесконечности… По утрам я не воспринимал информацию серьёзно, как ни странно, только рекламе иногда удавалась привлечь моё внимание. И вдруг я прочел заголовок видео: «Умопомрачительный эксперимент на ЛУНЕ». Я уже потащил червя дальше, как вдруг меня обдало холодом по спине. Эксперимент. На Луне? Видеосюжет рассказывал об уникальном испытании скафандров на прочность, проверку всех систем безопасности перед заселением купола С-103, для чего крышу открыли и подвергли всё находящееся внутри солнечной радиации. В конце дикторша произнесла: «Никто из обслуживающего персонала не пострадал, выведены из строя роботы старого образца «Юпитер – 300». Я отключился от потока информации. Я увидел перед собой вагон пневмопоезда, залитый белым светом. Пассажиры сидели в мягких креслах и смотрели перед собой завороженные, как зомби. Без движения, только моргали. Голубенькие огоньки в их глазах мелькали, словно отражения в бездушных стеклянных бусах. Вот оно — единство непохожих. Демократия, технократия, как ни назови, а выходит тоталитаризм. Диктатура свободы. Каждый уникален, каждому свой контент. Но в итоге, ты всегда будешь смотреть то, что тебе покажут, слушать, что скажут, и говорить навязанную глупость, тиражируя её в тысячный раз… До чего они все похожи сейчас, в своём иступленном поглощении утренней информации. Страшная картина, и ведь раньше никогда не замечал, а сидел также, откинувшись в кресле! Несся со скоростью звука и заедал тоску «индивидуальным контентом». А сейчас меня колотило. «Нам всё врут! Всё кругом ложь! Они убили его!»

Я опять одел медиалинзы. Так, Дэйзи, теперь слушай, что я скажу. Через пару секунд мои мысли уже были внутри потока. Я прикрепил видеорепортаж о Луне и написал: «Вчера мне позвонил мой школьный товарищ и сказал: «Помоги!». А сегодня он испепелён радиацией и нашим технократическим жестоким правительством».

Мне полетели оценки, они появлялись в левом верхнем углу каждую секунду. Большинство положительные. «Неужели люди могут очнуться?» — подумал я.

Я очнулся в ослепительно белом помещении. Вокруг — тишина и стены, словно вобравшие в себя белый ужас безмолвной дикой арктической пустыни. Они будто кричали: «Ты в вакууме! Мы — есть пустота». Я чувствовал себя лишним. Более рациональным, чем эта иррациональность вокруг. «Как я здесь оказался?»

— Мальцев. — Сказал спокойный, тягучий баритон из стены. — Вы ведь отлично знали, что есть и третья обезьянка. Ивадзару. Не говорить зла.

V. Четвертая обезьянка

Я вздрогнул от осознания того, куда я попал. Это «Фильтр». А я не верил, что они знают всё. Я думал, если снять медиалинзы, можно думать всё, что угодно. Как же я был наивен.

— Да. Добро пожаловать. Это «Фильтр». — Повторил мои мысли голос из стены.

— Вы чиповали меня?

— Нет. Еще нет. Иногда, чтобы прочесть мысли, надо знать, только то, о чём человек думал раньше. Дэйзи нам всё любезно рассказала.

— Что со мной будет? — испугался я.

— Не бойтесь. Всего-то пройдёте через «Фильтр». Ничего особенного.

Я слышал кое-что об этом «Фильтре». Разное. Кайцонов однажды показал мне «темный интернет», где он заказывал себе запрещенные препараты для «особых случаев». Там я нашёл группу, где только и обсуждали, что «Фильтр». Там писали разное. Были посты, в которых убедительно доказывали, что тут ставят эксперименты над людьми. Кто-то утверждал, что стирают память. Кто-то твердил: здесь банально устраняют людей. Уничтожают. А фильтрация — прикрытие. Потом группу прикрыли, и я три ночи не спал, всё боялся, что моё участие тоже замечено. С тех пор я ни разу не заглядывал на «тёмную сторону» сети.

А сейчас я понимал, что вся та информация, которой я обладаю, — наверняка пустышка. Меня охватил животный страх перед неизвестностью. От волнения я встал с кушетки и начал ходить по слепящему кубическому пространству. Взад, вперед. Я словно бы уже умер и застрял в чистилище.

— Но не всё сразу, — раздался снова голос.

Я промолчал.

— Для начала мы исследуем ваш мозг на предмет опасных нейронных связей.

Я подошёл к стене и сел на пол. «Опасные связи, — подумал я с усмешкой, — ничего не поменялось». Во время информационной революции я уже попадал в камеру. Там меня били и требовали выдать «связи». А у меня их не было. Вообще. Я тогда был и не за тех, и не за этих. Тем, кто против всех, всегда отмеряют больше лиха, чем кому бы то ни было.

— Но прежде чем мы начнем, я хочу задать вам один вопрос, — голос будто материализовался из дистиллированной поверхности стены. Во всяком случае, я не заметил никакой двери. Просто посреди комнаты появился этот тип. Лысенький мужичок в белом медицинском халате, в модных медиалинзах, светящихся зеленым светом.

Я встал.

— Присядьте.

Из стены выехала лавка. Я опустился на неё, почему-то хотелось повиноваться этому человеку.

Он сел рядом со мной. И, взглянув мне прямо в лицо, спросил:

— Как вы думаете: ради чего вся эта история с тремя обезьянками?

— Какая история? — я сделал вид, что не понял, потому что не знал, что ответить этим фосфорическим глазам. Я растерялся, на меня словно уставился весь мой век. Мой XXI век.

— Ну вот вы, человек 2000 года рождения. Ответьте мне, зачем было делать из большей части общества этих бандерлогов, которые не видят, не слышат, не говорят?

Я молчал.

— Я думаю, вы знаете, но боитесь сказать. Потому что, если скажете, то признаете, что мы правы. — Голос доктора звучал мягко, будто боялся поцарапать звуковыми волнами гладкие стены.

Я оцепенел от его уверенности. Еще с детства, уверенность и хладнокровие в людях пугали меня больше любых пороков.

— Ладно, тогда скажу я, — продолжил он. — Если оттолкнуться, опять же, от вашей теории «трёх обезьянок», то вы должны знать, что существует и четвёртая.

— Четвёртая?

— Именно. Зовут её Сидзару. Не делай зла.

— Точно, — слабо улыбнулся я.

— Так вот. Четвёртая обезьянка — главная. Вокруг нее всё и вертится. Она и есть цель. «Не делай того, что неправильно» — основной постулат, разложенный в три: «не смотри на то, что неправильно; не слушай того, что неправильно; не говори того, что неправильно». И не мы это придумали. Конфуций. Мы лишь поставили идею на современные рельсы. Тотальный контроль над информацией — безграничная власть над обществом. Но пока индивидуальности в людях ещё слишком много, мы еще не провели закон об обязательной «чиповке», и поэтому существуют небольшие издержки.

В комнату въехал металлический шар. Из него вылупилась металлическая рука, на конце её — игла.

— Вот для это и нужен «Фильтр». Пройдя через небольшую процедуру, человек становится другим, правильным, я бы сказал.

Вдруг куб-комната наполнилась гулом десятков мелких хромированных крыл. Влетел целый рой мух.

«28 секунд» — с ужасом вспомнил я, — «28 секунд и меня нет!»

Я дернулся и в ужасе прижался к стене.

Доктор расхохотался.

— Не бойтесь!

Вот так вот умереть под мерзкий хохот «правильного» человека! Невыносимо.

Мухи приблизились.

В одно мгновение я ощутил себя невесомым. Сотня мушек схватила меня клешнями и подняла в воздух. Через пару секунд я был придавлен к кушетке и не мог пошевелится.

Доктор встал, подошёл ко мне, в глазах его я мог различить бегущие мушки-строчки.

Сзади подъехал шар и точным движением клюнул меня в шею.

Иван Коротков