РОССИИ НЕ УДЕРЖАТЬСЯ В ПРЕЖНИХ ГРАНИЦАХ?

Даниил КОЦЮБИНСКИЙ, журналист, Санкт-Петербург

Вполне возможно, что страной, откуда миру в XXI столетии будет послан решающий сепаратистский импульс, окажется Россия. Об этом пишет в своей книге \»Глобальный сепаратизм как преодоление \»конца истории\», или Что таит революция в маске?\» журналист Даниил Коцюбинский.

В пользу предположения о неизбежности распада Российской Федерации свидетельствует, прежде всего, тот факт, что в историческом плане она продолжает традицию имперской государственности, основы которой были заложены более 500 лет назад. А это значит, что, помимо внешнеполитических обременений, доставшихся РФ \»по наследству\» от СССР и Российской империи, Российская Федерация вместе со статусом \»государства — продолжателя\» унаследовала и те внутренние противоречия, которые на протяжении XX века уже дважды — в 1917 и 1991 гг. — приводили к распаду российского государства.

Самым тяжким среди этих \»родовых недугов\» является \»генетическая\» неспособность к полноценной (то есть не только социально-экономической, но и социально-политической) модернизации. Ибо в случае вступления России на этот путь автоматически запускается механизм нагнетания неразрешимого внутриполитического конфликта, обрекающего государство на неизбежный взрыв и разрушение.

Причины такого, в общем, пессимистического положения дел лежат на поверхности. Московская держава (включая ее \»петербургский зигзаг\»), изначально была соединена и на протяжении веков скреплялась исключительно \»железом и кровью\». В 1917-1921 гг. рухнувшую империю воссоздали большевики, которые в течение семи десятилетий удерживали ее в состоянии тоталитарной \»заморозки\». После окончательного оформления Российской Федерации как \»единого и неделимого\» авторитарного государства, то есть начиная с 1993-1994 гг., силовая компонента также стала одним из важнейших инструментов сохранения относительной внутриполитической стабильности державы.
Перед очередным поколением россиян, вступающим в середине второго десятилетия XX века в очередную эпоху реформаторских пертурбаций, встает дилемма: \»Что выбрать — Родину или Свободу?\». А точнее, какую Родину выбрать: единую, неделимую и несвободную — или же свободную, но уменьшившуюся территориально?

Мысль о том, что именно огромная территория, а также этноконфессиональная и региональная разношерстность обрекают Россию на гражданско-политическую скованность и вечное отставание от ведущих мировых держав, активно обсуждалась еще в начале XX века. Из такого рода рассуждений уже тогда с неизбежностью вытекал \»еретический\», с точки зрения догмата о \»единой и неделимой\», вывод: о необходимости \»расчленения\» Великой России на более компактные и хозяйственно самодостаточные образования. С тех пор ситуация только усугубилась.

Ненасытный Робин-Бобин-бург
Так же, как и Советский Союз, Российская Федерация остается единственной страной-гигантом, чья столица — самый крупный национальный мегаполис, в несколько раз превышающий размеры любого другого города страны. Даже авторитарные государства-гиганты, претендующие на историческую долгосрочность, стремятся к некоторому административно-хозяйственному рассредоточению, дабы избежать синдрома \»имперской воронки\». То есть такого положения дел, когда государственный центр превращается в ненасытного пожирателя всех национальных ресурсов, а остальная страна — в налогово-сырьевую колонию. В этом отношении даже Российская империя и СССР были более перспективными государственными образованиями, нежели РФ. Вот лишь несколько сравнительно-показательных цифр.

К 1917 году соотношение численности населения в крупнейших городах России выглядело так: Санкт-Петербург — 2,3 млн жителей, Москва — 1,8 млн, Киев — около 700 тыс. жителей. В конце 1980-х в Москве проживало более 8,5 млн человек. В Ленинграде в 1988 году был торжественно зарегистрирован 5-миллионный житель. Таким образом, пропорциональный разрыв между двумя крупнейшими городами увеличился — с 1,3 до 1,7 раза. Население Киева составляло 2,6 млн, то есть, как и до революции, было в 3 с небольшим раза меньшим, чем население столицы.

А вот как выглядит демографический разброс в РФ-2012. Москва — 11,8 млн, Санкт-Петербург — все те же 5 млн чел. Следующий — Новосибирск — не дотягивает даже до 1,5 млн.

Бюджетный разрыв между Москвой и другими крупными городами РФ — еще более контрастен, нежели демографический. Так, в 2012 году бюджет столицы должен превысить 1,7 трлн руб. Казна Санкт-Петербурга \»стройнее\» почти в 4 раза и \»тянет\» лишь на 430 млрд руб.О Новосибирске приходится говорить и вовсе шепотом: 38 млрд руб. — в 45 раз меньше, чем в Москве. Ко всему этому стоит добавить, что огромная часть федерального бюджета России также расходуется в благословенных пределах Садового кольца.

Вследствие все расширяющегося диаметра \»имперской воронки\» продолжает неуклонно увеличиваться \»децильный коэффициент\» межрегиональной дифференциации: богатые (прежде всего, Москва) становятся все богаче, бедные — все беднее.

Федеральная гаррота
На этом фоне, начиная с конца 1990-х гг., происходит неуклонное снижение доли регионов в консолидированном бюджете страны. Особенно резкий скачок вниз (почти на 6%) пришелся на 2001 год, когда Кремль официально приступил к строительству \»вертикали власти\». Как следствие — начался рост числа дотационных и высокодотационных регионов (согласно данным Счетной палаты, в 2011 году их было 70). Недотационными сегодня являются всего 13 субъектов РФ: Москва, Санкт-Петербург, Татарстан, Пермский край, Вологодская, Ленинградская, Липецкая, Самарская, Свердловская, Тюменская области, Ненецкий, Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа.

Выглядящая комически абсурдной пропорция между \»дотационными\» и \»недотационными\» регионами России говорит, разумеется, не о нежелании или неумении населения большинства российских территорий качественно трудиться, но лишь о глобальной неэффективности и несправедливости всего государственного устройства РФ.

Таким образом, сегодня есть более чем серьезные основания для того, чтобы признать Российскую Федерацию неспособным к нормальному развитию, по сути, смертельно больным хозяйственно-политическим организмом. Его сердце — город Москва — представляет собой не энергичную мыщцу, равномерно обеспечивающую питанием все части государственного тела, но громадный вздувшийся и продолжающий распухать административно-финансовый пузырь, куда стекаются деньги и люди со всей страны. Что может стать с таким пузырем в весьма обозримом будущем? Вопрос кажется почти риторическим.

Куда двинется Пост-Россия?
Сама страна — то есть, органическая совокупность территорий и живущего на них населения, — разумеется, никуда не исчезнет. Однако полностью изжившие себя \»москвоцентричные\» векторы общественного развития сменятся новыми.

Спрогнозировать направленность этих векторов несложно. Достаточно просто принять во внимание тот основополагающий факт, что РФ по сей день остается территориально самым крупным государством в мире, занимающим значительную часть евразийского континента и непосредственно примыкающим к трем важнейшим центрам мировой хозяйственно-политической активности: Евросоюзу, Азиатско-Тихоокеанскому региону и зоне НАФТА. В силу этого логично предположить, что возможная дезинтеграция РФ приведет к тому, что разные группы регионов, ныне входящих в состав России, утратив кремлевскую \»скрепу\», естественным образом обретут различные геоэкономические векторы эволюции и \»притянутся\» к вышеупомянутым полюсам мировой экономики. Пост-Россия, таким образом, как бы \»разбредется\» по трем различным направлениям, сохранив, разумеется, свои традиционные межрегиональные связи и продолжая играть свою \»метафизическую\» роль транзитного коридора между Западом и Востоком.

Тенденция к стихийной переориентации российских регионов с Москвы на новые центры экономического тяготения проявляется уже сегодня. Легче всего это заметить на примере социально-экономического развития Сибири и Дальнего Востока, все более интегрирующихся с экономиками, трудовыми ресурсами и капиталами стран-соседей.

Мечты материализуются?

Тот факт, что в случае гипотетического общегосударственного кризиса национальные республики, входящие ныне в состав РФ, в той или иной степени устремятся к независимости, вряд ли требует специальной аргументации. Хотя степень выраженности центробежных трендов в различных национальных республиках, разумеется, сегодня далеко неодинакова.

Менее очевидной может показаться готовность «собственно русских» регионов к политической самоорганизации, автономной от Москвы. Однако при ближайшем рассмотрении ростки будущих региональных сепаратизмов — отчетливо различимы.
Наибольшую потенциальную готовность к тому, чтобы при соответствующих обстоятельствах перевести разговор о политической независимости в практическую плоскость традиционно выказывают сибиряки. Это и неудивительно: во-первых, за их плечами почти двухсотлетняя традиция сибирского областничества, во-вторых, в их потенциальном активе — сырьевые богатства, которыми ныне полнятся кремлевские золотовалютные закрома.

Регионал-патриотическая риторика на протяжении последних лет была востребована в Сибири не только в журналистском кругу, но и в массе избирателей, которые охотно голосовали за кандидатов, эксплуатирующих местническую риторику. Приверженность ей порой выказывали и сибирские чиновники, независимо от их партийной принадлежности. В настоящее время существует несколько структур, развивающих идею сибирской независимости. Сибиряки все более настойчиво хотят стать полноправными хозяевами собственной земли. Экономические аргументы выступают в данном случае скорее как идеологическая обертка, нежели истинное содержание их центробежных устремлений.

Сходная картина — на Дальнем Востоке, где еще в начале 2000-х гг. был отмечен феномен «рыбного сепаратизма». Помимо обычных экономических претензий к федеральному центру, Дальний Восток де-факто подталкивает к сепаратизму демографическая ситуация, складывающаяся в регионе.

В Дальневосточном федеральном округе, который занимает треть РФ, проживает всего 4% населения России — 6,2 млн человек. Население Приморья — 2 млн чел., Владивостока — 600 тыс. чел. А вокруг — колоссальные по экономической и социальной плотности территории Китая, Японии и Кореи. Неудивительно, что несколько лет назад руководитель управления по инвестициям администрации Владивостока Николай Матвиенко предложил сдать половину города в аренду Китаю. «У нас тут не сепаратизм, — пояснил он. — Просто шило выперло в этой части мешка,— уверен Матвиенко… — Люди, те, что уезжают из этой страны в одиночку, и те, что предполагают \»отъехать\» целыми территориями, в сущности думают одинаково. Они не верят в способность власти грамотно управлять».

Сходные настроения и тенденции существуют сегодня и во многих других регионах РФ.

Не умерла и продолжает бродить в умах местных интеллектуалов и общественных активистов идея Уральской республики.

На Русском Севере беспокойство федеральных чиновников и местных спецслужб вызывает крепнущая идея поморской национальной идентичности, ориентированной на тесную региональную интеграцию с Норвегией.

Балтийская республиканская партия, которая в 2005 году была вынуждена преобразоваться в Калининградское региональное общественное движение «Республика», продолжает выступать за возвращение бывшей Восточной Пруссии в Европу.

С середины 1990-х гг. развивается идеология петербургской политической независимости, ныне существующая в нескольких идейно-организационных вариациях: сторонников автономии Петербурга, образования отдельного государства Ингерманландия в границах Санкт-Петербурга и Ленобласти и, наконец, образования Республики Санкт-Петербург как независимого балтийского города-государства.

«Сепаратистские» идеи в последние годы захватили даже столицу РФ, где сторонники т.н. Залесья выступают с идеей перенесения столицы московского региона в другой город.] — (Фрагмент книги, не вошедший в публикацию на Росбалте)

***
Можно, конечно, оценивать такую перспективу изменения границ как «катастрофу» и всячески пытаться ее предотвратить. Но можно попытаться взглянуть в будущее по-иному, понимая, что, в конечном счете, государства приходят и уходят, а регионы остаются. И задача, которая стоит перед Россией и перед миром в целом, — не пытаться подлатать исторически обветшалые и давно ползущие по швам государственные формы, а обрести новые, более удобные и современные политические одежды, чтобы дать начало новому витку человеческой истории.

Rosbalt.ru