Артур Кангин | Клеопатра и пионеры российского бизнеса
1.
Катавасия в поезде «Москва – Новороссийск» так растревожила сыщика Рябова, что он сутки нон-стоп играл на раскладном саксофоне. Мои же глаза от бессонницы налились кровью, причем левый сам по себе почему-то подмигивал.
— Рябов, надо что-то делать! — наконец вскричал я. — А вы ни тпру, ни ну…
Сыскарь оттер фарфоровый мундштук саксофона носовым платком с фамильной монограммой, музыкальный инструмент отложил в сторону.
— А что лично вы, Петя, думаете об этой истории?
— Чего думать? В поезде «Москва – Новороссийск» пропадают люди. Причем не заурядные обыватели, а пионеры российского бизнеса. Версия номер 1. Их убили. Версия 2. Их похитили, значит, потребуют выкуп.
Сыщик лукаво усмехнулся:
— Однако выкуп никто не требует?
— Именно так! — вскричал я. — Мне только не ясно, почему, блин, пионеры бизнеса садятся именно в этот злосчастный поезд. Мало ли у нас других поездов? Или бы, лучше всего, летали бы на своих суперджетах. На чем они там еще летают?
— Отменная ремарка! А может, они хотят быть поближе к народу? Вожделеют прикоснуться к мозговой косточке исконного духа?
— Шутите? Видите, что творится с моими глазами?
— Они налились лютой кровью. Левый моргает.
— Вот! Скажите же мне, как на духу, беремся мы за это дело или не беремся?
— Ах, Петечка, горячая вы голова. Натягивайте походные штаны цвета хаки. В путь!
2.
Поезд №101 отправлялся с Казанского вокзала. На перроне мы с Рябовым съели по, обильно истекающему мясным соком, чебуреку, запили всё это великолепие урюпинским квасом «Дядя Вася».
— Мне кажется наш герой — чистильщик, — сквозь зубы произнес Рябов. — Уничтожает он исключительно коррупционеров.
— Герой наших дней? — ковырял я в зубах балабановской спичкой.
— Поверьте, родной, эти пионеры — отъявленные мерзавцы.
— Клейма негде ставить… Подонки! Гниды!
— А то! Только какого лешего они все прут в Новороссийск? Отчетливо понимая, что этот вояж может оказаться последним.
— Постойте, Рябов! А не продают ли по случаю новороссийский порт? Или цементный завод?
— Завод — это вряд ли… А вот порт — в десяточку. Из него гонят не только за рубеж русскую нефть, но и русский лес.
— Однако зачем этим тузам в Новорос ездить самим? У них же сотни тысяч лакеев. Адвокаты, референты, сто тысяч курьеров.
— Логично!
К нам подошла проводница. Высокая, где-то см под 185, черноглазая, с кудрявыми каштановыми волосами, с игривой челкой.
— Мальчики, заходите в вагон. Через пять минут трогаемся.
— К чему спешить? — как от осенней мухи я отмахнулся от дылды. Признаться, женщины выше меня (я о физическом статусе) меня смущают. Смотреть на них снизу вверх? Увольте!
— Тогда угостите сигареткой, — обратилась проводница к Рябову.
— Не курю! — Рябов из ноздрей ястребиного носа выдул струю сигаретного дыма.
3.
До Рязани добрались без приключений. Поезд почти пуст. Все-таки сказалась молва о гибельном рейсе. Причем испугались почему-то не олигархи, а плебс, простонародье.
— Чай? Кофе? — заглянула к нам купе дылда проводница.
— У нас с собой армянский коньячок, — акцентировано подмигнул я своим перманентно мигающим левым глазом.
— Алкогольные напитки у нас распивать запрещено. Хотя с вами я с удовольствием выпью. Клеопатрой меня зовут. Правда, странное имя?
— Почему же? — улыбнулся сыщик. — Я — Рябов. А это мой друг, Петр Кусков.
— Секундочку. Я только попудрю носик.
Проводница удалилась.
— Пошла нюхать кокаин? — насторожился я.
Рябов повел могучим плечом. Позвоночник его воинственно щелкнул.
— Петя, не надо воспринимать все так буквально. Пудра и есть пудра. И ничего более. А вот на коньячок вы ее заманили кстати. Однако есть ли у нас сам коньяк?
— Помните, вы проиграли мне бутылку?
— Святочный спор о погоде в Гваделупе? И вы возите с собой этот коньяк столько лет? Оригинал! Но вернемся к нашим баранам. Точнее, к бортпроводнице. Имя ее действительно странное.
— Маша… Клеопатра… Дуня… Какая разница?
— Не скажите! Клеопатрой звали египетскую царицу. Она же, по утверждению А.С. Пушкина, выкидывала в окно своих хахалей.
— Наша бортпроводница вышвыривает пионеров из поезда?
— Это всего лишь версия… Вот под коньячок-то мы и попытаемся расставить все точки над «ё».
— Над «и», — поправил я.
— Помяните мое слово, у нас будет значительно больше точек.
4.
Клеопатра Леонардовна оказалась весьма милой собеседницей. Своими рассказами не давила. Почти немотствовала, налегая на коньяк. Я даже испытал некое отчаяние. Удастся ли нам расставить все точки над «ё»? Вряд ли!
Рябов потер щеку в серебристой щетине:
— Извините, что тогда на перроне не угостил вас сигаретой. Не люблю курящих женщин. Для меня они столь же дики, как здоровый мужчина, вышивающий макраме.
— Да я не курю…
Я всплеснул руками:
— Зачем же вы тогда спрашивали сигарету?
— Для завязки разговора. Вы, Петр Кусков, страшно напоминаете мне одного никелевого магната.
— Игната Дуребаску?
— Его! Вот я и озадачилась, чего это магнат решил прокатиться в плебейском поезде.
Я протянул проводнице свой стальной жетон акушера второго разряда.
— Вот мой документ. Если соберетесь рожать, звоните.
— Я одиночка. Мужчины меня практически не волнуют. К тому же мужиков пугает мой рост, под 185.
— Играли в баскетбол? — сощурился Рябов.
— За «Торпедо» Ярославль. Я мастер спорта. Потом потянула связки, сломала ногу.
— А почему же такое странное имя? Клеопатра? — насел я.
— Странное? Наверное… Папа мой, Леонард Исаевич, был археологом. Всю жизнь изучал пирамиды. Клеопатра, сводившая с ума цезарей, была его кумиром.
Я присмотрелся в проводнице. Она совсем молода. Лет 25-26. После армянского коньяка лицо её дивно изменилось. Что говорить, чертовски хороша! Вопреки своему богатырскому статусу.
5.
В легком подпитии мы с Рябовым обошли поезд. Ничего подозрительного. Едят, пьют, спят. Некая тривиальная модель российского общества. Да и почему только российского? Любого! Общество потребления куда-то едет. Всего-то делов.
Осели в вагоне-ресторане. Освежили затухающий алкоголь английским элем. Скушали запеченную курицу в антоновских яблоках.
И тут к нам подвернул повар Гаврилыч. Имя мы его узнали чуть погодя.
В высоком крахмальном колпаке. Слегка под шафе. По виду вылитый кубанский казак. С вислыми седыми усами, брюшком, с выпученными и нагловатыми очами.
— Я — ветеран всех объявленных и необъявленных воин, — с порога нашего знакомства заявил Гаврилыч. — Чечня, Абхазия, Сирия, Уганда, Мозамбик.
— Нам какое дело? — недоверчиво скосился я. Врунов я, честно говоря, недолюбливаю.
— Знаете, господа, я просто устал от порохового дыма и окопных вшей. Воюешь, воюешь, а что толку? Земной шарик как был круглым, так круглым и остается.
— Предпочитаете жить на плоской земле? — Рябов с жизнеутверждающим треском оторвал у курицы-несушки ногу.
— Га-га! — захохотал Гаврилыч. — Я, господа-товарищи, хочу вас спросить, с какого бодуна вы сели на этот проклятущий поезд?
— Почему же проклятущий? — резко накатил я стопарь эля.
— Да из него же олигархи вылетают, что райские птицы! Один утонул в Дону, другой в реке Кубань. Кто-то размозжил башку в тоннеле у станции Тоннельная.
— Знаете ли вы, уважаемый Гаврилыч, проводницу Клеопатра? — внезапно среагировал Рябов.
— Да кто же ее, шалаву, не знает?
6.
Мы стояли с Рябовым в тамбуре. Курили. Хотя в поезде курить запрещено. Но мы как-то с великим сыщиком всегда жили поверх всех препон и барьеров.
На улице зарядил нудный дождь. Вагонное стекло иссечено каплями.
— Есть ли в словах Гаврилыча хоть крупица правды? — Рябов выдул дым через ястребиные ноздри.
— Клеопатра на шалаву никак не тянет, — стряхнул я пепел на рубчатый пол.
— Вот и я о том же… С ее-то ростом…
— Гаврилыч, видимо, сам к ней подбивал клинья. Да получил отлуп. Теперь ядовито клевещет.
Дверь распахнулась. Пред нами, как чудное явление, сама Клеопатра. Высокая, статная, с чуть заметными черными усиками. В профиль она напоминала Петра Великого.
— Мальчики, — горлово произнесла она, — курить у нас запрещено. Хотя, если скинете мне по 200 рябчиков с носа, то шмалите.
— Не вопрос? — усмехнулся я. — Скинуть кэшем? Или на мобильник?
— Лучше на мобильник.
— Шеф-повар Гаврилыч про вас наговорил гадостей, — впроброс заметил сыскарь.
— Гаврилыч — злобный мудак.
— Он приставал к вам? — я подобрался.
— Еще как! Хватал за попу. Я ему звезданула коленкой в пах. И он затих. Теперь вот, старый козел, решил навести на меня напраслину.
7.
Ситуация прояснялась, точнее запутывалась.
Ну, на хрена мы сели в поезд «Москва – Новороссийск», если на нем ни одного олигарха? Да и Клеопатра какая-то не настоящая, с ее-то петровскими усиками.
Я уже взял зубную щетку и пасту «Жемчуг», как Рябов огорошил меня вопросом.
— Петя, а не кажется ли вам странным, что Клеопатра спутала вас с никелевым магнатом?
— Нет. Мы с Игнатом Дуребаской и впрямь похожи.
— Я бы не сказал. У Игната взгляд волчий, у вас овечий.
— Обижаете?
— Это же правда. Я вот что подумал. Как почистите зубы, так затейте разговор по мобиле прямо возле купе Клеопатры. Поиграйте в олигарха Дуребаску. Давайте указания жестко, кратко. Скидывайте акции, покупайте. Вспомните американские фильмы. Пофантазируйте.
— Я сяду в лужу. Рябов, может именно вам натянуть на себя личину Дуребаски?
— А я на него похож?
— Только со спины.
— То-то и оно. Главное, Петя, отпустите себя, не дрейфите.
Никогда я еще зубы не чистил столь долго.
А всё почему?
Вдруг меня Клеопатра и впрямь примет за олигарха? Выкинет в окошко. Всего-то делов!
Ой, не спеши меня хоронить! У нас с Рябовым еще столько дел. Мы же легенда.
8.
В дверь постучали.
Машинально я дверь открыл, не успев толком смыть пену зубной пасты с алых губ.
Какого же было мое изумление, когда за дверью оказалась именно вожделенная Клеопатра.
Молодая. Игривая. Нежная.
— А! Это вы! — вскрикнул я.
— Я. Что-то вы там долго засели. Я уже испугалась, что вы померли от приступа грудной жабы.
— Грудная жаба — устарелое название, — усмехнулся я. — Это я вам как практикующий акушер говорю.
— Вы все-таки акушер?
— Да, акушер. Хотя у меня есть хобби, кое кормит меня с приятелем.
— Хобби? Собираете почтовые марки, монеты?
— Все серьезней. На досуге я торгую акциями никелевых заводов. Есть у меня еще с десяток-другой шахт на Кузбассе.
— Я так и думала… — прошептала Клеопатра.
— Я страшно богат! — соврал я. — Может быть, самый богатый человек в мире. Куда там Билл Гейтсу?!
Клеопатра за грудки вытащила меня из ватерклозета, порывисто поцеловала в губы. С языком! По-французски!
Зубная щетка моя и зубная же паста «Жемчуг» грянули на пол. Руки мои инстинктивно обхватили крепкую попку.
Клеопатра оттолкнула меня. Усики ее эротически вздернулись:
— Дурачок, не здесь же! Пойдем-ка в мое купе…
9.
Сколько, однако, скопилось сексуальной энергии в Клеопатре! Недаром она выступала за «Торпедо» и бал мастером спорта. Да и я был подобен Везувию. Плоть моя клокотала.
Оказывает, втайне от самого себя, я предпочитаю барышень именно баскетбольного роста, с царскими усиками.
Потом мы включили в купе фиолетовый свет. Стали есть с алой плотью астраханский арбуз.
— Тебе хорошо? — прижалась ко мне Клеопатра.
— Не то слово? Ешь арбуз! А тебе как? Я о сексе.
— Бывало и лучше. Только не обижайся, но через мою походную кровать прошел чуть не гусарский полк.
— Значит, Гаврилыч был прав?
— В каком-то смысле. Я обожаю трахаться именно с олигархами. Они же почему-то садятся именно в наш поезд.
Сок арбуза тек мне на грудь. Я ввергся в состояние близкое каталепсии.
— Значит, ты сейчас вышвырнешь меня из подвижного состава?
— Это зачем?
— Именно так ты вышвыриваешь всех коррупционеров.
—Вовсе нет. А на лоно любви я призвала тебя совсем с другой целью.
— С какой же?
— Миленький мой акушер… Или кто ты еще? Берегись Гаврилыча!
10.
Спозаранок я все произошедшее поведал Рябову.
— И как она вам? — резко спросил он.
— Неужели вас интересуют мои сексуальные подвиги?
— Я не о том. В порыве страсти она вам больше ничего не сказала?
— Только предупредила о Гаврилыче.
Рябов потер седые виски, взгляд его помутнел.
— Эх, лучше бы я оказался на вашем месте.
— Как вы могли оказаться на моем месте? Вы же ничуть не смахиваете на Дуребаску? Или вы всерьез запали на сладострастную дылду?
— Вы правы. Женщин я предпочитаю именно баскетбольного роста. К коротышкам у меня категорическое недоверие. Между прочим, мы подъезжаем к Тоннельной. Через час будем в Новороссийске.
— Давно я мечтал искупнуться в Черном море!
И тут свет погас. Мы ворвались в тоннель.
В дверь постучали.
На пороге с китайским фонариком в казачьих руках стоял Гаврилыч.
— Вам чего? — по моей спине пробежала волна ледяного холода.
— Так продукты у меня остались. Икорка. Балычок. То да сё. Элитные продукты. Вот и приглашаю вас на бизнес-ланч. Так сказать, на посошок, на ход ноги.
— Да кто вы такой? — взревел я. — Что вы всюду шляетесь? Как, блин, Летучий Голландец.
— Вы в чем-то меня подозреваете? — пробормотал Гаврилыч.
Поезд, наддав, выскочил из глухого тоннеля. Весь вагон залил ликующий солнечный свет. За окном мелькнул карликовый часовой с калашом. Подле своей деревянной, какой-то старорежимной будочки.
Тут в проеме двери появилась статная фигура Клеопатры.
— Привет, Гаврилыч!
— Привет, стрекоза.
— Скажи, Гаврилыч, правда наш пассажир напоминает никелевого магната?
— Вовсе нет. У него взгляд овечий.
— Ну, знаете! — побагровел я.
Клеопатра взяла Гаврилыча под локоток:
— Пойдем, старик, угостишь меня своими пищевыми остатками.
11.
Свет опять погас. Поезд въехали во второй тоннель.
Мы с Рябовым услышали страшный шум, какие-то глухие возгласы.
Я нащупал рифленую рукоятку браунинга. Рябов надел на руку стальной кастет.
Выскочили коридор.
— Будь проклята, гадина! — услышали мы надсадный крик Гаврилыча.
— Приятных загробных видений! — парировала Клеопатра.
Вагон вновь залил солнечный свет. За окном опять часовой с калашом штык-нож.
И что же мы видим в тамбуре? Точнее, кого? Мы видим Клеопатру. Но в каком виде? На щеке у нее три кровавых царапины. Видимо, от когтей Гаврилыча. Белая блузка разорвана, из-под нее виден кипенно-белый лиф. Глаза Клеопатры полыхают огнем. Губы налились, будто она не после драки, а перед сексом.
— Что происходит, черт подери?! — я подскочил к наотмашь открытой двери на ж/д косогор.
Рябов, не проронив ни словечка, глубже надел на длинные пальцы музыканта стальной кастет.
Клеопатра вытерла носовым платком кровь со щеки, запахнула железнодорожную куртку.
— Все очень просто. Этот подонок, косящий под ветерана всех войн, выкидывал из поезда всех пионеров российского бизнеса.
— Кто же вы такая? — оскалился Рябов.
— Вот! — Клеопатра достала из нагрудного кармана краснокожую книжицу.
Читаем: «Майор ФСБ Клеопатра Самуиловна Ковальчук».
— А кого вы вышвырнули? — проблеял я.
— Он тоже майор ФСБ. Парамон Гаврилович Майоборода.
— Ничего не понимаю… — Рябов стащил с ладони кастет, спрятал его в карман диагоналевых брюк. — Что же вы, будучи одного же ведомства, друг друга мочите?
— У вас, кажется, был коньяк. Пойдемте. Я вам все расскажу.
12.
Оказалось, что славное ведомство на Лубянке раскололось на два лагеря. Одни считают, мол, всех коррупционеров надо мочить. Другие же ищут консенсуса, отыскивая в коррупционерах пионеров российского бизнеса.
— Что же вы, Клеопатра Самуиловна, не прихлопнули Гаврилыча раньше? — мрачнел я.
— Во-первых, мне надо было сначала собрать доказательную базу. Во-вторых, тех олигархов, коих он вышвыривал, вышвырнуть стоило. Отребье общества. Отъявленное мудачье.
— Одного не понимаю! — Рябов будто рюмку водки махнул коньяк. — Чего это они все прут в Новороссийск?
— Разве вы не в курсах, именно Новорос — главный город по отмыву и уводу грязных бабок?
— Танкеры вместо нефти возят наличность? — вскрикнул я.
— Зачастую. Там много схем.
За окном стал мелькать Новороссийск. Город-герой. Город-труженик. Когда-то в нем воевал Л.И. Брежнев. Но не о нем разговор.
Клеопатра встала:
— Было приятно познакомиться с гениальным сыщиком и его верным оруженосцем.
— А мне как приятно… — вскручинился я.
— Сделаем так… — улыбнулась Клеопатра. — Завтра вы мне позвоните. Вот номер мобилы. Встретимся в Широкой Балке. На секретной базе ФСБ. Покупаемся в море. Поедим шашлыков из осетра. Вы мне в деталях расскажите о своих легендарных подвигах.
—А вы о своих? — галантно улыбнулся Рябов. Вдруг вскинулся: — Давайте на ход ноги я сыграю на «Когда святые маршируют»?
— На чем сыграете? — оторопела Клеопатра.
— Вот! — инспектор Рябов из внутреннего кармана достал инструмент. — Раскладной саксофон. Он всегда со мной.
— Какая прелесть!