Макс Неволошин | Замок леди Маргарет
Мягкий перестук копыт в тумане. Холодный пар укутал всадника и лошадь так, что казалось, они движутся по реке. Оба хорошо знали дорогу. Ещё поворот, и справа нависла тёмная глыба замка. Всадник, задрав голову, издал негромкий свист. Лошадь тихонько заржала, предчувствуя отдых. Высоко на стене показалась фигура лучника.
– Эй! Опустите мост! – крикнул всадник.
– Кто такой? – раздалось в ответ.
– Айвэн Скэйнс! Адъютант графа Джаспера Тюдора. Срочное письмо для миледи.
Громыхнули цепи. Рывками, скрипя, будто нехотя, опустился мост. Ворота оставались неподвижны. Приехавший склонился, нетерпеливо ударил о дерево чугунным кольцом. Тяжёлый, беспокойный звук. Бдэмс! Бдэмс!! На уровне седла отворилась амбразура.
– Пароль! – кашлянули изнутри.
– Какой пароль, болван, гляди сюда! – Айвэн Скэйнс ещё раз наклонился. – Узнаёшь?
– Простите, ваша милость. Сейчас…
Привычные запахи хлева, нечистот, костра. Сиплые петушиные крики… Гонец неловко спешился. Бросил одному из стражников поводья.
– Позаботься о коне. Он скоро мне понадобится. И ещё: приготовьте карету миледи, лошадей, три человека охраны…
– Мы вам не подчиняемся, – хмуро ответил тот, – нужен приказ графа или…
– Выполнять! Будет приказ.
Прихрамывая, разбрызгивая лужи, Айвэн Скэйнс направился к господской башне.
На стук отворила горничная.
– Разбуди госпожу, да поскорей!
– Уже встали. Одеваются.
– Белинда, кто там? – спросил женский голос из-за двери.
– Господин Скэйнс.
– Впусти.
Небольшую залу освещали три свечи и камин. В нервных бликах фигуры на гобеленах казались живыми. Из спальни быстро вышла очень молодая, худая женщина. Атласный халат до земли, жёсткое, упрямое лицо.
– Миледи… – визитёр почтительно склонил голову. Затем, расстегнув камзол, извлёк влажный, чуть помятый свиток. – Вот.
– Здравствуйте, Айвэн, – женщина взяла письмо. – Что, плохие новости? Мы разбиты?
– Увы. Вам и ребёнку следует немедля уезжать. Я велел заложить карету. Конница Чёрного Уильяма будет здесь ещё до полудня, и тогда…
– Вы, наверное, голодны?
– Не знаю. Не время теперь… Читайте же скорее!
Миледи оторвала печать с шестью львами, развернула свиток. Узнала руку единственного человека на свете, которому могла доверять.
Дорогая Маргарет!
Вчера Господь и удача оставили нас. Мы разбиты, отрезаны от замка и вынуждены бежать в Шотландию. Неприятель едва ли станет нас преследовать. Уильям Герберт двинется на Пембрук, который теперь – лёгкая добыча. Кроме того, мерзавец не хуже нас понимает значение Вашего сына. Лишь с его и Божьей помощью возможно освободить несчастное королевство от мошенника, захватившего трон. Мы обязаны спасти Генри! Уезжайте из замка без промедления! Айвэн знает сохранный путь в расположение наших войск. Затем мы найдём способ переправить Генри во Францию. Спешите, и да поможет Вам Бог!
Преданный Вам
Джаспер Тюдор
Пембрукшир, Сентября 4, года 1461 от Рождества Христова.
Леди Маргарет бросила свиток в огонь. Помедлив, он неярко вспыхнул. Гость смотрел выжидающе.
– Всё ясно… – произнесла женщина. – Благодарю вас, Айвэн. Белинда!
– Да, госпожа.
– Мы сейчас уезжаем… надолго. Собери вещи, еды в дорогу. Разбуди Генри, одень и… Нет, я сама.
– Я спущусь, проверю лошадей, – кивнул гость, – и отправлю кого-нибудь за багажом.
В полумраке спальни леди Маргарет отодвинула балдахин. Из-под шёлкового, расшитого цветами одеяла виднелась макушка её сына. Она погладила мягкие волосы.
– Генри, пора вставать.
Ребёнок шевельнулся, сонно пробормотал:
– Ну, почему, мама? Ещё ночь…
– Нет, уже рассвело. Слышишь, петухи кричат? Сейчас оденемся, умоемся и поедем к дяде Джасперу. Ты ведь скучаешь по дяде?
Одеяло чуть сдвинулось, показались круглые глаза.
– На войну?
– Нет, просто в гости. Война закончилась.
– Мы победили?
– Конечно.
Снаружи гнусаво продудел рог. Послышался стук колёс, голоса. Туман дотлевал. Над цитаделью прощально трепетал малиновый с золотом штандарт Ланкастеров.
– Нет, пока это слабо, – моя жена взглянула поверх ноутбука.
– Стилистически?
– Исторически. Маргарет Бьюфорт уехала из Пембрука задолго до его взятия Йорками.
– Странно…
– Зато точно. Вышла замуж и – фьить – уехала.
– То есть бросила сына? Но википедия говорит…
– Википедию сочиняют дилетанты. Читай серьёзных историков: Лоудэ, Андервуда, Джонса. Кстати, «миледи» её стали называть не раньше 85-го года. Есть и другие ошибки: чугунные кольца, шесть львов…
– Львы-то чем провинились?
– Тем, что это леопарды.
– Хм… А кольца?
– Кольца, если хочешь знать, прикрепляли высоко. Именно для удобства всадника, а пешему – еле дотянуться. Хотя колец на воротах Пембрука не было.
– Как не было? Да я сам их видел!
– Тем более сомнительно. Помнишь, смотрели какой-то детектив? Серий двадцать. А через месяц ты включил его и говоришь: у, классный новый сериал.
– Допустим, но это художественный текст, и автор…
– Тогда замени имена.
– Ладно, подумаю.
Я учусь не возражать жене по мелочам. С годами мелочей становится всё больше, и это правильно. Примерно так же вёл себя мой отец. В юности я считал его подкаблучником. Теперь понимаю: умный родитель экономил обоюдное время и здоровье.
В университете жена защищала диплом по каким-то инновациям Генриха VII. Позднее заинтересовалась личностью королевы-матери Маргарет Бьюфорт. Судьба леди Маргарет, одной из главных фигур войны Алой и Белой розы, интриганки, умницы, напоминает затейливый киносценарий. Сомнительный год рождения, неточное количество мужей, участие в бесчисленных дворцовых заговорах. И наконец – триумф. На поле сражения при Босуорте корону, упавшую с мёртвого Ричарда III, возлагают на её сына Генриха Тюдора. При огромном влиянии матери на короля это означало её фактическое главенство над страной.
Уэльский замок Пембрук, где родился основатель династии, моя жена изучила лучше, чем собственную косметичку. Думаю, она смогла бы водить по нему экскурсии с закрытыми глазами. Тем не менее, ей хотелось побывать там с открытыми. Я воспринял идею кисло. Полдня тащиться в сельскую глушь, делить с клопами захолустный мотель, чтобы осмотреть какие-то развалины… В итоге любовь победила. Но вот парадокс. Думая об этой поездке, я вспоминаю не галдёж европейских столиц. Не итальянскую Ривьеру, забитую телами, как дачный автобус. Но уютный антикварный городок, который тянется вслед замку, будто мантия. Цветные дома, «три улицы и вода».
В двенадцать подъехали к Swansea. До этого в окне часами ускользали пригороды Лондона. Бесконечные пакгаузы, депо, мазня граффити, сегменты жилых кварталов. Затем я увидел станцию Bristol и понял, что это уже не Лондон. Изменений за стеклом не произошло. Чуть погодя мелькнуло слово Newport. Следом почти знакомое – Cardiff. И вот Swansea – пересадка, шесть минут. Мы заранее отволокли багаж в тамбур. Приготовились к броску. Мало ли куда бежать до нужного поезда. Поезд оказался строго напротив, включая двери.
– Удобно, – сказал я, – почти Германия.
– Или Япония, – добавила жена.
Новый состав выглядел игрушечно и мило, как паровозик из Ромашкова. На каждой станции он весело покрикивал. Снаружи распускался пасторальный ландшафт. Модельно стриженные поля. Стога цилиндрической формы в безупречном порядке. Вдали покачивались замшевые холмы, аккуратно объеденные мелким рогатым скотом.
– Как у нас в Тасмании, – заметил я.
– Или у нас в Зеландии, – откликнулась жена.
Картинка внушала чувство оптимизма. Я задумался о том, какие разные эмоции может вызвать сельский пейзаж. В России – печаль с мазохическим оттенком, в Тайланде – философскую безысходность. Здесь – желание остаться и немедленно стать фермером.
Внезапно жена воскликнула:
– Смотри – замок! Точно – это замок!!
Она выхватила «Никон» быстрее, чем Клинт Иствуд револьвер. Прозвучала серия метких выстрелов.
– Интересно, – машинально ответил я.
– Да куда ты смотришь?! Вон он! Уже проехали…
– А-а…
На горизонте исчезало погрызенное жизнью строение.
– Что «а-а»? Снова забыл очки.
– Близорукость – лучший способ эскапизма.
– А я думала – склероз.
Кстати. Я тут узнал, что имею нечто общее с Цветаевой. Не талант, слава Богу. Говорят, Марина страдала близорукостью, притом редко носила очки. Ей хотелось видеть мир нечётким и дорисовывать его по-своему. В слабом зрении есть и другие преимущества. Я давно ими пользуюсь. Например, размываю ненужные лица. Не здороваюсь с кем попало. Точнее, киваю едва заметно на всякий случай. А главное – не вижу реакции. Хорошо также сесть в неправильный автобус. Уехать в незнакомые места. Насладиться приключением. И опоздать на работу по уважительной причине. Mир не так уж совершенен, чтобы видеть каждую его подробность. У меня в голове хватает, чем полюбоваться. А необходимые люди и предметы – они ведь рядом. Их по-любому разглядишь.
Замок Пембрук упустить из виду было невозможно. Он возник на изгибе дороги, узнаваемый и стильный, точно эндшпиль какой-то заоблачной шахматной партии. И тотчас, будто подразнив, скрылся. Зато появилась одноимённая станция. Мы заколебались: выходить? Или ехать до конечной Pembroke Docks, что советовал путеводитель? Вышли на конечной и сразу поняли – ошибка. Ничего похожего на Мэйн-стрит, ведущую «пять минут обычным шагом» к нашей гостинице. Безлюдная площадь. Сонная парковка. Всё не так.
– Надо было раньше выходить, – подтвердил служитель в униформе, – здесь у нас порт. Паром в Ирландию. Обратный поезд вечером. Попытайтесь автобусом, вон остановка на углу.
Расписание отсутствовало.
Рядом я увидел лавочку «Всё необходимое». Ассортимент деревенских магазинов примерно одинаков в любой части света. Чипсы, консервы, лимонад, батарейки… Блестящие резиновые сапоги… За прилавком апатичный юноша смотрел в газету. Я сконструировал широкую, дружескую улыбку.
– Привет, здесь автобусы ходят вообще?
Он без любопытства поднял глаза.
– Вероятно.
– А когда следующий?
– Без понятия.
– Ну, примерно? Час или десять минут?
– Час, – кивнул он, – или десять минут.
Вдруг смотрю – жена машет с улицы. Tакси поймала!
Не стесняясь «фефектов фикции», водитель оказался разговорчивым:
– Из Европы?
– Из Австралии.
– Ого! И чего вас занесло в такую даль?
– Как чего? – изумилась жена. – А замок?
– А… ну да.
Это напомнило мне давний случай. Прилетаю в Ялту к хорошему знакомому. Обнялись, то-сё. Он говорит:
– Значит, план такой. Сейчас в ресторан, потом на дискотеку. И – по бабам.
– Погоди, а море?!
– Море… – друг поскучнел. – Не, это без меня.
Тем временем жена на удивление бегло допрашивала таксиста. Я особо не вникал, понимая его через слово.
– На что, – слышу, – живёте, ребята, в такой глуши?
– Газохимический комплекс. Порт, фермы… Ну и туристы, – заученно перечислил шофёр. – Щас, кстати, замок будет.
Он появился за мостом. И снова цельность впечатления немедленно исчезла. Громадина заслонила половину лобового стекла. Пронеслась мохнатая кладка стены, настолько близко, что верха не увидеть. Мы свернули на главную улицу. Впереди позировала красная башня с часами. По сторонам – разноцветные коттеджи и такие же яркие палисадники. Пешеходная мостовая теснилась вдоль домов. Ощущение магазина игрушек нарушал плотный трафик дорогих автомобилей.
Где это я читал?
«Маленькие зелёные города,
В которых всего три улицы и вода…»
Наша гостиница оказалась тёмно-зелёной с белыми ставнями. Портье, он же хозяин, напоминал таксиста, как двоюродный брат. Открытое, скуластое лицо бывшего школьного хулигана. И дефект речи одинаковый. Я понял, что это местный акцент. Сразу вспомнилось новозеландское языковое раздолбайство. «И» на «е» там меняют произвольно на усмотрение собеседников. Отличить «six» от «sex» можно только на ощупь. С австралийским диалектом полегче. Говорите, будто ваш нос зажат прищепкой. Например, «ай дайнт най» вместо «ай доунт ноу», и примут за своего. Кто-то объяснил мне, что большинство первопоселенцев, включая каторжников, страдали гайморитом. Уэльсцы (пардон, валлийцы) беседуют так, словно во рту у них чего-то не хватает. Или, наоборот, что-то лишнее.
Вообще, самый лучший английский – у нашей королевы. Когда баба Лиза произносит речь, теряется сама идея языка. Смыслы укладываются в мозгу легко, как детсадовские пазлы. И сразу забываются, оставляя лишь эйфорию полной ясности. Не оттого ли её обожают подданные пятидесяти трёх стран?
Лицевое сходство – это отдельная увлекательная тема. Я сейчас не о китайцах. Прилетаем как-то в Барселону, взяли такси. За рулём – кто б вы думали? Знаменитый теннисист Рафаэль Надаль, хоть автограф бери. Тормозим на светофоре, глядь, а в соседней машине – он же! Прямо сцена из «Бриллиантовой руки».
– А… а?
– Так надо.
Другой случай. Летели в Тасманию. Выходит стюардесса, акцент южный, тянет гласные в конце фразы. Внешне – один в один принцесса Мэри Датская. Она же бывшая тасманская рекламщица Мэри Дональдсон, удачно встретившая принца Фредерика у барной стойки. Даже выражение лица похожее. А оно у принцессы не меняется со дня замужества: «Ни хрена себе, и как это меня угораздило?!»
С русскими сложнее, много понамешано. Меня за двадцать лет эмиграции вычислили только раз. Причём одет я был не в треники и ушанку со звездой. Приехал на конференцию, место незнакомое. Вышел из зала, ищу туалет. Навстречу парень в комбинезоне с ящиком инструментов. Вдруг он спрашивает:
– Что-то потерял, земляк?
Я ошалел секунды на три.
– Ты как, – говорю, – догадался?
– По морде, естественно, как же ещё?
Портье сказал, что наша комната – лучшая в гостинице. Смысл этого выяснился позже. Остальные номера располагались либо над рестораном, где туристы братаются с местными до полуночи, либо над кухней, гремящей посудой с четырёх утра. Багаж донести не предложили. Загадочные лестницы поднимались, спускались и опять карабкались наверх. На поворотах чемоданы царапали узкие стены. Казалось, что замок уже начался. Наконец мы достигли комнаты 308. Обои в полоску, мебель годов семидесятых, эркер с широким подоконником.
Мы использовали его как обеденный стол. Я сгонял в магазин напротив. Купил хлеба, сыра, помидор. Радостно удивился, обнаружив баночное пиво «Монарх». С конца девяностых не видел.
– Возьми с собой, если не терпится, – заявила жена, – мы сюда не распивать приехали. Быстро пошли в замок!
Подошли минут за восемь до закрытия. Внутрь уже не пускали. На самом деле это была удача.
Если вам доведётся увидеть Пембрук (а это неминуемо после моего рассказа), начните осмотр замка снаружи. Покружите по его орбите. Оцените его высокомерие. Восхититесь мастерством зодчих: утёс переходит в кладку стен почти незаметно. Цитадель естественно растёт из пушистых глыб, непролазного кустарника и скалы над водой.
Мы перешли реку. Жена занялась фотосъёмкой против солнца. Дело это неспешное и хитрое. В результате башенные зубцы светятся, точно ореол или корона. Я видел десятки фотографий Пембрука в интернете, однако таких шикарных – никогда. Многие думают, что сделать хорошее фото – это нащёлкать полусотню кадров и выбрать один. Нет, ребята, – это знание, терпение, мастерство. Ну и удача – последний компонент гениальности.
Я уселся на тёплый камень, хрустнул банкой, закурил. И стал медленно думать о замке. Я видел домонгольские храмы Золотого кольца. Кижи и Валаам, монастыри Барселоны, Парфенон, «чудовищные рёбра» Нотр-Дама. Однако средневековый замок – это другое. Он воздвигнут не для жизни, религии, свадеб или прочих церемоний. Только для войны. А остальное – как получится. Единственная смутная ассоциация – Брестская крепость. Ещё лучше – старый танк, пахнущий смертью и железом. Один знакомый вспоминал: «Мне пять лет, я спускаюсь в люк башни подбитого танка. Ствол его пушки опущен вниз. Тишина, запах горелого металла и холодной ржавчины. Сажусь в неудобное, тесное кресло водителя. Перед глазами смотровая щель…»
В замке трудно жить и двигаться, настолько он функционален. Главная его цель – морально, а если надо – физически давить тех, кто снаружи. А вторая – защитить тех, кто внутри.
Мы забрались чуть выше, на плоскогорье, и обнаружили кладбище сельхозтехники. В траве лежали динозавры-комбайны. Ржавели отпахавшие своё бороны, культиваторы, плуги с вросшими в землю лемехами. Отражали небо подбитые глаза тракторов без шин. Вдали неясно различалась ферма, паслись три лошади. Тёмная масса замка шевелилась в рябой воде. Меня накрыла предзакатная тревога. Мы поспешили домой.
Утром в ресторане заказали овсянку. Овсянка – замечательная каша, если её верно приготовить. Один из немногих здоровых продуктов, которые я люблю. В основном мне нравится еда вредная: пельмени, беляши, сервелат под коньячок. Как-то незаметно обычные блюда стали праздником. Банальную жареную картошку я позволяю себе три раза в год. Вкусное – нельзя. Очень вкусное – категорически нельзя. Овсянку – можно.
Известно пристрастие к этой каше англичан, равно как и скептицизм остального мира. Сразу вспоминается: «Овсянка, сэр!»… – и брезгливая физиономия «канадца» Михалкова.
На самом деле английская овсянка – чудесное лакомство. Главное – цельные зёрна, хорошая вода и немного соли. Британцы не варят кашу на молоке, не кладут при готовке сахар. Ещё один секрет – каша делается медленно. Хорошее качество и спешка вообще несовместимы. Настоящая овсянка готовится на маленьком огне. Её нужно постоянно мешать, а соль добавить только в конце варки. Тогда она получается нежной, без комочков и вкусной, словно торт.
Именно такую кашу нам сотворили в отеле «Old Kings Arms» городка Пембрук. Я оросил свою порцию льняным маслом. Жена добавила мёда.
– Спасибо, – говорит, – и два кофе. Соевое молоко, плиз.
– Соевое?.. – метрдотель едва заметно поднял брови. – Попытаемся.
В окне мелькнула чья-то спина. Кто-то из обслуги пересёк дорогу. И быстро вернулся с пакетом соевого молока. Через несколько минут нам подали кофе. Завтрак удался.
Нет, это не пафосная фраза. Всякий общепит напоминает лотерею, в которую большей частью проигрываешь. Вот иллюстрация из той же поездки. После Уэльса мы оказались в Амстердаме. Хорошая гостиница: центр, балкон, вид на канал. По нему допоздна двигались плавсредства разных форм и величин. В одной лоханке группа нетрезвых юнцов завела на всю мощь «I Can’t Stop Loving You». Люди на берегах, остановив велики, радостно подпевали…
Наутро в меню оказались исключительно тосты из белого хлеба и яйца. Жареные, печёные, всмятку и «мешочек», омлеты, глазуньи и болтуньи… А больше – ничего. Только ожирение, диабет и холестерин. Однако я из тех людей, которые непременно подёргают дверь. Даже если написано «Закрыто». Тем более, когда висит замок.
– А овсянки нет? – спросил я, употребив привычный термин «oatmeal».
Официант меня не понял. В глазах его затаились тоска и лёгкая ненависть к туристам.
– Cereal… – подсказала жена.
Официант затравленно улыбнулся.
– Porridge! – вспомнил я.
– Это есть! – посветлел он. – Одну минуту, сэр.
– Две порции, – уточнил я ему в спину. И добавил, подмигнув жене: – Видишь, иногда двери открываются.
Вскоре несёт по ломтю жареного хлеба толщиной с книгу. И на каждом – два яйца пашот. Причём жене, как всегда, достались аккуратные. А у меня один желток лопнул и вытек с хлеба на тарелку. Не иначе шельмец вилочкой проткнул.
– Это нам? – удивился я. – Но мы заказывали porridge…
– Конечно, сэр. Poached eggs. Именно то, что вы просили.
Ем эти яйца и думаю: кто свалял большего дурака – он или я?
Наконец мы проходим в замок сквозь арку-туннель. С обоих концов – массивные ворота. Высоко над головой – острия двойной решётки. Я сразу понял, для чего она. Кто-то давит на рычаг, и взломщики имеют маленький сюрприз. Вдогонку им на головы падают булыжники и льётся кипяток. Ворота стерегут трёхэтажные башни-двойняшки. В одной шестьсот лет назад Маргарет Бьюфорт родила будущего короля. Теперь на месте происшествия – сцена из восковых фигур. Роженица, младенец в люльке, две служанки. Признаюсь, сделаны они весьма коряво. Это вам не мадам Тюссо.
Внутреннее пространство замка нас разочаровало. Немного руин, одинокая главная башня, английский газон. Мало того, рядом с башней гремел школьный утренник. На передвижной сцене дурачились клоуны. Они старались перекричать музыку и детей. Зрителям, похоже, было всё равно: чем громче, тем кайфее. Чуть поодаль колыхался надувной батут. Там скакали, вопя, ребятишки помельче. Я бы сам на таком попрыгал, но в другом месте и обществе.
Ладно хоть туристов было мало. К полудню шумное действо закончилось. Наступила долгожданная тишина. Только в безмолвии можно услышать шорохи прошлого. Только в безлюдье погладить старинные камни… Куда там! Через минуту нас атаковал эскадрон китайцев, до зубов вооружённых фото- и видеотехникой. Вероятно, их привёз автобус. Отовсюду зазвучала возбуждённая, мяукающая болтовня.
В тёмных коридорах ещё можно было с ними разминуться. У винтовых лестниц приходилось ждать. Люди осторожно спускались, хватаясь за железные перила. Навстречу им выстраивалась очередь.
– Здесь всё хитро, – объяснила мне жена, – лестницы закручены по часовой стрелке. Защитник, обороняясь, имел больше простора для размаха мечом. Атакующий снизу – меньше.
– Если не левша, – сказал я.
– Именно. Плюс неудобные треугольные ступени разной высоты. Чужаки, непривычные к ним, в полутьме, к тому же занятые схваткой, оступались, ломали шеи, тормозили других…
– Зверство, – согласился я, – ноги отнимаются. Может, хватит на сегодня?..
– А ты бочком иди.
В итоге мы обошли цитадель трижды: по земле, коридорам и верхней дозорной галерее. Поднялись на каждую башню. Оставалась главная – донжон.
– Высота около двадцати пяти метров, – комментировала жена (я украдкой вздохнул), – и шестнадцать – в диаметре. Стены у основания пять метров толщиной. Это же чудо средневековой архитектуры!
Мы шагнули в полумрак. Ощутили себя в колодце с захлопнутой крышкой. Несколько бойниц и стрельчатый проём в куполе едва освещали его. Захотелось крикнуть: «Ха!», но я сдержался.
– …помещения для слуг и личной охраны, – говорила жена, – кухня с открытым очагом. Представь, здесь целиком зажаривали оленей. Склады, тюрьма… – она указала на яму, закрытую решёткой. – На втором этаже – обеденный и приёмный зал. Видишь, где балки из стены торчат. А всего этажей было четыре. Жаль, не сохранились. Пошли наверх.
В кладку въелась бело-зелёная плесень. В бойницах урчали голуби. Хлопали крылья, сизые перья неспешно летели вниз.
– …физическая близость помогала выжить. Зимними ночами в одной широкой кровати спасались от холода человек десять. Лорд, его семья, ближайшая прислуга…
Моё внимание привлекла укромная ниша с дыркой в полу.
– Это что? Туалет?
– Ага.
– И куда ведёт дырочка?
– В реку.
– Мне как раз пописать надо. Покараулишь?
– Очень смешно.
На верхней площадке ослепляло небо. Бриз доносил автомобильные гудки. Туристы улыбались смартфонам на палочках. Меж щербатых зубьев башни раскинулись далёкие холмы. Ближе – миниатюры цветного городка. В дымке на горизонте угадывалось море. Я вскинул невидимый арбалет. Определил внизу машину покрупнее. Прицелился…
Тем временем народ потянулся к выходу. Тень западной стены укрыла полгазона. На подходе к воротам спонтанно замедлился шаг. Возникло странное чувство потери. Ощущение того, что старое и мёртвое как-то влияет на настоящее. Но суть этого влияния опять ускользнула. Похожая неуверенность читалась в лицах оставшихся туристов. Замок по-прежнему неохотно впускал и отпускал людей.
Я тормознул ленту памяти, включил режим стоп-кадра. Вот арка-туннель. Внутри исчезает, держась за руки, китайская парочка. Чуть поодаль – большое семейство. Слышна немецкая речь. Даже если немцы беседуют тихо, их речь кажется громкой. Сумрак, прелый запах древности… Окошко кассы, потайная дверь в стене. Какие-то объявления готическим шрифтом. Решётка с пиками висит над головой. Интересно, хорошо ли её закрепили? Открытые настежь ворота. За ними – уютный двадцать первый век. Стоп. Чуть назад и увеличим. Ещё… Увы, колец на воротах действительно не было.
Исправить? Нет уж. В своём тексте я – диктатор. Так вроде бы говорил Набоков. Захочу – и будут кольца. И Маргарет Бьюфорт останется в замке до самого штурма. Беззаветная, утомительная любовь к аутентичности даёт мне право иногда фамильярничать с ней. Я ткнул в клавишу «пробел» и, удивляясь собственной дерзости, напечатал:
Генрих Тюдор провёл в бегах и изгнании двадцать четыре года. За это время только раз, в октябре 1470-го, виделся с матерью. Когда в мае 71-го Ланкастеров наголову разбили при Тьюксбери, Джаспер увёз племянника в Бретань. Оттуда его переправили во Францию. В Париже, к зубовному скрежету англичан, Генрих был обласкан при дворе короля Людовика XI, а затем – его наследника Карла VIII. Более-менее постоянно, однако, изгнанник скрывался у герцога Бретани Франциска II и его вельмож адмирала де Келенека и маршала де Рье.
В целях безопасности гостя-узника тайно перевозили из одного замка в другой. Ренн, Нант, Ванн, Сен-Мало… Снова Париж. Шпионы Йорков тем не менее находили его рано или поздно. Они терпеливо ждали директивы «похитить» либо «уничтожить». Технически оба проекта были выполнимы. Шли годы, директива не поступала.
Король Англии Эдуард IV и сменивший его братец-узурпатор Ричард III легко отдали бы приказ. Особенно Ричард, известный убийством двух малолетних племянников (что фактически не доказано, однако is fecit cui prodest). Но. Лягушатники могли не понять и сильно огорчиться. Французская армия считалась тогда мощнейшей в Европе, а у Йорков и дома хватало проблем. Действовать приходилось аккуратно. Из Лондона в Париж и Ренн нескончаемо шла диппочта с требованием выдать беглеца. Были также сфабрикованы несколько писем Генриху – якобы от матери. Она уговаривала сына вернуться, гарантируя жизнь и защиту при дворе. Саму леди Маргарет не трогали благодаря двум правильным замужествам. Естественно, фальшивкам сынок не поверил.
Людовика XI, собирателя французских земель, недаром прозвали Благоразумным. Он понимал, что в лице Генриха фортуна сдала ему неслабый козырь в извечных дипломатических тёрках с англичанами. Этот козырь надо беречь, пока не станет ясно, как использовать его наилучшим образом. Лёгкая нервозность за проливом только кстати. При любом раскладе на английском троне должен сидеть человек, обязанный Франции.
Поэтому Людовик реагировал уклончиво. Выдать изгнанника, конечно, можно. Но молодой Тюдор, увы, пользуется гостеприимством и благосклонностью Франциска II. A открытый конфликт с Бретанью сейчас политически невыгоден. Примерно это же, только ссылаясь на короля, отвечал англичанам Франциск. Ситуация зависла, в Лондоне наморщили извилины. И додумались: Генриха Тюдора надо подменить.
Подходящего кандидата в самозванцы искали два года. Наконец агентам Йорков повезло. Анри Дюамель, внебрачный ребёнок мелкопоместного нормандского барона и валлийской горничной, давно оборвал связи с роднёй. Он снимал жильё на тихой улочке в парижском квартале Маре. Зарабатывал переводами, обучал иностранным языкам ребятишек в богатых домах. Английским юноша владел с детства. Странствуя по западу Европы, неплохо освоил испанский и португальский. Серьёзных романтических увлечений не имел, предпочитая барышень на вечер или замужних дам. Как всякий молодой человек с амбициями, но без денег, он был убеждён, что создан для иной, замечательной, яркой и праздничной жизни. Где сильные чувства, невыдуманные опасности, интриги, богатство и власть. Судьба обязательно даст ему шанс, который нельзя упустить.
Внешне Анри Дюамель был копией Генриха Тюдора. Если сбрить бородку и усы – родная мать не отличит.
Однажды ночью, возвращаясь домой под хмельком, Анри получил мягкий, но тяжёлый удар по затылку. Очнулся с головной болью, в карете, ехавшей неизвестно куда. По бокам темнели силуэты незнакомцев. Слева, проткнув одежду, что-то кололо. «Это ошибка, – были его первые слова, – я не тот, кто вам нужен! Вы меня с кем-то перепутали!» Похитители знающе хмыкнули, бедный учитель едва не описал штаны.
За городом ему объяснили расклад. Либо он соглашается на главную роль в чудовищной, безумной авантюре. Либо остаётся вон в той канаве, с дырочкой в боку. В свою комнату на улице Паве француз больше не вернулся.
А через месяц среди небольшого круга лиц, опекавших Генриха Тюдора, появился учитель иностранных языков. Генрих был рад обществу молодого человека. Ему давно хотелось отшлифовать французский и выучить испанский. Учитель оказался лёгким, интересным собеседником, делился впечатлениями о жизни за границей и в Париже. Генрих, почти не знавший мира вне дворцов и крепостей, с нетерпением ждал этих бесед.
Слушатель француз тоже был отменный. Такому выложишь, что можно и нельзя. Поначалу вскользь, затем чуть откровеннее Генрих рассказывал о своих мытарствах. О бесконечной войне, забравшей у него отца. О матери, которую не видел десять лет. О мечтах и невеликих, по-честному, шансах занять британский трон. «Запомни, Анри, – говорил он, – если я стану королём, ты всегда будешь особым гостем при дворе. А захочешь – воспитателем моих детей. Я друзей не забываю».
Смышлёный француз впитывал каждую мелочь. Изучал походку Генриха, его жесты, мимику, речь. Его эпистолярный стиль. Для этого Анри ознакомили с перехваченной корреспонденцией изгнанника. Конечно, Анри было жаль Генриха, но что тут сделаешь? Сознаться? Бежать? Француз хорошо помнил остриё кинжала между рёбер. Нет, здесь выбор простой: он или я.
Летом 1483-го операция удачно завершилась. По дороге в крепость Сен-Мало экипаж Генриха атаковали неизвестные. Охрану перебили. Пассажиру и его слуге удалось бежать. Явился в Сен-Мало уже не Генрих Тюдор, а Анри Дюамель – в платье Генриха, без усов и эспаньолки. Подкупленный слуга вскоре исчез. Встречавшие, если что-то и приметили, держали рты на замке.
Анри старался не думать о судьбе Генриха. У него теперь хватало других забот. По инструкции ему следовало не участвовать в заговорах, контактов с «матерью» и «дядей» по возможности избегать. И вообще, сидеть, как мышь под веником. Затем – оставить свет и тайно удалиться в монастырь. А дальше… видно будет. Эта расплывчатость весьма не понравилась французу. Он решил сыграть по-своему.
Я глотнул холодного кофе и с обычной тревогой перечёл написанное. Захотелось немедленно бросить рассказ в камин. Так же элегантно, как леди Маргарет – письмо от деверя. Тут я вспомнил, что камина поблизости нет. Да и бросать-то, собственно, нечего. Не компьютер же… А просто удалить – эффект не тот. Вздохнув, я продолжал.
Коронация Генриха VII состоялась в Вестминстерском аббатстве 30 октября 1485 года. Корону нёс Джаспер Тюдор. Маргарет Бьюфорт, к удивлению знавших её очевидцев, публично всплакнула. Вскоре Генрих женился на племяннице Ричарда III и дочери Эдуарда IV Елизавете Йоркской, объединив тем самым враждующие кланы. Тридцатилетняя война роз закончилась. Началось одно из редких – почти бескровных – царствований в истории средних веков.
Между тем, в поведении нового короля обнаружились лёгкие странности. Закономерно одарив сподвижников, Генрих проявил непонятную милость к врагам. Все головы остались на естественных местах. Кое-кому сохранили даже титулы и земли. Придворных изумляло невежество монарха в государственных делах. А также нетвёрдое знание дворцового этикета. Мало того, что владыка с явным удовольствием говорил по-французски, он нанял иноземную прислугу! И ещё. Бывая в Уэльсе, король неизменно объезжал стороной замок Пембрук. На вопрос матери о причинах ответил хмуро: мол, надо бы вообще его снести. И леди Маргарет закрыла эту тему.
Замку было всё равно. Кто не волнуется, живёт долго. Девять столетий уплыли прочь. Пятьдесят королей, семь династий. Сотни тысяч дождливых утр, миллионы облаков… В отличие от нас, замку некуда спешить. Наполним же серебряные кубки. Поднимем их за то, чтобы коснуться этих стен хотя бы раз, пока мы живы и шевелимся. Время редко играет по-честному. Торопитесь, и да поможет нам Бог!
Преданный вам
Макс Неволошин
Квинсленд, Ноября 22, года 2017 от Рождества Христова.