НЕ СОТВОРИ СЕБЕ КУМИРА…

Александр ШОЙХЕТ

Владимир Высоцкий — диссидентствующий бард-«шестидесятник» или символ российских национал-патриотов?

МОСКВА 2002 ГОДА
Летом 2002 года мне, после двенадцати лет жизни в Израиле, удалось посетить Москву. В этой новой путинско-лужковской Москве уже почти ничто не напоминало голодную демократическую Москву 90-го, а за капиталистическим фасадом латиноамериканского типа все отчетливей проступало хорошо знакомое по Москве 80-х национал-патриотическое гебешное мурло. Как раз незадолго до моего приезда в Москве прошли открытые манифестации русских «скинхедов», происходили избиения граждан неславянского облика. Меня предупредили, чтобы я опасался нападений русских фашистов, коим в столице путинской России 21-го века жилось вольготно.
У подъезда моего бывшего дома, стандартной московской многоэтажки, я наткнулся на группу таких «скинов», бритых наголо, в пятнистых комбинезонах и армейских ботинках-бейцах, семнадцатилетних мордоворотов, стоявших полукругом возле подъезда с пивными бутылками в руках. Перед ними на мостовой стоял магнитофон и они, прикладываясь к пиву, слушали чье-то знакомое хриплое пение. На меня они посмотрели с мрачной подозрительностью. Я уже приготовился к неприятностям, но ко мне неожиданно подошел их вожак, двадцатипятилетний парень в десантном комбинезоне с эмблемой РНЕ* на рукаве и орденской планкой над карманом. Когда я уезжал в 90-м, он был подростком, но меня запомнил и вежливо поздоровался. Мы коротко поговорили и я узнал, что Алексей успел дважды повоевать в Чечне, получить орден и контузию, а теперь возглавляет какой-то местный Совет (или Клуб?) по патриотическому воспитанию молодежи. И тут я обратил внимание на знакомые слова, рвавшиеся из хрипящего «мага»:
…Если путь прорубая отцовским мечом,
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал, что почем…
Значит, нужные книги ты в детстве читал…
И тогда я спросил у предводителя юных «нациков»:
— Вы любите слушать Высоцкого?
Моему вопросу он удивился:
— А как же! Ведь он же наш!
И, чтобы у меня не осталось сомнений, повторил:
— Высоцкий НАШ, русский национальный поэт… Он был настоящий мужик. В отличие от всех этих… дрыгунов-гомиков…
Расстались мы с ним вполне дружески. Я не знаю, кого он подразумевал под «дрыгунами-гомиками», но тогда меня поразили его слова, что Владимир Высоцкий — «их национальный поэт» и то, с какой истовостью мордовороты в камуфляже слушали барда, принадлежавшего не только ДРУГОМУ времени, но и совсем ДРУГОЙ культуре. Им бы Расторгуева слушать с его «батяней-комбатом», а тут Высоцкий… И тот мимолетный эпизод заставил меня задуматься, как же так получилось, что актер «Таганки», кумир российских интеллектуалов и, одновременно, чуть ли не символ революционного «андерграунда», да еще и с еврейскими корнями, оказался «нашим» для русских «национал-патриотов» путинской России?

«ЕВРЕЙ» ВЫСОЦКИЙ И РУССКИЙ НАЦИОНАЛ-ПАТРИОТИЗМ
Вернемся в конец 80-х. На фоне демократических преобразований «горбачевской перестройки» набирает силу и все громче заявляет о себе «русская национальная идея». На площадях Москвы и Ленинграда бушуют митинги национал-патриотического движения «Память», где ораторы состязаются друг с другом в требованиях покончить с «правлением жидо-масонов на святой Руси». И вот на страницах «Молодой гвардии», в разделе «Письма читателей» я и познакомился с покаянным воплем одного из «истинно русских» людей по поводу творчества В.Высоцкого. Сущность этого отвратного антисемитского опуса сводилась к тому, что, «вот, дескать, мы-то слушали песни Высоцкого, радовались, как он бичует советскую власть, как издевается над пороками общества, и я, грешный, вместе с другими радовался. А он-то, оказывается, еврей, и в своих песенках СМЕЯЛСЯ И ИЗДЕВАЛСЯ НАД НАМИ, над русским народом! Он потешался над нашими святынями и жертвами! А раз так, то мы, настоящие русские патриоты, должны беспощадно отмежеваться от его песен и отказаться от него. Он не имеет права называться русским поэтом…» Я не ручаюсь за точность воспроизведенной цитаты, но сущность этого вопля была именно таковой.
Неизвестный русский «патриот» начала 90-х отмежевывался от В.Высоцкого, так как внезапно узнал, что его любимый бард — еврей!» Что позволено Юпитеру, то не позволено быку». Если русскому поэту Есенину можно было написать поэму «Страна негодяев» и ругать русских мужиков-односельчан за ленность, тупость и жадность, то «еврею» Высоцкому этого никак нельзя. Но, как видно, антисемитский бум 90-х на «святой» Руси закончился с массовой эмиграцией евреев в Израиль и США, кроме явных параноиков, типа генерала Макашова и писателя Проханова (и читателей его газеты «Завтра»), антисемитскую карту никто всерьез не разыгрывает, а нормальные русские люди по-прежнему слушают В.Высоцкого.
Но можно ли считать российского актера и барда В.Высоцкого евреем только на том основании, что его дедушка, житель одной из западных губерний Российской империи, был выкрестом? Для тех, кто не знаком с вопросом, поясняю: по законам Российской империи выкрест, перешедший в православие, евреем не являлся. По талмудическому еврейскому закону тем более. Выкрест считался для еврейской семьи умершим. По нему сидели траурные «семь дней», как по покойнику.
В.Высоцкий, появившийся на свет в семье военнослужащего, ассимилированного полу-еврея Семена Высоцкого и русской (православной) женщины, выросший в московском дворе, в советско-русской среде 40-х—50-х годов (на Большом Каретном, а не в еврейском «штетле»), «евреем» может считаться лишь в воспаленном воображении параноика, начитавшегося «Майн кампф». Если следовать этой логике, то Пушкин — эфиоп, Лермонтов — шотландец, Тютчев и Чаадаев — татары и т.д.
Более того, выросший в среде «московской подворотни», среди пьяных скандалов, драк и поножовщины (см. его ранние песни), Владимир Высоцкий воплощает в себе и во всем своем творчестве (парадокс!) именно русский национальный характер в его самых крайних выражениях.

«ЕВРЕЙСКАЯ ТЕМА» В ТВОРЧЕСТВЕ В.ВЫСОЦКОГО
Высоцкий НИГДЕ и НИКОГДА не упоминает о своих еврейских корнях. Если поэтесса Римма Казакова нашла в себе мужество написать (именно мужество, т.к. в антисемитском СССР для такого признания надо было иметь мужество), что ее дед похоронен на еврейском кладбище, то у Высоцкого нигде нет ничего подобного. В его творчестве никогда не было «еврейской темы» и напрасно его еврейские поклонники выискивают эту «тему» в его песнях. Мне могут возразить: а как же «Мишка Шифман» или его знаменитая песня — «Антисемиты»? В этих двух (у него более 600 песен!) балладах Высоцкий КАСАЕТСЯ темы антисемитизма в России, всего лишь касается, как посторонний наблюдатель. У В.Б.Шкловского в его произведениях есть термин «остраннение», т.е. метод, каким надо пользоваться в литературе при описании явлений, коллизий, состояния героев и т.д. Применительно к песням Высоцкого, касающихся «еврейской темы», я бы изменил данный термин на «ОТСТРАННЕНИЕ». Лирический герой Высоцкого, от имени которого ведется рассказ в балладе «Мишка Шифман», русский парень, пришедший «за компанию» со своим еврейским приятелем получать разрешение на выезд в Израиль. Герой (и автор) отстранен от этой болевой для еврея ситуации, ему наплевать на разрешение, которое для его приятеля-еврея — вопрос жизни и смерти. В целом баллада написана, как скомороший раешник: русский «лирический герой» веселится потому, что разрешение получил он, а не еврей Мишка, которого выгнали из ОВИРа. Тот же самый настрой и в песне «Антисемиты…». Мне могут возразить, что Высоцкий иронизирует над героем-примитивом, у которого «друг и учитель — алкаш в бакалее», мол, что с такого и взять? Да и не всерьез он, и сомневается, правильно ли «друг и учитель» рассуждает: «…средь них пострадавший от Сталина Каплер, средь них уважаемый мной Чарли Чаплин, мой друг Рабинович и жертвы фашизма, и даже основоположник марксизма…». Но, в конце концов, побеждает генетическое, впитанное с молоком матери отношение к евреям и… «бью я жидов и спасаю Россию!». Сомнения по поводу своей «правоты» и даже патетическое: «Мой друг Рабинович и жертвы фашизма…» кончаются погромом. Но все это опять же как-то легко преподносится, как некая данность. Что поделаешь, нелюбовь к еврею — свойство русского человека. Битье жидов — вид национального спорта. Отстраненность от еврейской боли, еврейской трагедии здесь налицо. Для Высоцкого евреи — это «они» и из-за спины героя вылезает сам автор, ибо не может «лирический герой», у коего друг и учитель-«алкаш в бакалее», знать про «пострадавшего от Сталина Каплера и про «основоположника марксизма». Это устами российского «человека толпы» говорит сам Высоцкий. Один мой московский знакомый, неглупый и довольно образованный москвич, воспринял эту песню Высоцкого вполне серьезно и не увидел там ни иронии, ни насмешки по отношению к погромщику. «А что? — рассуждал он, — Разве он (В.В.) не прав? Разве евреи не настроили дач в Малаховке или Кратово? Разве они не жируют на шее русского народа?». Да, поэт Высоцкий хорошо понимал «массового» россиянина и, если и можно говорить о «гениальности» Высоцкого, как поэта-песенника, то только в том плане, что он гениально угадал, что хочет услышать от него этот русский человек, «человек улицы». Ибо сам он был один из них, плоть от плоти российского «массового» человека послевоенной поры, измученного социалистическими экспериментами бесчеловечной власти, замордованного репрессиями, чудом победившего и выжившего во Второй мировой войне и получившего в благодарность от Сталина «коммуналки», карточную систему и неустроенный послевоенный быт, а для особо недовольных — лагерную пайку и рабский труд. И Владимир Высоцкий, выросший в этом мире, создал именно такую поэзию, которую жаждал услышать российский обыватель, этот основной двигатель истории 20-го века, выделивший из своей среды и Ленина, и Сталина, и палачей НКВД. Если Маяковский воспевал коммунистическую революцию масс, а Маринетти — фашизм, как символ нового времени, то что осталось воспевать Высоцкому после разгрома фашизма и уничтожения Сталиным интернациональной коммунистической идеи? Русскому народу-победителю после развенчания «культа личности» необходимо было на что-то опереться, чтобы не потерять самоуважения (победители так не живут!) и в недрах российского общества к концу 50-х выкристализовывается идея русского «национального социализма». И в лице Высоцкого российское общество получает выразителя этой новой идеи. В его песнях вначале почти незаметно, а затем все сильнее проступают черты героя русского национал-социалистического эпоса. И потому прав был вожак филевских «скинхедов», утверждавший, что «Высоцкий наш, русский, национальный поэт…» Впрочем, можно ли считать его ПОЭТОМ? Но об этом ниже.

«ПОЭТ-БЛАТАРЬ», КАК ТВОРЕЦ НОВОЙ МИФОЛОГИИ
В конце 50-х и начале 60-х В.Высоцкий еще не выделился среди остальных бардов. Тогда на слуху были Б.Окуджава с его «арбатскими» песнями, А.Галич (Гинзбург), с его политическими памфлетами, А.Городницкий с его экспедиционным: «Снег, снег, снег, снег, — снег над палаткой кружиться…», Ю.Визбор с его романтическим циклом песен о горах. Но мы, «тинейджеры» начала 60-х с удовольствием тренькали на гитарах: «…У тебя глаза, как нож, ежли прямо ты взглянешь, я забываю, кто я есть и где мой дом…» и прочее подобное варево, которое относили к разряду «блатных» песен. Автора мы тогда не знали, но твердо считали, что подобные песни рождены в уголовной среде, в «местах не столь отдаленных». Тексты песенок были весьма незатейливы, но никто из нас и не требовал большего, ведь было ясно, что сочинял эти вирши какой-то уголовник-самородок, а с него какой спрос? Поэтому мы с удовольствием распевали «Глаза, как нож», «Нинку с Ордынки» и прочую «блатную лирику», не интересуясь ее авторством.
А в 1966 году вышел на экраны кинофильм «Вертикаль» Станислава Говорухина. И вот с этого момента начинается публичная известность В.Высоцкого. Именно Говорухин в «Вертикали» впервые создал имидж Высоцкого и показал самого «героя» народу — мужественный бородатый профиль на фоне снежных вершин и хриплый голос, поющий под гитару патриотическую песню:
…Бой будет завтра, а пока,
Взвод зарывался в облака,
И уходил по перевалу…
Этот фильм не о войне, а о восхождении альпинистской группы, но в нем есть воспоминание о боях зимы 1942 года за кавказские перевалы с егерями дивизии «Эдельвейс», (один из героев фильма, руководитель группы, все время вспоминает о тех боях). Сам фильм относился к разряду весьма средних, но выиграл именно за счет талантливых баллад Высоцкого, в которых он, пожалуй, впервые отходит от скоморошьего раешника и «блатного» мелкотемья. Вот с этих песен начинается выстраивание Высоцким песенной мифологии Великой Отечественной войны. Надо отдать ему должное — действительно талантливые песни-баллады были созданы им по воспоминаниям его отца-фронтовика и его сослуживцев, т.к. сам Высоцкий по малолетству ПРАВДЫ о войне знать не мог. Именно поэтому он создает мифологию — красивые баллады «военного цикла». Правда об Отечественной войне была столь страшна и неприглядна, а официальная советская история войны, написанная Г.Жуковым и прочими «полководцами» столь лжива, что патриотическая мифология, созданная Высоцким в противовес книжному и эстрадному «официозу», была принята «на ура» советским «массовым человеком», т.к. этому человеку ПРАВДА была не нужна, а нужна была героическая легенда. Ибо лишь героическая легенда может оправдать 27 миллионов павших солдат, сталинские лагеря, убогий послевоенный быт и прочие прелести «социалистического рая». Да и кому нужна правда о «штрафной» дивизии Берии, легшей костьми на перевалах Военно-Грузинской дороги? Кому нужна правда о Ржевском котле и угробленном в болотах Волховском фронте (!), о 2-й Ударной армии генерала Власова, брошенной погибать в окружении, и уничтоженных черноморских десантах? Есть красивый миф, талантливая баллада, сочиненная «народным поэтом» и всенародно любимым артистом (после «Вертикали» уже и всенародно!):
Оставить разговоры,
Вперед и вверх, а там…
Ведь это — наши горы, они помогут нам
Они-и-и помогут нам!
В балладе «Братские могилы» он пишет:
На братских могилах
Не ставят крестов
И вдовы на них не рыдают…
У братских могил нет заплаканных вдов,
Сюда ходят люди покрепче….
Я хорошо помню осенний день 1965 года, когда из Крюкова перевозили прах неизвестных солдат, чтобы похоронить их возле кремлевской стены и зажечь факел Вечного огня. И на всем пути следования гробов с останками бойцов, павших осенью 41 года под Москвой, стояли пожилые женщины в черном, вдовы пропавших без вести и захороненных неизвестно где российских воинов и плакали. Я не раз видел потом, как приходили к Вечному огню не только «заплаканные вдовы», но и «люди покрепче», седые ветераны с орденскими планками и тоже, не скрывая слез, оплакивали своих погибших товарищей. У братских могил плачут и вдовы и дети, и матери и уцелевшие ветераны. Высоцкий написал лживую балладу, но зато каким непреклонным мужеством веет от этих слов: «…Здесь нет ни одной персональной судьбы. Все судьбы в единую слиты…»
Вот так и воспитывалось послевоенное российское поколение — не важно, сколько было убито безвестных солдат и скольких еще убьют, если Родина прикажет. Именно с таким настроем пошли завоевывать Афганистан «воины-интернационалисты», и умирали на улицах Грозного необстрелянные ребята из Майкопской бригады. И с таким же настроем посылали их в бой бездарные российские генералы, следуя жуковской традиции — «бабы новых нарожают».
Баллада «Черные бушлаты» посвящена Евпаторийскому десанту, брошенному в бой на открытой песчаной косе против танков командованием Южного фронта. Если кто-то из читателей этой статьи побывает в Евпатории, сходите, посмотрите на песчаную косу, открытую всем ветрам, где оставили умирать моряков в 42-м. Подумаешь, какой-то там батальон! Сколько их было, таких уничтоженных батальонов! Но главное для лирического героя этой баллады Высоцкого не бессмысленная гибель моряков, а самоубийственный героизм:
Уходит обратно на нас
поредевшая рота.
Что было — не важно,
А важен лишь
Взорванный форт.
И так практически во всех балладах, посвященных войне восхваляется подвиг советского народа — взорванные форты, братские могилы, взятые высоты и неважно, какой ценой. Можно, конечно, пожалеть о погибшем товарище:
Нам и места в землянке хватало
Вполне,
Нам и время текло для обоих,
Все теперь одному,
Только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.
(«Он не вернулся из боя»).
Но это — исключение в песнях Высоцкого, посвященных военной теме, а главное — все же «взорванный форт» и конечная победа. Даже в талантливой лирической балладе «Тот, который не стрелял», Высоцкий преподносит слушателям красивый лживый миф о «гуманисте» из расстрельного взвода НКВД:
…И взвод отлично выполнил приказ, —
Но был один, который не стрелял.
Мне «повезло» беседовать с бывшим «смершевцем» на эту тему и он, хорошо знавший «военные» песни Высоцкого, очень веселился:
— Вот вы, молодежь, ничего не знаете о войне, потому и верите. Запомни, если Особый отдел приговаривал к расстрелу, то бойца, не выполнившего приказ, расстреливали! И если бы, вдруг, нашелся такой добряк, отказавшийся стрелять, то это ничего бы не изменило. Ты представляешь, когда целый взвод стреляет с десяти шагов в одного человека? Решето! Даже, если он случайно остался, как пишет твой Высоцкий, «недостреленным», то «начкар» расстрельного взвода сделал бы контрольный выстрел в голову. Сказку сочинил твой поэт… И вообще ВСЕ его военные песни — сплошная фантазия.

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
Но российский человек по сути своей именно сказочник. И чем страшнее действительность, тем сильнее он тянется к красивой сказке. И потому этот «массовый» человек никак не мог, да и не хотел знать всей правды об Отечественной войне, отраженной в песнях-балладах другого барда, А.Галича. Вот каков «лирический герой» его «военной» баллады «Ошибка»:
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой.
Мы похоронены где-то под Нарвой
Мы были и нет.
Так и лежим, как шагали попарно
Попарно, попарно
Так и лежим как, шагали попарно
И общий привет!
Эта песня посвящена сотням тысяч солдат Волховского фронта, павших при неудачной попытке прорыва Лениградской блокады зимой 43-го года. От слов этой баллады идет мороз по коже, она — единственный памятник погибшим «неизвестным солдатам», (других памятников на месте гибели тысяч солдат нет) и в ней отражен истинный патриотизм автора. Но такой патриотизм неприемлем для «массового человека», он не греет, не зовет к грядущим боям, да и сам автор с нерусской фамилией — явный «пораженец»:
Где полегла в сорок третьем пехота
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря…
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота!
Там по пороше гуляет охота, трубят егеря…
Песня «Мы похоронены где-то под Нарвой» не только памятник погибшим, это еще и укор беспамятству потомков, всех этих новоявленных национал-патриотов, беснующихся по поводу переноса памятника в Эстонии и начисто забывших о миллионах не похороненных солдат на территории самой России. Но кто помнит сегодня в России об Александре Галиче (Гинзбурге)? Кто, кроме нескольких сот диссидентов-интеллектуалов, оплакал его, некогда успешного драматурга, режиссера и поэта, лауреата всяческих премий, сознательно пошедшего на конфронтацию с тоталитарной властью, выброшенного из СССР в начале 70-х и погибшего в 78-м году в Париже «при странных обстоятельствах»? Его искренняя боль за преданный и растоптанный своими же «опричниками» российский народ оказалась не нужна этому народу… Его песни-памфлеты»: Старательский вальсок», «Ночной дозор», «Красный треугольник», цикл песен про «Клима Петровича» — злая сатира на советское общество, а кому же это понравится, когда «жид, пусть и крещеный, насмехается над русским народом»? Об А.Галиче написано много, и анализ его творчества не является задачей данного исследования. Напоследок замечу лишь, что православный А.Галич не стыдился и не открещивался от своего еврейства, (баллада «Засыпая и просыпаясь», «Кадиш», «Пески Израиля»), никогда не стремился выглядеть «своим» в глазах российской «черни» и до самой смерти оставался врагом коммунистического режима…
Другой поэт-песенник 60-х—80-х, Б.Ш.Окуджава, ушедший в 41-м на фронт добровольцем, также автор замечательных песен «военного цикла»: «Отгремели песни нашего полка… «, «Не верьте погоде, когда проливные дожди она льет…», «Купил часы на браслетке я…», «Вы слышите, грохочут сапоги…» и т.д. Его гуманные и в высшей степени патриотичные баллады о человеке на войне тоже не подошли российскому «человеку толпы», они для него слишком сложны, ему «чего-нибудь попроще бы», попонятнее. Да и что это за слова такие:
Нас осталось мало, мы и наша боль,
Нас не много и врагов не много,
Живы мы покуда, фронтовая голь,
А погибнем — райская дорога…
Руки на затворе. Голова в тоске,
А душа уже взлетела вроде.
Для чего мы пишем кровью на песке,
Наши песни не нужны природе…
И даже его знаменитые песни, посвященные Отечественной войне и вошедшие в советские фильмы — «Горит и кружится планета…» и «Бери шинель, пошли домой…», оценены и любимы и всеми настоящими фронтовиками, и истинными ценителями поэзии, тоже не были приняты большинством российского народа, и уходят в прошлое, ибо в них слишком много горькой правды о войне и о человеке на войне.
Истинному российскому «патриоту» это совсем не подходит.
А подходит ему надрывно-героическое:
Вы лучше лес р-рубите на гр-р-робы
В прор-рыв идут штр-рафные батальоны!
И не важно, что угробили 700 тысяч этих штрафников, кто их там считал, зато выиграли войну, заняли пол-Европы и «нас потом все боялись!». Воистину, В.Высоцкий писал и исполнял настоящие советские патриотические песни и зря чиновники от Москонцерта не пускали его на эстраду. Он бы хорошо смотрелся там рядом с И.Кобзоном, исполнявшим тухмановское заказное изделие — «День победы» или таривердиевское — «Мгновения». Правда, ФОРМА исполнения у «ВеВе» была, с точки зрения тех же чиновников, неудобоваримая — этакий пьяный хриплый надрыв, как в подворотне, (а не благостное баритональное соло «кремлевского соловья» Кобзона), что в брежневскую эпоху не разрешалось категорически.

ИСПОЛНИТЕЛЬ «СОЦИАЛЬНОГО ЗАКАЗА»
Да, не пускали В.Высоцкого на «кремлевские» концерты, а он ведь рвался туда, ему мало было просто народного признания, ему хотелось бОльшего, но тогдашние идеологи под руководством покойного Лапина не разрешали. Не разрешали, несмотря на тот факт, что очередная жена, известная французская кинозвезда, дочь русских эмигрантов М.Влади, вступила в Французскую компартию и стала председателем общества «СССР-Франция», да и сам Высоцкий в 1978 году написал обращение в ЦК КПСС: «…Могу быть ПОЛЕЗНЫМ ИНСТРУМЕНТОМ на службе в пропаганде идей нашего общества (!)…». Напомню тем, кто не знает или забыл, что это были годы, когда в СССР публично шельмовали и судили диссидентов, когда «несогласных с генеральной линией родного ЦК КПСС» запирали в психлечебницы, когда ведущие советские газеты травили академика А.Д.Сахарова и ежедневно захлебывались в антисемитской ненависти к Израилю и «международному сионизму».
И в это самое время «народный бард», ставший в глазах его многочисленных почитателей символом сопротивления «генеральной линии партии», заявляет о своем согласии «быть полезным инструментом» в пропаганде идей (!) тоталитарного общества.
Может быть, я ошибаюсь, но за всю историю противостояния российской власти и творческой интеллигенции пожалуй, только Маяковский так истово распинался в желании служить «власть предержащим». Но, если в октябре 17-го года у творческой интеллигенции были еще какие-то иллюзии относительно большевистской власти, то к началу 70-х о каких иллюзиях могла идти речь? И В.Высоцкий добровольно выполняет «социальный заказ» — он пишет песни о шахтерах («Марш шахтеров»), рыбаках, водолазах, о милиционерах, колхозниках, о советских спортсменах (помните патриотичную песню «Профессионалы», о матче канадской сборной с хоккеистами сборной СССР?), о рабочем классе, он ездит выступать с концертами по России, он выступает на заводах, на шахтах Донбасса, перед рыбаками Мурманска. Он, разумеется, позволяет себе иронию по отношению к российским «работягам» («Письмо рабочих тамбовского завода…», «Инструкция перед поездкой за рубеж…») то эта добрая насмешливость над слабостями «пролетариев» (любовь к выпивке, политическая безграмотность, убогость мыслей) никогда не переходит в злую сатиру, как у А.Галича (см. баллады из цикла «Коломийцев в полный рост»). И российский народ с пониманием относится к этой доброй иронии, «Володька» Высоцкий свой в доску поэт, ему можно и посмеяться над народными слабостями.
Советский чиновный «официоз» вполне благосклонно относится к его пьяному эпатажу и загулам, сквозь пальцы смотрит на его «левые» концерты и выпускает за границу, во Францию, в США, (даже на Гавайи!), где он выступает с концертами перед бывшими «соотечественниками». Удивительный факт, но русская эмиграция также воспринимает Высоцкого, как «полпреда» не до конца задавленного КГБ российского инакомыслия.
Правда, Вл. Буковский, один из немногих высланных диссидентов, не питал иллюзий относительно Высоцкого. В одном из документальных фильмов о Высоцком он дал интервью, где объективно дал характеристику выступлениям Высоцкого и Влади в США: «Почему я должен ходить на их концерты? Кто такой Высоцкий? Это вполне советский артист, его репертуар по сути — восхваление жизни советского человека. А Марина Влади? Дворянка, дочь эмигрантов, разве она не знала, вступая в компартию, что из себя представляет КПСС, особенно после Пражских событий?..» Я не могу ручаться за точность цитаты, но смысл сказанного именно таков.
В сущности в отношении официальной коммунистической власти к В.Высоцкому отражено классическое двоемыслие советского госаппарата: с одной стороны Высоцкого не пускают на официальные торжества, не осыпают регалиями, не дают госпремий, с другой стороны, — он сыграл главную роль в престижном милицейском сериале «Место встречи изменить нельзя», он задействован на ведущих ролях в «Театре на Таганке» и зарабатывает большие деньги на «неофициальных» концертах, которые вполне официально проводятся в НИИ и на крупных заводах, и, наконец, его приглашают петь на дачи партийных бонз. Таким образом, можно сказать, что Высоцкий, в отличие от тех же А.Галича, Б.Окуджавы, Ю.Визбора, Ю.Кима и пр. «бардов», признан «своим», он становится как бы лидером «официальной оппозиции». Но и простой российский народ, и диссидентствующие интеллектуалы не обращают внимания на эти «странности» в отношениях власти и «опального поэта». Мне могут возразить его фанатичные поклонники, что в песнях Высоцкого, особенно в балладах на «лагерную тему», звучит обличение советскому строю. Но какова эта самая «лагерная» тематика в творчестве Высоцкого?

ЗАСТУПНИК «БЕЗВИННО ПОСТРАДАВШИХ» ИЛИ ПЕВЕЦ РОССИЙСКОЙ УГОЛОВЩИНЫ
Начнем с того, о КАКИХ «зэках» сочинял свои «душераздирающие» баллады Высоцкий? Если в незамысловатых текстах начала 60-х еще проступает некая ирония по отношению к своему странному «лирическому герою», московскому уличному хулигану (песни «Наводчица», «…Мы вместе грабили одну и ту же хату…», «У тебя глаза — как нож», «Татуировка», «Я женщин не бил до семнадцати лет», «Городской романс» и проч.), то в дальнейшем, развивая тему хулиганствующего «пацана», протестующего против «несправедливости окружающего мира», Высоцкий отходит от «отстраненного» взгляда на это явление российской действительности, он все более сливается со своим «героем», он уже не иронизирует, он СОЧУВСТВУЕТ «бунтарю», ведь тот один против государства, против прокурора, «мусоров» и граждан-стукачей. Так Высоцкий врастает в психологию «угнетаемого изгоя общества», он жалеет его «поломатую» жизнь:
«…Если шел вразрез —
На фонарь, на фонарь,
Если воровал —
Значит сел, значит, сел,
Если много знал —
Под расстрел, под расстрел!»
С его легкой руки российское хулиганье и уголовный элемент — этот бич российского общества со времен становления в СССР сталинской диктатуры (именно Сталин объявил уголовников «социально близким элементом»), становятся ГЕРОЯМИ, этакими «робин гудами», благородными разбойниками:
«…Не отрицаю я вины — не в первый раз садился,
Но — написали, что с людьми я грубо обходился.
Неправда! — тихо подойдешь, попросишь сторублевку…
При чем тут нож, при чем грабеж?
Меняй формулировку!»
(Песня «Вот раньше жизнь!»)
Высоцкий как бы забывает, что поэт может (и должен!) показывать явления, уродующие жизнь, он может сочувствовать непутевым, бесталанным героям, как сочувствовал В.Шукшин героям своих «историй», он может иронизировать и смеяться, но ни в коем случае не должен врастать в их «волчью шкуру» и оправдывать их звериную сущность.
Но, возразят мне поклонники «лагерной темы», что Высоцкий пел и про политических «зэков». Согласен, пару-другую баллад он посвятил и «политзэкам», но львиная доля «тюремного цикла» Высоцкого посвящена именно уголовникам — драчунам, карточным шулерам, ворам, убийцам, это их устами поэт просит понимания и жалости.
«Ой, где был я вчера — не найду днем с огнем!
Только помню, что стены — с обоями, —
И осталось лицо и побои на нем, —
Ну, куда теперь выйти с побоями?»
(«Ой, где был я вчера…»)
«…И, кулаками покарав, и попинав меня ногами,
Мне присудили крупный штраф за то, что я нахулиганил.
А потом — перевязанному, несправедливо наказанному —
Сердобольные мальчики дали спать на диванчике».
(«Вот — главный вход…»)
Если и встречаются в его ранних балладах жертвы сталинского террора, то это «бытовики» или так называемые «мужики», а вовсе не осужденные по 58-й статье. Герой песни «Банька по-белому» обращается к «хозяюшке» со словами:
«Сколько веры и лесу повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди — профиль Сталина,
А на правой — Маринка анфас…»
Эта деталь подчеркивает, что герой трагической баллады — «бытовик», так как политзэки никогда не кололи профиль главного палача страны на груди, «чтоб он слышал, как рвутся сердца». Даже в самых своих острых «лагерных» песнях Высоцкий лишь касается политического беспредела сталинских времен, герои его баллад не испытывают ненависти к растоптавшему их режиму, они всегда винят в случившемся конкретного человека, а не систему:
«…Все обиды мои — годы стерли,
Но живу я теперь, как в наручниках:
Мне до боли, до кома в горле
Надо встретить того попутчика!
Но живет он в городе Вологде,
А я на Севере, а Север — вона где!»
(«Попутчик»)
Лирический герой Высоцкого, неважно — осужденный за свои «подвиги» уголовник или «безвинно севший» («мужик»), все равно предстает, как патриот своей страны. И, конечно же, этого героя-«патриота вопреки всему» нельзя сравнить с героями баллад А.Галича, ибо у героев Галича ДРУГОЙ настрой, они ничего не забыли и не простили:
«Я подковой вмерз в санный след,
В лед, что я кайлом ковырял.
Ведь недаром я двадцать лет
Протрубил по тем лагерям.
До сих пор в глазах вьюга тает,
До сих пор в ушах шмона гам!»
Это поэзия высшей пробы не только потому, что у автора совсем другой поэтический уровень, но и потому, что сама тема берется неизмеримо глубже, без оглядки и страха, что обвинят в «непатриотизме», а то и посадят:
«Я и сам живу — первый сорт
Двадцать лет, как день, разменял!
Я в пивной сижу, словно лорд,
И даже зубы есть у меня!»
(«Облака плывут в Абакан»)
Лирический герой Галича, не сломленный и не простивший режиму своих «двадцати лет», непатриотичен, более того, он опасен, это не уголовная сволочь, для которой тюрьма и лагерь — дом родной и которую, хотел он того или нет, воспел в своих балладах В.Высоцкий. Более того, пожалуй, никто из бардов российского андеграунда не посвятил уголовному миру столько своей поэтической продукции, как это сделал Высоцкий. Можно утверждать, что ИМЕННО ОН УВЕНЧАЛ КАБАНЬЕ РЫЛО РОССИЙСКОЙ УГОЛОВЩИНЫ ПОЧЕТНЫМ ЛАВРОВЫМ ВЕНКОМ. И уголовный мир России ответил ему своим признанием и любовью. Мне приходилось довольно часто ездить в экспедиции в разные концы Союза и я всякий раз с удивлением отмечал эту страстную любовь к песням Высоцкого именно у отбывших срок уголовников, живших и работавших на «выселках», а также у всякой шпаны из рабочих общежитий, где в любое время суток из раскрытых окон раздавался знакомый хриплый, с надрывом, голос:
«Считай по-нашему, мы выпили не много —
Не вру, ей богу, — скажи, Серега!»
Если в песнях А.Галича сквозила горькая правда о послесталинской России, в которой практически мало что изменилось, то в балладах Высоцкого — всего лишь ПОЛУПРАВДА: да, мол, были лагеря, штрафные батальоны, безвинно севшие, но мы ВСЕ люди и жертвы советской системы — и «мусора», и лагерные «вертухаи», и уголовные «паханы», и «прочие граждане-фраера». Вот здесь и отражена философия «массового человека», тех, кого А.С.Пушкин называл «чернью». Владимир Высоцкий стал выразителем настроений этой российской «черни», ее чаяний и настроений, ее обиды на власть, и ее задавленной национальной идеи. Высоцкий невольно повторил своей жизнью историю доктора Джекила и мистера Хайда, и в нем самом изначально «добрый доктор Джекил» слился в конце с «мистером Хайдом» российского уголовного мира. Он невольно стал харизматическим лидером российской «черни», и потому его смерть от передозировки алкоголя и наркотиков превратилась в несанкционированную демонстрацию «массового» российского человека, впервые за много лет безгласности показавшего коммунистическому режиму свою просыпающуюся силу.

МАГИЯ АКТЕРСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ
Российский «массовый человек» обожал не только незамысловатые тексты его песен, но и сам стиль их исполнений, этот хриплый, рвущий душу голос, этот «душевный» надрыв пьяного скандалиста, хорошо обыгранный Высоцким. Не будем забывать, В.Высоцкий был профессиональным актером и при исполнении песен разыгрывал перед слушателями целые пантомимы. И именно потому его слабые в поэтическом смысле тексты выигрывали от актерского исполнения. Но эти же тексты, исполненные ДРУГИМИ, сразу проигрывали в глазах (точнее, в ушах) слушателей.
Уже находясь в Израиле, я как-то ехал от северной границы в джипе с офицером-израильтянином, и он вдруг включил запись Высоцкого. Я узнал «Горное эхо». В Ливане тогда шли боевые действия, и этот двадцатидвухлетний лейтенант, только что вышедший из войны, решил расслабиться. Я спросил его, знает ли он, кого сейчас слушает. Он ответил, что это «русский сахкан Висоцкий» и что его однополчанин дал ему послушать.
— Но ты понимаешь, о чем он поет?
— Нет, не понимаю ни слова. Но КАК он поет! Какая энергетика!
Тогда я сказал ему, что известный израильский бард Аркадий Духин перевел песни Высоцкого на иврит и неоднократно исполнял их, на что этот парень, прекрасно знавший тексты, исполняемые Духиным, возразил:
— Ну, ты сравнил! Это же совсем ДРУГИЕ песни. Совсем другие…
И, в связи с этим, я вспомнил концерт бардовской песни, на котором Лариса Герштейн исполняла на иврите песню Булата Окуджавы «Грузинская застольная». И я видел выражения лиц коренных израильтян, слушавших песню незнакомого им поэта, представителя совсем другой культуры. И то, КАК они слушали. Эти примеры наглядно показывают, что тексты Высоцкого «работали на публику» лишь тогда, когда их исполнял сам Высоцкий. Как только его песни исполняет кто-то другой, их магия теряется. Б.Окуджава пел свои баллады тихим дребезжащим голосом и без лицедейства. Но когда его тексты исполняли Е.Камбурова или Л.Герштейн, то сразу чувствовалась сила их поэтического воздействия.
Для Галича и Окуджавы важен был в первую очередь сам текст, его смысл, его поэтическая и философская глубина.
Для Высоцкого — какое впечатление он производит на массы. Ему важна была реакция масс, он хотел собирать стадионы, как известные певцы на Западе, жаждал официального признания (отсюда и знаменитое письмо в «высшие инстанции» про желание служить пропаганде). И в то же время Высоцкий презирал «массового человека» и это презрение иногда прорывалось в его песнях (напр. «Песня гогера-могера», «Диалог у телевизора»), да и в самом поведении перед аудиторией — он НИКОГДА не отвечал на вопросы на своих концертах, не общался с публикой и, закончив петь, резко разворачивался и уходил.

АКТЕР ТЕАТРА И КИНО
Актером он был весьма средним, «второго и третьего планов». Это очередная «народная» сказка, что его не снимали в кино. Снимали и достаточно часто, («Карьера Димы Горина», «Стряпуха», «Опасные гастроли» и пр.), но, до встречи с Говорухиным, в эпизодических ролях. На серьезные роли он не тянул, не хватало таланта, да и допускал постоянные алкогольные срывы. В те же самые 50-е годы начинали сниматься такие блестящие актеры, как И.Смоктуновский, А.Миронов, Ю.Яковлев, О.Даль, А.Баталов, С.Юрский, О.Табаков, С.Крамаров (кого не назвал?). Высоцкого нельзя даже сравнивать с ними, потому как признаком большого актера является его способность ПЕРЕВОПЛОЩАТЬСЯ. В.Высоцкий всю жизнь во всех картинах и спектаклях играл только одного героя — самого себя. Таков его Гамлет, таковы и другие, удачно сыгранные в театре и кино роли — поручик Брусенцов («Служили два товарища»), Дон Гуан («Маленькие трагедии»), Галилей («Жизнь Галилея»), Хлопуша («Пугачев»), капитан Жеглов («Место встречи изменить нельзя»). Можно сказать, что и интерес к нему, как к актеру, и у зрителей, и у режиссеров усилился именно после завоевания им популярности в качестве поэта-песенника, а также с приходом его в 1964 году в «Театр на Таганке», где его стал «раскручивать» Ю.Любимов, закрывая глаза на его пьяные дебоши и срывы спектаклей. В Театре на Таганке был сильный коллектив актеров (Б.Хмельницкий, Н.Губенко, В.Ярмольник, Л.Филатов, В.Золотухин, С.Фарада, В.Смехов, А.Филиппенко и др.), но публика стала «ходить на Высоцкого» именно благодаря растущей популярности его, как автора популярных «блатных» песен и шутливых раешников. Получалось, что поэт-песенник помогал славе актера, а актер — исполнителю песен.
Но только ли «слабостью» к нему Любимова, Говорухина и прочих российских интеллектуалов, выстроивших его «имидж» в 60-х годах прошлого века, объясняется такая, не утихающая по сей день, популярность В.Высоцкого у российской публики самого разного уровня?

РУССКИЙ «НАРОДНЫЙ» ХАРАКТЕР
На самом деле, проанализировав творчество Высоцкого, и как поэта, и как актера можно утверждать, что та бешеная популярность, которую он в короткий срок завоевал у слушателей-зрителей, это вовсе не поэтический талант. В СССР в 60-х—70-х двадцатого века хватало талантливых поэтов гораздо более высокого уровня. О Высоцком можно сказать, что он был талантливый версификатор, но весьма средний поэт. О Высоцком-актере мы говорили выше. То же самое можно сказать и о его гражданской позиции, якобы им занимаемой. О трагедии Пастернака, затравленного советскими литературными чиновниками, написал свою знаменитую песню «Памяти Б.Л.Пастернака» А.Галич, написал и исполнил на 1-м Всероссийском слете бардовской песни в Новосибирске, в 1968 г., с чего и началось его преследование властью. В.Высоцкий «не заметил» травли Б.Пастернака. Он был лично знаком с Андреем Синявским, но когда против Синявского и Даниэля КГБ начало политический процесс, Высоцкий не сказал ни слова в их защиту, (пусть даже в песенной форме, иносказательно!). В августе 1968 года советские танки вошли в Прагу, раздавив попытку чехов демократизировать советский режим, и семеро российских диссидентов выходят на Красную площадь в знак протеста. 22 августа 1968-го А.Галич пишет свой знаменитый «Петербургский романс»:
«И все так же, не проще,
Век наш пробует нас —
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час!»
Высоцкий отмалчивался и тогда, и потом, когда шли политические процессы против диссидентов, когда советские СМИ травили А.Д.Сахарова, когда исключали из СП СССР А.Галича, В.Войновича, Г.Владимова, когда громили редакцию единственного «либерального» журнала «Юность», когда изгоняли из СССР А.Солженицына, когда в советская печать развернула антисемитскую травлю еврейских «отказников». Его коллега по «бардовскому цеху», Ю.Ким как-то в интервью признался, что «на площадь» он, конечно, не выходил, но письма в защиту невинно осужденных подписывал, за что и был вызван на допросы в КГБ и лишен права на выступления и даже на творчество. Ему пришлось брать псевдоним «Михайлов» и писать песни для детских спектаклей.
В.Высоцкий, так много писавший «о борьбе», о «подлецах» и «суках», в «подписантах» не состоял. Ибо это была не его борьба, и не этой свободы он хотел. Не было гражданской позиции, напротив, было желание «стать полезным инструментом» в пропаганде советских идей. Но и это сотрудничество с властью российская интеллигенция ему прощает также, как прощают советские чиновники женитьбу на «француженке», круизы по «заграницам» и «левые» концерты.
Дело в том, что В.Высоцкий воплотил в себе, во всех своих проявлениях, русский «народный» характер. Тот самый характер, который так верно был описан Ф.Достоевским в своих героях — Раскольникове, Мите Карамазове, Рогожине, и проч. Вот этот русский тип «стихийного бунтаря», с его пьяными загулами, дебошем, битьем физиономий и даже убийством и последующим раскаянием за учиненные скандалы и душегубство, и вечным вопросом в душе: «Тварь я дрожащая или право имею?», именно этот тип отразил Высоцкий в своем творчестве:
«И откуда взялось
Столько силы в руках! —
Я как раненый зверь
Напоследок чудил:
Выбил окна и дверь
И балкон уронил».
Особенно ярко это удалось воплотить Высоцкому в образе Хлопуши в спектакле «Пугачев» («Я пришел дать вам волю»). Этот дикий рев бывшего клейменого крепостного, ставшего правой рукой и главным душегубом при Пугачеве, сопровождает зрителя весь спектакль и, глядя на игру Высоцкого (игру ли?), я невольно вспоминал его стихи:
«Мне вчера дали свободу,
Что я с ней делать буду?»
Вот за это точное отражение образа российского массового человека, сочетающего в себе стихийного анархического бунтаря, жаждущего «воли», не знающего, что с этой «волей» делать, крушащего все подряд, и в то же время — истинного патриота своей тоталитарной державы:
«…Я сам завел с француженкою шашни,
Мои друзья теперь — и Пьер и Жан.
Уже плевал я с Эйфелевой башни
На головы беспечных парижан…»
За восхваление и героизацию этого типажа русского человека в творчестве и наградил Высоцкого российский народ званием «народного артиста», торжественными похоронами и посмертной славой.

ИТОГИ ЕГО ТВОРЧЕСТВА
Владимир Высоцкий умер вовремя. Проживи он до конца 80-х, неизвестно КУДА пошел бы он со своей гитарой и вполне возможно, что узрели бы его поклонники (из числа интеллектуалов) в рядах национал-патриотов, под триколором с двухглавыми орлами. И испытали бы горечь разочарования, как испытали многие, увидев барда А.Розенбаума во главе казачьего хора или на кремлевской сцене, поющего вместе с хором МВД «Мурка, ты мой муреночек!». Всевышний спас Высоцкого от такого позора.
Мне, наверняка, возразят — разве В.Высоцкий сочинял только песни на «блатную» тематику или шутовские пародийные раешники? Разве не было у него настоящих, серьезных и талантливых песен о жизни, о смерти, о любви? Неужели прав был тот, забытый ныне критик, который окрестил Высоцкого «поэтом-блатарем»?
Разумеется, были. У В.Высоцкого ЕСТЬ несколько десятков песен-баллад (из 600!), удивляющих своей неожиданной философской глубиной, гуманизмом и даже поэтическим талантом. Это прежде всего его лирические баллады: «Баллада о любви», «Баллада о борьбе», «Этот день будет первым всегда и везде», «Притча о Правде и Лжи», «Расстрел горного эха», «Я никогда не верил в миражи», «Водой наполненные горсти…», «Я не люблю фатального исхода…», песни к дискоспектаклю «Алиса в стране чудес» и, конечно, стихи, посвященные Марине Влади: «Маринка, слушай, милая Маринка…», «Нет рядом никого, как ни дыши». Можно сказать, что именно благодаря Марине Влади, своей любовью продлившей творческую жизнь Высоцкого, двенадцать лет подряд вытаскивавшей его из пьяных загулов, и благотворно повлиявшей на его творчество, и были созданы Высоцким его лучшие песни. Марина Влади — звезда французского кино и театра 60-х, пожертвовала своей артистической карьерой для того, чтобы российский народ имел сегодня своего национального «барда», разумеется, совсем не гения «пушкинского уровня», но занявшего свое место в ряду других российских поэтов-песенников двадцатого века. Кто оценит ее жертву, кто оценит эту жизнь, брошенную под колесницу триумфатора, ставшего ныне неформальным лидером российской националистической «черни», правящей сегодня бал не только в России, но и захлестнувшей города Европы, Америки и Ближнего Востока?
И, к великому сожалению, все самое лучшее из созданного Высоцким не осело в душах тех, чьи «надписи на русском языке» красуются не только в «парижских туалетах», но и на еврейских кладбищах Европы и стенах синагог Тель-Авива и Нью-Йорка. Эти «новые русские» продолжают с наслаждением слушать не «Скалолазку», и не «Прощание с горами», а «Милицейский протокол» и «Кони привередливые». Все логично. Кто хочет завоевать любовь «всего народа», тот в итоге становится королем «черни». Тот же, кто сочинял для немногих истинных ценителей, кто призывал «милость к падшим», тот в будущем будет признан и всем народом. Когда народ будет этого достоин. История все расставит на свои места.

«Секрет» — «Континент»