Поэтическое со-общение

Семен Бурда, русскоязычный поэт, живущий предшествующие двадцать лет в Нью-Йорке, читает стихи так, что в них хочется вслушиваться, улавливая музыку слов и ритма. Некоторые из них положены на музыку с гитарным сопровождением, потому звучат столь же открыто и очевидно. Их можно прочитать на его сайте попеременно в любой из вышедших книг, или в нескольких подборках интернет-журнала «Сетевая словесность».

Чтобы жизнь не стала скушной
От любви и от сохи,
Александр Сергеич Пушкин
Выдумал писать стихи.

И когда в житейских бедах
Я зашёл за край земли,
Я и сам тогда не ведал,
Что они меня спасли.

На угрюмых переездах,
Где шлагбаумы – стеной,
И в столице разлюбезной,
И в провинции квасной,

На заморской ли соломе –
Телогрейкой в шесть слоёв
Грел меня вдали от дома
Дом, построенный из слов.

Так в сибирские морозы
Дышит рыба в глубине;
Не матрёшки, не берёзы –
Эта речь живёт во мне.

Снова музыку заводит:
Ни очнуться – ни уснуть,
Как слепца, по кромке водит,
Как кутёнку, тычет грудь.

Будто женщина живая,
Приголубит пришлеца,
И не ждёт, не упрекает –
Просто вслед глядит с крыльца.

Впечатление не изменится от того, как написанное Семеном Бурдой приходит к его нынешнему читателю. Только авторское исполнение или музыкальное сопровождение чуть усилят чуткую данность их, прозрачную и харизматичную, как личность поэта, как его внешность, в чем-то торжественно-римскую, на радость скульпторам и фотографам, в чем-то добродушную до отзывчивости, чуть ли ни юношеской для взрослого, состоявшегося творческого человека.

Зачем мне этот свет в окошке дальнем,
Гаданье на смерть голосом глухим?
Зачем меня вы пишете, стихи,
Доверчивым, крутым, сентиментальным?

Ведь вы, порой, бессильны, как молитва,
Как скошенная августом земля…

В его стихах чувствуется традиция русской литературы, главным образом, поэзии: торжественность строф Тредиаковского, легкий беллетризм Пушкина, советский романтизм Светлова, возвышенный в просторечии слог Бродского (если Семена Бурду только слушать, то вдруг возникает ощущение, что свои стихи читает именно Бродский, на некоторый момент хотя бы, хотя очевидно, что манера декламации у обоих поэтов разная: Бродский читал строфу сразу, как бы одним фрагментом, а Бурда – ставя логическое ударение на каждом слове, так сказать, по-актерски, как любили читать в советское время поэтическую классику).

При том, что в каждом его стихотворении сохраняется его собственный пафос, его характерная речь со своеобразной дикцией – особая выразительность фразы и подачи слова. Практически здесь самодостаточное сочетание монолога и диалога, что в принципе есть в стихотворениях каждого подлинного поэта. Но именно специфичность данного сосуществования и определяет оригинальность авторского мышления, убедительность и выразительность его взаимоотношений со словом. Диалог с высшим и с читателем, монолог , обращенный к высшему и к читателю.

Страниц пожиратель – ребенок в колодце двора,
В грозу разглядевший, плывущую в тучах, квадригу,
Увидевший звезды как пыль, и столетья как брызги с пера,
Летящие в сердце – и в страхе захлопнувший Книгу,

Проживший аскетом, пытаясь прочесть этот код:
И тёмные смыслы, и тысячи спрятанных – кроме,
Однажды, в далёкой земле – на подземный наткнувшийся ход,
Пройдя по нему – оказавшийся в собственном доме,

Так пригнаны буквы – и смертному их не разъять;
И стал он счастливым, как мы, под невидимой сетью:
И крышу чинить, и на свадьбах чужих танцевать,

Кружит над свечой мошкара – светлячки не нуждаются в свете,
И Храм будет вечно разрушен – и вечно стоять

Под плач иудеев и горькие их голоса
С порогов апостольских и берегов вавилонских,

Рассеется пыль – и, как прежде, видны небеса
Над ржавой дорогой в рассыпанных яблоках конских
……………………………………………………
И тысячи лет на Земле – только капли росы
В господних садах, что стекаются в светлое Слово.

Земным божествам мы бросаем себя на весы
И в небо уходим – на поиски дома земного.

Поэзия Семена Бурды есть всегда простая на первый взгляд истории о том, что тронуло его внимание или вспомнилось, как давнее и исчезнувшее в душе событие, как пережитая быль о том, что когда-то случилось, вне зависимости от того, было ли это в детстве или в иную пору жизни автора стихов.

В его стихах есть непосредственность рассказа о знакомом, о том, что для читателя может представляться обыденным, подобным пережитому им самим. Однако речь не о бытописательстве, отнюдь, а о том, что делает в сущности обычное слово словом поэтическим – подтекст, возвышенность сказанного, сила убеждения произнесенного, выраженного в том или ином произведении. То, что и только может быть поэзией.

Учитывая полвека, которые Семен Бурда жил и работал до эмиграции в СССР, без обиняков и оговорок, стоит иметь в виду, что исключительно в хорошем смысле слова его стихи – поэзия традиционная, воспринимаемая сразу и внятно. Другое дело, что в явном и замечательном отличии от сугубо советской поэзии, идеологичной, прямолинейной, порой даже откровенно демагогичной в доказательстве того, что, названное словом, не подтверждено было жизнью, стихи Семена Бурды в каждой запятой оправданы не только его личным опытом, культурой и судьбой, а тем, что понятно читателям любого поколения, имеющего за плечами не только биографию советских времен.

Если снишься мне, значит, жив хоть один из нас,
Я надеюсь, что ты, но не жди письма и привета:

Я и божьи книги забыл – а что уж твою,
Хоть касался её не раз,
Но всё, что осталось – короткие вспышки света:
«Там вишня цвела – впереди было долгое лето …»

Да, и хроники лгут, и врачи – я увидел тебя вчера
На пристани, в бухте тресковой, где ветер и водограй,
Где снасти чинят с утра
Ещё не старые вдовы,
И одинокие лодки трутся у чёрных свай.

Рождается звук над водой, возникают слова,
Летучие рыбы кричат – ненадолго взлетая,
Медуза – наказана морем – на солнце растает,
Уходит прилив, остаётся морская трава…

Но вечер прозрачен, и плыть по созвездьям видней,
И время на улочки выйти – за мясом и пивом,
Смешаться с толпою на пристани – рядом с красивой
Танцующей женщиной – среди субботних огней.

И что из того, что всегда за твоею спиной
Камни на берегу, лежащие в тайном порядке –
Оcколок мозаики в пене, рассыпанная скрижаль…

Здесь так хорошо – на ступенях
Под дождиком моросящим,
C морем, со старой вишней, c косточкою горчащей, 
Последней – из целой горсти, которую выплюнуть жаль.

Особенно заметно это в том случае, когда стихи Семена Бурды перелагаются на музыку и звучат, как песни, вернее, баллады немного в старинном, чуть ли ни средневековом роде. Их исполняют по-разному, но лично мне кажется, что по всему ближе всего к тому, что пишет Семен Бурда то, что сопровождается музыкой и исполнением его постоянного коллеги в творчестве – Бориса Сихона. Возраст, жизненные реалии, освоенные различно, но все же соразмерно времени и пространству, отношение к творчеству, к слову и мелодии – все это вместе дает именно то качество звучания стихов Семена Бурды, которое остановит слушателя с первых же произнесенных строк и будет удерживать его внимание и после того, как гитарные аккорды отзвучат, затихнут, оставив место тишине и размышлению об услышанном.

Обычно музыкальные экзерсисы на стихи Семена Бурды сопровождаются как подборкой фотографий по теме стихотворений, положенных на музыку, или видеорядом, похожим на фильм. Каждый раз удается точно подобрать и то, и другое, в чем, вероятно, сказывается не только пиетет перед поэзией, а и профессиональное владение автором стихов включением слова в картинку.

Студент Горного института из Днепропетровска стал снимать документальные фильмы в свое время, будучи в них и сценаристом, и режиссером. На этом поприще он смог выстроить достаточно успешную карьеру, о чем говорит наличие различных поощрений, вплоть до упоминаний в связи с ВДНХ его деятельности в кино.

Но не надо забывать и то, что Днепропетровск в послевоенной советской истории имел дополнительный статус, поскольку, если не ошибаюсь, был родиной Брежнева. И вот талантливый режиссер, отмеченный призами и упоминаниями, то есть, несмотря на свое нетитульное происхождение, принимаемый в качестве своего, подает заявление на выезд на историческую родину. Везде бы в конце семидесятых такой демарш не прошел бы без последствий. В Днепропетровске, по понятным причинам, особенно. В результате – бытие в отказе, переезд в Москву, работа в «Ералаше» и открытая в 1989 году прямая виза, наряду с другими, для эмиграции в США. Но в Новый Свет Семен Бурда перебрался через семь лет, в 1996-м, уже на исходе странных девяностых годов в Новой России. Случайно или нет, это совпало с выходом его первой книги «Если земля круглая». Формально она была адресована детям, но в кратком интервью, которое Семен Бурда дал по поводу этой книги, он рассуждал о том, что взрослые – те же дети, но только многое забыли (в его версии, не поднимаются в те комнаты, которые для ребенка открыты, а взрослому кажутся ненужными). В Штатах он писал колонки в газете «Русский базар». И они не были по природе своей журналистикой в чистом виде, соединяя в себе поэтичность, легкость письма, популяризаторство, редкую стать доброжелательного разговора с читателем, при этом, на равных и уважительно. К тому же, на уровне личного, заинтересованного и дружеского общения.

То есть, и его журналистика стала по существу родом его поэтического творчества, как в сборниках его стихов уместны остроумные истории, написанные как бы прозой, но такой, что в ней заметна и очевидна поэтичность.

В чуть ироничном предисловии к сборнику «Предметы любви и печали» Семен Бурда пишет о том, что его стихи надо читать не подряд, один за другим, а поочередно из начала и из конца книги, чтобы пережить противоположные чувства, как при переходе с солнечной на теневую сторону улицы. Несомненно, есть здесь и игра ума, и совершенно осознанный авторский посыл, поскольку читатель ждет и находит здесь минорные и мажорные эмоции, которые в равновесии друг с другом и дают образ того, что есть поэзия Семена Бурды по собственному ее определению автором. С точки зрения читателя, перед нами замечательные, трогающие душу, точные и душевные тексты, которые, действительно, не стоит читать быстро и сплошняком, а как бы ощущать на ладони весомость каждого слова, его звук, его музыку, его сердечность и вдохновенность, при явном простодушии и кажущейся простоте при отдельном бытовании, как и в строчке, в строфе, в стихе. Это поэзия истинная, современная, живая и настоящая, как и должно ею быть у того, что чувствует вкус к слову, кто живет, как пишет, а пишет – без прикрас и вывертов, так, что беспокоит душу, радует ее совпадением с чем-то до конца невыразимым, что возвращает ее к идеалу, начинаясь с будничного и поднимаясь до обобщения, до высот духа и мысли.

Илья Абель