Полина Жеребцова | Роман «45-я параллель»

.
Об авторе

Родилась 20 марта 1985 года в Грозном и прожила там почти до двадцати лет. В 1994 году начала вести дневники, в которых фиксировала происходящее вокруг. Дневники охватывают детство, отрочество и юность, на которые пришлись три чеченские войны. Учеба, первая влюбленность, ссоры с родителями – то, что знакомо любому подростку, – соседствовали в жизни с бомбежками, голодом, разрухой и нищетой. C 2002 стала работать журналистом. Была принята в союз журналистов России, в финский ПЕН-клуб. Лауреат международной премии им. Януша Корчака сразу в двух номинациях на (за военный рассказ и дневниковые записи). Финалист премии А.Сахарова: «За журналистику как поступок». Автор книг пяти документальных книг о Кавказе: «Дневник Жеребцовой Полины» (Издательство «Детектив-пресс», 2011), «Муравей в стеклянной банке. Чеченские дневники 1994-2004» (Издательство «АСТ Корпус», 2014), «Тонкая серебристая нить» (Издательство «АСТ Елены Шубиной», 2015), «Ослиная порода» (Издательство «Время», 2017), «45 параллель» (Издательство Фолио, 2017). Книги переведены на 14 языков мира.

Отрывок из романа «45-я параллель»

Аннотация:
События происходят в городе Ставрополе, на сорок пятой параллели Земли.
Роман-документ основан на личных дневниках автора 2005-2006 годов.

****

— Гомосеки! Пидорасы окаянные! Геи! Голубятня пушистая! — Безумный крик пенсионерки Клавдии заставил нас выглянуть утром в окно.

Я и мама жили в конюшне, конечно, вовсе не потому, что наша фамилия Жеребцовы. Слегка подремонтированная в период сталинских инноваций, бывшая конюшня стала нашим временным жилищем вместо квартиры, разбомбленной российской авиацией в Чечне.

Соседка металась по двору и царапала сломанными вилами хрустящий морозный воздух, словно стремясь запустить рогатину прямо в небеса.

— Ах ты, насильник шелудивый! — истерила пожилая женщина. — Оставь в покое невинное дитя!

— Надо выйти, — сказала мне мама. — Без «скорой помощи» здесь не обойтись.

— Убери когти! Не кусайся! Не лишай невинности, засранец! — Клавдия Петровна бросила вилы вверх, и они, ударившись о крышу, отскочили обратно.

Мы вышли на улицу. Пенсионерка рыдала в голос.

— Что вы кричите, уважаемая Клавдия Петровна? — спросила я. — Вам плохо?

Соседка посмотрела на нас, как на врагов.

— Еще спрашивают! — возмутилась она, вытирая слезы порванной варежкой. — Совсем из-под платков мира не видно? Приехали из своей Чечни и не соображаете, что на русской православной земле происходит?!

— А что происходит? — удивилась мама.

— Сексуальная революция добралась до нас! — завопила седая женщина, замахав руками так воинственно, что мы предпочли отскочить.

— Где сексуальная революция? — полюбопытствовала я.

— На крыше моего дома!

Мы посмотрели вверх и поняли, что пенсионерка, в общем-то, права.

На ее крыше сидели два пушистых клубка, один из которых, более массивный, схватил другого зубами за холку.

— Насмешили! — сказала мама. — Отчего же кошкам не заняться любовью?

— Любовью?! — Клавдия Петровна побагровела, надув обвисшие щеки. — Любовью?! Вы так это называете?! Это же пидорасы блохастые!

— Не ругайтесь! — попросила я.

— Святые угодники, Царица небесная, дайте мне сил! Как же не ругаться?! Как не ругаться, люди добрые?! Вы видите большого трехцветного кота? Это Вова. Мой кот-гомосексуалист! Отвратился он от пути Господа, окаянный, пошел по кривой дорожке. А тот маленький, что жалобно пищит, невинное дитятко, отроду шести месяцев, по имени Тихон! Не смей насильничать! Не смей, пидорас проклятый! Уголовник! Паразит! — Последние слова были обращены к Вове, коту с наглой, круглой мордой.

Взывать к морали трехцветного гея с хвостом, похожим на флаг, оказалось бесполезно: зажав тоненько мяукающего Тихона между трубой и стоком на крыше, Вова продолжал развратные действия без малейших угрызений совести.

— Прямо власть и народ! — сказала мама. — Народ истошно пищит, а власть наслаждается!

— Эх, — махнула рукой Клавдия Петровна, — не спасла я Тихона от синюшной ориентации! Ведь понравится ему, чую, понравится секс нетрадиционный! И будет он потом с другими котятками это проделывать.

Подобрав с мерзлой земли вилы, соседка поставила их в угол деревянного прогнившего сарая и ушла.

— Наверное, нальет себе корвалол, — сказала мама. — А может, чего покрепче хлопнет.

Мы постояли еще немного под разлапистыми елями и вошли в дом.

Под вечер к нам постучала заплаканная Клавдия Петровна.

— Поесть дадите? — спросила она.

— Добро пожаловать, — пригласила я. — Не разувайтесь, пол бетонный.

— А то я не знаю, чай, не первый год в этом лесу… — Пенсионерка ловко проскочила в комнату и плюхнулась перед телевизором.

— Сейчас вареники с картошкой будут, — сказала мама. — Не волнуйтесь, покормим.

Клавдия Петровна улыбнулась.

Пока я замешивала тесто, а затем раскатывала его на тонкие пласты, Клавдия Петровна рассказывала новости.

— Представляете! — шумела она как камыш под ветром. — Опять два убийства! Второго декабря были убиты два подростка, а пятого — женщина и малыш! Надо запирать двери и молиться Господу!

— Часто такое в городе? — спросила мама.

— Да. — Клавдия Петровна судорожно вздохнула.

— В Грозном десятки людей исчезали бесследно каждую ночь. Никто потом даже трупов не находил.

— У вас тоже орудовали маньяки! — сделала вывод пенсионерка.

Поглощая вареники, она нахваливала мой сотовый телефон, которым я совершенно не умела пользоваться.

— Однажды выиграете в лотерею, а затем сможете купить себе дом рядом со мной… — размечталась Клавдия Петровна. — Тогда бы я каждый вечер приходила к вам на ужин…

— Было бы неплохо, — поддержала ее мама.

За всю жизнь я купила лотерейный билет только раз, но это было очень давно.

Созвездия сверкали на шелке темного неба, когда мы пошли провожать нашу гостью.

— Почему в детстве мы смотрим на звезды, а потом перестаем? — спросила я маму.

— Потом некогда! — отрезала она.

****

Полина Жеребцова. Роман «45-я параллель». — «Фолио», 2017. — 512с.

В украинском издательстве «Фолио» выходит новая книга Полины Жеребцовой «45 параллель», тут есть чеченские беженцы, прошедшие войну; представители ЛГБТ; дети, ищущие с родителями металл на свалках, чтобы купить хлеба; старики.