Маня, Вова, Феня и собака Мастер
.
Моя подруга Маня решила начать новую жизнь и отправилась на рынок. Потому что в новой жизни домочадцев должен ждать горячий обед на плите, мытые деревянные полы и рушники на стенах, а не полпачки сигарет Мальборо без фильтра и кусок воблы из русского магазина. Маня хлопотунья, она подготовилась к новой биографии как надо. Вот, например, вычитала на сайте поваренок.ру, что главное в обеде безупречная свежесть ингредиента. Поэтому она пошла на охоту не в магазин, как ленивая дура, а прямо к крестьянам. А крестьянами у нас работают в основном китайцы. И они не очень умеют объяснить, что продают. Про многое можно догадаться просто так. А про что догадаться нельзя, то надо купить не для еды, а для эксперимента. Надкусить и подумать: и на кой черт оно мне сдалось? Но Маня решила действовать наверняка. Видит – продают курей. Они висят такие в сетках, вниз головами, растопырив ножки, с закрытыми очами. И по всему видно, что очень свежие. Только что с ветки! В пуху и перьях. А раз их не успели общипать, то значит только что догнали, снасильничали и запихали в упаковку. Что может быть натуральней и свежей! Логично?
Приходит, значит, Маня домой. Выкладывает свою парную добычу на стол, точит ножи булатные, ставит котлы кипучие. Хочет куря зарезати. В смысле, содрать верхнюю одежду и оставить в чем мать родила, для уютного семейного обеда. И только она схватилась за куриное перо, как почившая птица вдруг открыла закатившиеся в смертной тоске глазоньки и укоризненно на Маню посмотрела. Маня поняла, что это начался фильм ужасов и застыла в позе треугольника из книги «Йога для начинающих» (ноги на расстоянии метр, руки по сторонам, таз прямой, в коленях и бедрах резкое скручивание). А в это время птица малька оклемалась, элегантно спрыгнула со стола и пошла осваивать свой новый курятник. Я примчалась, как бурундуки-спасатели Чип и Дейл, в тот момент, когда Маня из позы «треугольник» уже готова была перейти в позу «собака мордой вниз» (голову подвиньте к стопам, темя поместите на пол). Кура рассеянно гуляла по дому и сама с собой разговаривала, это понятно, тронулась рассудком после перенесенных страданий. Маня тоже была почти готова к диагнозу. Мы забаррикадировались в ванной и устроили там совет в Филях. Куриное убийство отмели как гуманисты. Никто из нас не Дерсу Узала, дичь бить в глаз с одного выстрела не умеем. Могут случиться незапланированные зверства. А птица и так уже хлебнула горя. Замуровать ее в комнате как-то неэстетично. Поймать, загнать вниз головой в сетку и сдать обратно китайским крестьянам, как испорченный товар, несбыточно. Решили выпустить на волю, в пампасы. Тем более что пампасы совсем рядом, прямо за маниным домом. Буквально через дорогу городской парк. Граждане там выгуливают детей, жен и другую домашнюю живность. А еще там плавают в озере дикие курьи родственники, гуси-лебеди. Вот, наконец, у них и случится повод встретиться и обняться. Но как объяснить глупой птице, что мы желаем ей счастья? Для чего она должна добровольно сдаться и упаковаться в соломенную пляжную сумку. Мы еще и не сделали ничего такого, не угрожали, не загоняли, не подсекали, а спятившая кура вдруг стала бегать и летать от нас по всему дому. И к тому же истошно орать, как принявшая на грудь дворничиха. Как раз в это тяжелое для всех время пришел Манин муж Вова, художник нонконформист. Он рассчитывал на дичь в супе, а повстречал ее на бреющем полете. Вова хоть и творец, но не любит катаклизмов. Поэтому он немедленно присоединился к нашей команде, и мы двинулись на куру, как крестоносцы, «свиньей», то есть острым концом вперед. Вова как раз выполнял роль острого конца. Кура поняла, что на сей раз и правда каюк, заметалась, взмыла буревестником ввысь и со всего размаху воткнулась в вовину картину на стене «Эротическое танго». Однако вместо того, чтобы оценить талант и воспарить, камнем пала вниз.
– А я говорила, – замогильно молвила Маня,– композиция хромает. Это очевидно даже для непрофессионала.
– Ну так и лови эту тварь на Боттичелли! – оскорбился Вова.
– Не время, товарищ, война, – напомнила я Вове.
– Окружаем! – опомнился Вова, взяв на себя командование батальоном.
И мы рванули в наступление. Гордая кура не сдавалась. Она смотрела на нас исподлобья, оттопырив крылья так, как будто там у нее были спрятаны пару гранат с выдернутой чекой. И весь ее вид говорил: «Всех не перестреляете, сволочи! Наверх, вы, товарищи, все по местам последний парад наступа-а-а-ет». Однако силы были неравны. Нонконформист Вова метнул на куру скатерть со стола, слегка побив в броске отдельные предметы тещиного сервиза и кое-что вокруг, по мелочи.
Опущу детали утрамбовки орущей и клюющейся птицы, выноса непокорного тела из дому, похода в лесопарк, выбора надежного куста, скрытого от человеческих глаз. Там, кроме мата в стиле рэп, вспоминать особо нечего. Потом мы позорно бежали, кинув осточертевшую пернатую в темно-синем лесу, где трепещут осины, где с дубов-колдунов облетает листва. А дома случилось непредвиденное. Вместо того чтобы громко возрадоваться, все вдруг затосковали.
– Как-то не по-людски, – вздохнула Маня.– Бросить на съедение диким зверям…
– Из зверей там только белки,– напомнила я.
– Диким белкам,– поправилась Маня.
– Заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для здоровья и жизни состоянии, – прокурорским голосом процитировал Вова, – статья УК. Пятнадцать лет с конфискацией.
– А ты откуда знаешь? – испугались мы с Маней.
– Я знаю, – загадочно отозвался Вова, – я в красной армии служил.
Мы еще немножко погоревали. Выкурили полпачки сигарет Мальборо без фильтра и дожрали кусок воблы с пивом. Других деликатесов на сегодня не предвиделось. Я засобиралась домой. Ловить больше было некого, спасать тоже.
А утром, часиков так в семь, когда показывают самый интересный последний сон, заорал телефон. Я вообще боюсь неурочных звонков, а уж ранних тем более. Поэтому все мои друзья и недруги знают: меня лучше не будить. Я этого не прощаю. Звонить можно только в случае ковровой бомбардировки нашего района.
Почти в коматозе хватаю трубку, а там веселая Маня громко сообщает: «Вернулась!! Простила!!» И у меня спросонья складывается такая мозаика, что, наверное, Маня с Вовой вчера с голодухи и от душевных терзаний устроили семейное побоище, добили оставшуюся посуду, Маня надела Вове на голову «Эротическое танго» с неудачной композицией, а Вова в отчаянии намекнул, что у Мани толстая жопа. А Маня взяла и прямо ночью села на электричку и уехала к маме в Ленинград. А в Ленинграде, который уж давно и не Ленинград, она пьянствовала и блядовала целую ночь. А к утру опомнилась, усовестилась, села в другую электричку Петроград – Сан-Франциско и быстренько вернулась домой. Потому что она за эту бурную ночь уже успела Вову простить. Вот такое примерно кино прокрутилось у меня в башке под манины радостные восклицания.
И я сказала:
– Ну правильно, что простила. Доброе не забывается.
– Вот именно! – подтвердила Маня. – Устроим праздник! Магазин скоро откроется, Вова сбегает за просом.
В этом месте я слегка напряглась и осторожно спросила:
– Ты села на диету? После вчерашнего?
– Почему это? – удивилась Маня.
– А почему к праздничному столу просо? – не сдавалась я.
– Так просо для куры! Я ж говорю: она вернулась! она нас простила!
– Как вернулась? Она ж не голубь. Кто ей дорогу-то показал? Или какая-то сволочь выследила нас и притащила животину обратно?
– Подробностей не знаю, – сказала возбужденная Маня.– Но утром Вова пошел собаку выгуливать, глядь, а перед дверью топчется вчерашняя наша кура. Представляешь, какая умная?! Нашла и пришла! Сама! Птица-Феникс!
– Феникс возродилась, машинально поправила я. – Точнее, возродился. Он же мужик, раз Феникс!
– Да какая разница,– отмахнулась по телефону Маня. – Значит наша будет Феней.
Так они и зажили все вместе. Маня, Вова, Феня и собака Мастер. И в доме наступила редкая гармония. Когда ни придешь, в печи шкворчит горшочек каши. Для Фени заготовили столько злаков, что теперь семье и гостям перепадает много вкусной и здоровой пищи. Собака Мастер успешно учит куру лаять на непрошенных котов и почтальонов. А кура ему показывает, как надо летать. Когда никого нет дома, они вдвоем выполняют фигуры высшего пилотажа. Это потом видно невооруженным взглядом. В творчестве Вовы теперь присутствуют шагаловские мотивы, там, где в воздухе парят дамы, господа и птицы. Но в отличие от Шагала у Вовы имеется собственная куриная натурщица с интеллигентным лицом и грустными глазами. Ну а Маня теперь наведывается на рынок исключительно за цветами и амброзией.
Да и что ж мы, ироды что ль какие, курей на обед жарить!
Евгения Лещинская, Сан-Франциско
FB