Новая театральная словесность-3

Он настоящий американец, не типичный, как принято говорить, а именно настоящий – Казимир Лиске, актер, режиссер театра «Практика», польско-литовского происхождения (родом из Денвера, штат Колорадо), квакер.

После того, как закончилось наше с ним интервью и он терпеливо и доброжелательно выслушивал мое занудство (к сожалению, комп заключил и придется передавать слова Казимира в изложении), он зашел в служебное помещение театра, взял сложенный и притуленный там за углом небольшой велосипед, вышел на улицу, собрал велосипед, одел и застегнул шлем, бывший в рюкзачке, натянул громадные краги на руки и направился по своим делам в вечернюю Москву. А на прощание еще пожал мне руку, чтобы правильно закончить разговор, как это у нас принято.

Перед началом спектакля  “Black & Simpson” он вышел на просцениум – небольшую площадку между рядами зрительного зала и декорацией, и рассказал о том, как родился этот спектакль.

Предыстория его такова: Казимир ехал в машине и услышал по радио сюжет о том, как отец убитой девушки переписывается почти 15 лет с ее убийцей, который отбывает не одно пожизненное заключение. Он встретился с Гектором Блэком, взял у него письма Айвана Симпсона. И решил сделать по ним спектакль. По его словам, письма собраны были в обратном порядке – с 2013 года по 2002. Такой порядок стал ходом постановки, что интересно и с художественной, и с психологической точки зрения. Перевод переписки сделал Александр Нариньяни, а Казимир Лиске выстроил из текстов, взятых из реальных писем – написанных на компьютере в одном случае и от руки в другом – композицию, которая и стала в результате пьесой. По сути, она оказывается в тренде театра «Практика» – современная история, основанная, к тому же, на подлинных документальных записях.

Айван Симпсон не намеревался совершать тяжкого преступления. Он пробрался в дом дочери Гектора Блэка, взял какую-то бытовую технику, чтобы ее продать и купить дозу. Потом девушка пришла домой, и грабитель потребовал у нее ключи от машины, которые получил без преград. Но ему захотелось и изнасиловать дочь Блэка, на что та сказала, что только через ее труп.

Айван убил девушку, уехал на стоянку перед супермаркетом, продал наворованное, купил наркотики, а потом все же возвратился в дом убитой и совершил насилие уже над мертвой. А затем убежал к матери, где думал спастись от полиции. Но сам сдался полицейским и признал вину по всем статьям. Такова предыстория переписки и спектакля.

Все остальное – в нем самом. Без прикрас, но и без натурализма, просто, достоверно и убедительно.

Сказанное в письмах почти одинаковое, но как в «Болеро» Равеля, повторяясь снова и снова, нарастает по звучанию и внутреннему драматизму. Гектор Блэк пишет о том, что происходит на его ферме и с его женой Сюзи, а Айван Симпсон – о том, что случается с ним в камере и вне его.

Получается очень личная переписка, скорее всего, сокращенная, запущенная в обратном временном порядке от наших дней к началу нынешнего века, приобретает внеиндивидуальное, обобщающее звучание. Она не только о судьбах двух людей, связанных гибелью молодой девушки, а о том, что конкретная ситуация, воссозданная в меру подробно и в то же время – деликатно, выявляет нечто большее, чем  подробности частной жизни двух персонажей.

Она об ответственности за поступки, о слабости человеческой натуры, о том, что человек ищет и находит оправдания своим действием ( наркотик, демон, легион), как и о том, что, на самом деле, оправдания нет и не может быть. Вероятно, нет и полного прощения, но есть возможность понять другого человека и уберечь себя от разъедающего душу чувства мести (Гектор Блэк – по вероисповеданию тоже квакер). Содержание писем почти одинаковое. Гектор Блэк пишет о том, что происходит на его ферме и с его женой Сюзи, а Айван Симпсон – о том, что случается с ним в камере и вне его.

Но лейтмотивом тут все заметнее становится разговор о преступлении – пережитым одним и совершенным другим.

На скамейке, лицом к залу, сидят герои спектакля «Black & Simpson” (артисты Дмитрий Брусникин, актер МХТ имени Чехова, режиссер театра и кино, преподаватель Школы-студии МХАТ, и Антон Кузнецов, артист театра «Сатирикон».). Слева от одного и справа от другого лежат небольшого формата коричневые конверты. Артисты по очереди открывают их и читают текст, там напечатанный.

И поначалу кажется, что весь спектакль будет именно так – конверты и белые листочки формата А4 с текстом.

Но это чуть развернутое во времени предисловие. На срезе дерева скамейки, где сидит Антон Кузнецов появляются воспроизведенные зеленым цветом цифры – даты, которыми помечены письма. (Правда, в русской версии их написания.)

Но потом конверты заканчиваются, и вот тут не начинается, а продолжается спектакль. Артисты перемещаются неторопливо по сцене, заглядывают в письма друг друга, просто сидят рядом, когда идет чтение текста, никак не выражая отношения к услышанному.

Далее действие обостряется: стенка, разделяющая скамейку на две части, есть преграда для общения, то, что разделяет двух людей – этически, психологически,  в действительности. И то, что по стечению обстоятельств на годы объединило их таким своеобразным способом – старомодным и очень трогательным.

Когда смотришь постановку “Black & Simpson”, понимаешь, что такое настоящая режиссура.

Несомненно, что общий уровень театральных постановок в Москве достаточно высокий. То есть, содержание классической или современной пьесы на сцене передают адекватно, точно и выразительно. Но чуть отстраненно. Именно как пьесу про жизнь. Казимир Лиске, представив за полтора часа почти пятнадцатилетнюю переписку престарелого человека (ему 90 лет сейчас) и заключенного в 50 с чем-то лет, так работает с пространством текста и сцены, что здесь каждая деталь, каждый жест – отработаны до совершенства.

Казимир рассказал мне, что для него большой радостью было то, что Дмитрий Брусникин согласился играть роль Гектора Блэка. Лиске учился в Мастерской Константина Райкина, и общался с теми, кто занимался в Мастерской Брусникина (они сейчас резиденты театра «Практика»).

Некоторые проблемы возникли с исполнителем роли Айвана Симпсона. Сначала приглашен был не Антон Кузнецов, а другой артист. То есть, хотелось, чтобы именно Антон Кузнецов сыграл вторую роль в дуэте двух людей, которых соединило несчастье, горе и преступление одного из них. Уже шли репетиции, но все же стало понятно, что только Антон может сыграть Айвана Симпсона. И от вполне профессионального артиста, репетировавшего пьесу до него, пришлось отказаться.

Казимир уточнил, что в реальности Айван Симпсон – афроамериканец, что, естественно, не подчеркивается в его переписке с Гектором Блэком, и в атмосфере спектакля. Но есть в типаже Антона Кузнецова нечто дворовое, хулиганское, как и мастерство вживания в роль, так что типаж персонажа он сыграл настолько убедительно, что чувствовалось, что это не просто преступник, а не нашедший себе применения почти сорокалетний (в момент убийства) человек. Да и Дмитрий Брусникин играет не старика, а зрелого американца, который размышляет о старости, о болезнях жены Сюзи, о работах на собственной ферме, как бы подводя итоги ежегодна прожитому времени без дочери, которая стала жертвой насильника.

Антон Кузнецов в начальных письмах (тех, повторим, что написаны были несколько лет назад), говорит медленно, тщательно произнося слова, будто читает проповедь (его религиозность, изначальная или проросшая в его мировосприятии за годы заключения без надежды на досрочное или любое другое освобождение). Он не выдает эмоций, его вопросы и описания тюремного быта выглядят наивно и непритязательно. Выходит, что перед нами – задержавшийся в развитии ребенок, который не нужен был никому, рос и социализировался, как мог.

Когда он говорит про демона и легион, которые руководили им в тот момент, когда он был в состоянии наркотического воздействия, то явно цитирует Евангелия. Но стоит вместо демонов вставить – бесы – и история приобретет чисто русскую ипостась. Но режиссер сознательно уходит от этого, оставляя сюжет именно американским. При том, что он имеет, по существу, общечеловеческий смысл.

Интонация Дмитрия Брусникина – разговорная, перечислительная. Только  в финале спектакля, когда он просит описать, как было совершено убийство, он дает волю эмоциям. Они оправданы, честны и искренни. Перед нами путь взрослого человека от ненависти к прощению. Об этом есть и в письмах, когда Дмитрий Брусникин от имени Гектора Блэка говорит о том, что во время суда посмотрел на убийцу дочери и почувствовал, что не может еще простить его, но не в силах и относиться к нему со злостью.

О том же говорил мне и Казимир Лиске, описывая встречу с Гектором Блэком.

Тот дал согласие на то, что переписка его с заключенным будет использована как материал для театральной постановки.

В конце спектакля Казимир Лиске снова выходит с микровоном на авансцену и замечает, что переписка персонажей спектакля в действительности продолжается: Антон Кузнецов читает недавнее письмо своего персонажа, а потом Дмитрий Брусникин – своего, где говорится о том, что Гектор Блэк обращается к зрителям московского спектакля и передает им привет.

В ноябре Казимир Лиске собирается поехать в Америку, чтобы заснять на камеру интервью с Гектором Блэком. Хотелось бы и с Айваном Симпсоном, но, по словам режиссера, это сложно из-за того, что тот находится в тюрьме.

Я спросил, будет ли вставлен в фильм фрагмент спектакля, на что Казимир мне не ответил определенно, поскольку это выяснится по ходу работы и пока поэтому говорить и будущем фильме рано.

В спектакле все органично работает на ауру взаимоотношений двух обстоятельствами связанных на годы людей (задумываешься о том, что будет, когда Гектора не станет – Сюзи уже нет в живых и ее болезни, о которых буднично пишет Гектор Блэк, возможно, стали последствием потери любимой дочери).

Декорация, свет, музыка – все связано в единое целое настолько прочно и продуманно, что кажется, почти теряешь ощущение театральности и начинаешь воспринимать только слова и чувства, которые за ними стоят.

Декорация проста – длинная скамейка, разделенная пополам вертикальной стенкой. Мне она напомнила силуэт кондора и перевернутое распятие, но Казимира мое сравнение не очень удивило. Он говорил о том, что пришлось долго работать над тем, чтобы декорация (идея декорации Юрия Григоряна, художник Полина Гришина) стала именно такой, какой хотелось режиссеру. (Надо заметить, к слову, что Казимир Лиске – человек открытый и вежливый, внешне мягкий по натуре и настроенный, как думается, на позитив. Но при все том, несомненно, требовательный в том, что касается профессии, упрямый и настойчивый в меру возможного. Кажется по первому впечатлению, что он все равно станет добиваться своего в работе над спектаклем, какие бы доводы и отговорки ему ни приводили. И,  в конце концов, получится то, что, наверное, будет не стопроцентно похоже на то, что ему хотелось бы, но очень близко к тому результату, который он имел в виду.)

Сцену, как место, где и происходит действие спектакля ограничивают со всех сторон по периметру – маленькие лампочки, как в кинотеатре или в   пространство действия. Но артисты ближе к концу спектакля выходят за их границу. Антон Кузнецов в тот момент, когда рассказывает, как совершил убийство. Дмитрий Брусникин, когда говорит о том, что пережил, потеряв дочь.

Второй раз оба артиста оказываются на авансцене, выходя на аплодисменты, а затем – читая последние по времени письма персонажей, которых только что играли. (И вот этот выход за пределы декорации с чтением писем – есть переход от театрального их бытования к обычному, повседневному, не просто режиссерский ход, а открытый финал).

Несомненно, что здесь тщательно подобрана и музыка (Дмитрий Жук). То негромко звучит похожая на хорал мелодия, как в соборе, то что-то современное, что всегда является, как хор в греческой трагедии, не просто комментарием зачитываемых текстов, а еще и явной художественной данностью, придающей истории новое и логичное измерение.

Особенно надо сказать про свет в спектакле “Black & Simpson” (художник по свету Евгений Виноградов). Он общий – в самом начале, когда в полумраке сцены высвечиваются фигуры артистов. Направленный в тех местах, когда режиссеру нужно было выделить содержание писем. И тогда листочки с текстом становятся подсвеченными, как в библейских иллюстрациях. В какой-то момент слева зажигается софит и в его свете, который освещает верх сцены, возникает какое-то движение воздуха, как будто бы вот-вот должен слететь к героям постановки ангел. Он не появляется, конечно же, но вот само предчувствие возможности его присутствия между артистами на сцене дает такой мощный эмоциональный импульс, которым и дорог данный спектакль.

Дмитрий Брусникин весь спектакль в одном и том же костюме (художник Ульяна Полянская). Формально – Антон Кузнецов – тоже. Но по мере развития истории ретроспективно он одевает шапочку, освобождает рукава куртки, и его одежда, сначала спектакля, просто уличная, становится костюмом зека.

Все вместе создает настолько явный посыл, что не оставляет зрителей равнодушными, поскольку дело даже не в том, что события здесь документальны, а в том, что то общечеловеческое, что заложено в сыгранной Дмитрием Брусникиным и Антоном Кузнецовым трагедии, напоминает реалии и российские. Здесь тоже так называемые заочницы пишут письма заключенным, иногда, после их освобождения, выходят замуж за них, строят семью. Но пока не было, кажется, спектакля, чтобы такая переписка стала явлением художественным, а не будничным.

Казимиру Лиске удалось возвратить драматическим перипетиям их подтекст, показать, что за единичным преступлением возникает цепь совпадений и причин, которые становятся фоном преступления. Из этого отнюдь не следует, что спектакль об оправдании преступления. Повторим – он совсем о другом. О том, что между двумя людьми разного возраста и социального положения возник контакт, именно то, что важно было для режиссера показать в спектакле и продолжить вне его. О том, что частная вина есть беда не только одного конкретного человека, что не умаляет отнюдь ужаса совершенного им – девушка, которую он убил, пошла учительствовать в школу для таких вот подростков, каким был в юности Айван Симпсон. Это штрих, как нюанс, который придает рассказанному Казимиром Лиске дополнительный эффект, как музыка, свет, декорации.

Несколько слов надо сказать о режиссере. Он учился в Америке – Дартмоут-Колледж (режиссура и сценография), приехал в Москву и поступил в Школу-студию МХАТ на курс сына Аркадия Райкина.

Прекрасно говорит (с совершенно небольшим акцентом) и пишет по-русски, в «Практике» играет в спектакле драматическую роль, выступает и как композитор и музыкант. ( К рождеству с несколькими другими «театральными московскими американцами» хочет подготовить и исполнить соответствующую программу и исполнить ее в непафосном месте вроде клуба.)

Ставит спектакли в США, приглашен в Польшу и Литву, то есть, профессионально востребован и имеет планы на перспективу. Воспитывает с женой маленького сына Оливера и думает о его будущем в России или в США.

На самом деле, состоявшийся человек, артист и режиссер, знающий, что ему надо осуществить в профессии и умеющий добиваться желаемого спокойно и последовательно, что вызывает уважение и симпатию.

PS. Что значит, артисты и школа. Казимир не сразу вышел ко мне после окончания спектакля, он задержался для разговора с Дмитрием Брусникиным и Антоном Кузнецовым. Потом они вышли в фойе театра, одетые в осенние куртки, спокойные и будничные, как будто только что не сыграли драматический эпос в письмах. Казимир представил меня Дмитрию Брусникину, а тот, как бы между прочим, заметил, что видел меня во время спектакля. То есть, он был в образе, но замечал и реакцию зрителей, что говорит как о профессионализме, так и о том, что ему интересна реакция зрителей на происходящее.

PPS. Пока я ждал режиссера, обратил внимание на молодую девушку, которая сидела недалеко от меня на скамейке в фойе театра. Во всем ее облике чувствовались грусть и одиночество. Оделись, взяв вещи из гардероба ее знакомые, разговорили девушку, увели за собой, но через некоторое время она вернулась. И снова села на тоже место.

Когда мы начали разговор с Казимиром Лиске, она неторопливо поднялась, медленно подошла к нам, остановилась в нескольких шагах, а потом сказала, что спектакль произвел на нее очень сильное впечатление и она благодарна режиссеру за него. Высказавшись, девушка повернулась и также тихо и печально ушла, однако, было очевидно, что ей важно было сказать о своем впечатлении режиссеру. И она, набравшись смелости, сделала это.

Так что, можно сказать, что то, что вкладывалось в спектакль “Black &Simpson” и таким естественным родом нашло отклик и подтверждение.

Илья Абель