Михаил Корешковский. Из России – с любовью

Ему нравился Штутгарт – дружелюбный, независимый город. Прогретые за день улицы. Закатный вокзал с серебристыми поездами, одновременно динамичный и обстоятельный. Пусть напарник-наладчик делает, что хочет, но торчать с пятницы в гостинице из-за дефектных датчиков, ожидая пока дошлют новые… Когда можно смотаться домой на выходные, утром в понедельник быть на месте, запустить контроль толщины стального листа, к вечеру подписать акт, доложиться шефу… Пусть коллега валяется на койке. Медитация. Сохранение энергии и денег. Он купил в кассе льготный Guten-Abend-Ticket (о, как звучит – „билет доброго вечера“), призванный скидкой привлекать пассажиров в вечернее время. До отправления экспресса Штутгарт-Кёльн оставалось почти двадцать пять минут. Он прошелся по вокзальным киоскам. Газеты были полны чеченской войной – немцы не могли представить, как можно воевать с собственным народом, это казалось дикостью и варварством. Он мог бы попытаться, на примере Приднестровья, что-то объяснить. Хотя им все равно не понять, как люди, рожденные в одном краю, годами жившие вместе, могли с остервенением стрелять друг в друга. Обрушилась, раскололась жизнь. И он когда-то заворожено читал указ о чрезвычайном положении в республике Молдова, и мучил его один вопрос – расстреляют его или нет, если он откажется воевать. Запомнились хмурые, тяжело молчащие люди. С кишиневских улиц куда-то исчезла молодежь, а его однокашник командовал артиллерией Приднестровья (сгодилась, все-таки, военная кафедра в политехе), и они с ним могли бы отвечать друг другу орудийным огнем. Три призывные повестки полетели в мусорное ведро… Но повезло – нежданным, смутным, неприязненным миром завершилась война. И не расстреляли, и сам он ни в кого не стрелял. Он купил таблоид „Bild” со снимком российского солдата с ручным пулеметом на улице Грозного, прихватил бутылку воды и чипсы в маленьком вокзальном супермаркете. И зашел в вагон, сел по ходу движения за первый же столик у двери салона, и понял, что поезд дал ему хорошего попутчика – напротив за тем же столиком сидел настоящий земляк, примерно его возраста, русский – он видел это по лицу. Экспресс неощутимо, но быстро набрал скорость. Он с удовольствием рассматривал попутчика, а тот определенно ничего не замечал, уткнувшись в многостраничный и скучный, без иллюстраций, справочник по туризму на немецком языке – все какие-то маршруты, чуть ли не в табличном виде. Славный мужик, шатен с короткой стрижкой, с приятным, открытым лицом с оспинками уличного детства, в футболке под джинсовой курткой, с аккуратно подстриженными ногтями. Подошел проводник и вежливо попросил предъявить билеты. Попутчик молча вытащил билет из нагрудного кармана, получил компостер и снова занялся справочником. Наверное, у него свое туристическое бюро. Человек, видно, основательный. И популярен у наших – выходцев из рухнувшего Союза, еще не безукоризненно владеющих немецким, жмущихся к друг другу, и доверяющих своим просто по праву прошлой братской жизни. Он бегло просматривал газету, зная, что сейчас заговорит с попутчиком по-русски. Странно, тот не поднимал головы от своей книжки, и, казалось, ни разу не посмотрел в его сторону. Пора отключать его от этой деловой дребедени. Он подвинул газету в сторону, собираясь уже сказать что-то вроде – привет, земляк, что за любопытная книжка? – как тот положил справочник в сумку, быстро поднялся и пошел вглубь вагона. Он понял – в туалет.

Ему все хотелось поболтать по-русски. Недаром над ним подшучивала жена – целый день говоришь по-немецки, будто бумагу жуешь. Вот и в командировке с коллегой-наладчиком, вьетнамцем по происхождению, объясняешься, конечно, не языком Чехова. Это русское въелось навечно. Все-таки общая как воздух, понятная чуть ли с пеленок жизнь.

Он ждал и ждал, а тот все не появлялся. Он потерял терпение, пересел за столик напротив, лицом вглубь вагона, чтобы видеть туалетную кабину. Наконец дверь туалета мягко двинулась по дуге, оттуда вышел здоровенный африканец и прошел на свое место. Ему показалось на мгновение, он сходит с ума – земляк превратился в чернокожего… Растаял в пространстве… Был, и вот его нет… Дальше шел вагон первого класса, и не мог попутчик со своим второклассным билетом там усесться и доплачивать разницу в цене. Человек канул в никуда, только сумка на память осталась… Удивляясь и посмеиваясь (чудеса в решете!), он заполнял в газете таблицу чемпионата Европы по футболу, как знакомец снова возник в проходе. Его не было минут сорок. И потому как земляк неуловимо легко и будто расслабленно протиснулся на свое место, ему показалось, что тот выпил. Он понял – человек, с которым земляк, вероятно, только что пил коньяк в первом классе, не хотел, что бы их видели вдвоем. Возможно, это его сопровождающий или водитель. Attendant.

Земляк снова раскрыл свой справочник. Теперь он сидел сбоку от него, и видел под джинсами добротные, грубой кожи, песочные полуботинки на рифленой подошве, как бы сказала жена, фабрики „Скороход”. Такие нигде не подведут, и нет им сноса. На запястье у него были часы с американским флагом на циферблате… Ну, теперь в России Америка считается почти симпатичной страной. Он снова увидел его прямую джинсовую куртку с отложным воротником и накладными карманами с клапанами на пуговицах. Похоже на армейский стиль. Не хватает только камуфляжа и хлястиков под мягкие погоны. Что-то напоминающая серая, с высоким вырезом, облегающая футболка. Все как бы оттуда. Из ОМОНа. Или спецназа. Отставник, охранник бизнесмена? По годам мог бы быть уже майором. Где же типичный для личной охраны сдержанный, неброский костюм? Или джинсы удобнее, если быстро и много двигаться.

Вспомнились почему-то студенческих времен рассказы доцента Орлова с кафедры истории КПСС о поездке с профсоюзной делегацией в Америку: им велели срезать все вшивные этикетки с одежды – если затешется импортная вещь, чтоб не трактовали как западопоклоничество. А у земляка, видать, служба, и срезаны, должно быть, этикетки, но наоборот – чтобы не указывали на Россию, и футболка вместо тельняшки, и справочник читает земляк, чтобы не приставали, и не надо было отвечать. Душа нараспашку. А он-то дергался как девочка на первом свидании.

Часы, наверное, как опознавательный знак для своих. Или сбивать с толку страно́й – американец вполне может неважно владеть немецким. Черт с ним. Он посмотрел на электронное табло на перегородке за спиной – приближался Мангейм, там была пересадка на скорый Франкфурт-Париж. Он снял с полки свою спортивную сумку и тут же подумал, что этот человек может опознать российское изделие. Несмотря на теплый светло-коричневый глянец, отечественное выпирало незатейливым швом и хлипким кожзаменителем Уфимской кожгалантерейной фабрики – это был подарок жены отца перед отъездом. Она работала там швеей-мотористкой, и зарплату им за неимением наличных денег выдали собственными изделиями. Впрочем, дорожная сумка земляка еще неказистей, чуть ли не из черного дерматина – экономят парни. Поглядывая на табло, он повернулся к попутчику спиной, прикрывая сумку. Земляк, не обращая ни на что внимания, читал. За минуту до прибытия он двинулся к тамбуру за перегородкой, как попутчик вдруг взял сумку, поднялся и каким-то образом опередил его у наружной двери. Земляк оказался с хорошей выправкой, прямой спиной, выше его и шире в плечах. Наверняка бывший спортсмен, единоборец. Краповый берет? В старом болгарском фильме рослый разведчик ударом кулака в лоб выбрасывал преследователя в открытую дверь вагона. И ему бы тоже не поздоровилось.

Вечернее тепло было сухим и недвижным. Экспресс подходил через шесть минут. Он разминал ноги, прохаживаясь по освещенной платформе взад-вперед, и неожиданно увидел старого знакомца у инфостенда со схемами расположения вагонов. Тот склонился прямо к стеклу, странно оттопырив в сторону локоть. И сразу в поле зрения вошел человек в твидовом пиджаке и такой же шляпе-пирожок, тоже, безусловно, русский, нарочито медленно и безразлично идущий, с антрацитовым металлическим чемоданчиком в руке. Почему русские считают, что на Западе так одеваются и так ходят. Так вот с кем земляк был в первом классе – они не ехали вместе, чтобы не быть замеченными, а отведенный локоть показывал напарнику, где находятся вагоны первого класса. Двое – это было уже слишком. Он отошел, чтобы не попасть с земляком в один вагон. Не может вышколенный чекист не насторожиться пялящимся на него аборигеном.

Народу в вагон набилось много. Он спросил проходящего проводника – когда будет Кайзерслаутерн. Где-то в полночь. Полночный экспресс. Мелькнула мысль, не сообщить ли проводнику или в полицию, что двое подозрительных мужчин что-то везут, прячась. Из России – с любовью. Ну, возьмет этого парня с хорошим лицом полиция, будет сидеть, и дети будут ждать отца. Или в перестрелке пострадают те, кто об этих двоих и думать не думал. Замараться доносом или – нас это не касается. И что они могут везти в чемоданчике: секреты, бомбу, деньги, передатчик, яд… Пошли они на́ хрен со всеми шпионскими делами. Не знаешь, как быть. Маленькое путешествие на родину. Нет, русские умнее, чем он думает. Пиджак тот носит из-за наплечной кобуры, а куцую шляпу для комплекта к пиджаку, чтобы не бросалось в глаза. У него груз, он важнее первого. А земляк подстраховывает, предваряет, замыкает.

Возможно, они выходят вместе с ним. От Кайзерслаутерна до французской границы провинция – сплошь мелкие городишки, где любой заметен, как в деревне. А у его дома, прямо за окраиной, Kaiserslautern Military Community – кластер американских военных баз. Должно быть, они привезли своему человеку из персонала спецтехнику и программы.

Если только они не следуют на Париж. Справочник был на немецком. Не вытащит же земляк в поезде еще один такой же, уже на французском. А если неугомонная жена встречает на вокзале, и, бросаясь на шею, затараторит по-русски… И он себя выдаст… И они поймут, что узнаны.

Шла бы ты домой. С него лично ничего не возьмешь. Ну, герой, есть идеи? Сказать им – извините, я вас не помню. Душат или ножом, чтоб без шума?.. Низ корпуса защитить сумкой. Применить блок с захватом руки. Или лучше ногой по …? Второй таким же ножом ударит в спину. Не выйти на площадь, сесть на скамью с темными личностями в зале ожидания. И ждать, пока они пройдут. Хотя… Вот он, человек с Востока. Германия дала ему гражданство, которого он так добивался. Это его страна. А что он?.. В чем правда и справедливость?

Когда-то перед отъездом он снимался с учета в военкомате.

– Как, ты едешь в Германию? – удивился начальник отделения офицеров резерва.

– Ну и что? Германия ведь нам уже не враг. Тот странно посмотрел и промолчал. Как будто он ему чем-то виноват.

Народ рассасывался, высаживаясь по дороге. Сидя у окна, он смотрел с напряжением на перрон, но никого из пары сквозь стекло не замечалось. В Кайзерслаутерне выходила уже жиденькая толпа, торопясь к последним автобусам. Настороженно прислушиваясь к звукам за спиной, и ощущая холод под ложечкой, он шел по гулкому переходу между платформами. Впереди открылся выход в город. Жена там не стояла! Освобожденный, захлестываемый нарастающей яростью, он обернулся, готовый ко всему… Сзади никого не было. Он вышел на почему-то мокрую, залитую холодным ртутным светом, почти пустую привокзальную площадь. Умеряя дыхание, посмотрел на часы.

Было пять минут первого. Он сел в одинокое такси и назвал адрес.

© Михаил Корешковский