Сергей Жуковский | Камертон
А к концу этого увядающего года вдруг – с каким-то мистическим, животным ужасом – осознаёшь, что те несколько людей, которые совсем недавно ещё жили, но перестали для тебя существовать навсегда – только плата за тех людей, которые благодаря тебе родились в этом году на Божий Свет.
Нет, конечно, я не развлекался тем, что в разных городах мира осеменял доверчивых дамочек: никто от меня не беременел и не рожал.
Я говорю о людях, которые родились в моих рассказах, сценариях, пьесах. Эти люди действительно есть. Они дышат: негодуют, радуются, плачут, смеются, упиваются жизнью, страдают и наслаждаются внезапными лучистыми искорками простого человеческого счастья. Эти люди не приходят ко мне. Они – внутри меня и одновременно уже – снаружи. Они выпущены в жизнь и, в то же время живут в моём сердце. Их никогда не было раньше. Но я их родил. Да – в муках. Как и положено. Но эти муки рождали меня самого заново. Я сам каждый раз заново рождался с этими людьми. Дышал их лёгкими. Смотрел их глазами. Был одушевлён их духом. Но едва выпускал этих людей из себя, я каждый раз умирал. Потому что эти люди уже были частью меня. И – ампутированные из моей души – оставляли не только глубокие зияющие раны, но и бесконечные фантомные боли.
А знаете – что самое страшное в сочинительстве? Я намеренно не употребляю таких высокопарных слов, как «писатель», «литератор», «автор». Хотя недавно в душе вдоволь посмеялся над визиткой одной бывшей журналистки – блестящей, кстати – но нацарапавшей парочку пухлых «романов» и потому возомнившей себя «писательницей».
Так вот. Самое страшное в сочинительстве – это те герои, которых ты своим воображением произвёл на свет. Родил их. Их не было раньше. Но, благодаря тебе, они ожили – тёплые, нервные, любящие, ненавидящие, разные. И они приходят к тебе. Не как персонажи тех или иных рассказов. Они приходят к тебе, как живые люди. Солдат, которого на куски разорвала немецкая мина; девочка, безумно мечтавшая о шикарном дорогущем платье; банковский чудик, заброшенный на Луну; отец ради своего сына перешагнувший через власть, себя, жизнь…
Все эти люди, которым мы, авторы, даём жизнь, нынче приходят к нам. Нет, я не чокнутый. То есть – чокнутый, но в пределах собственного «я». Но я слышу голоса этих людей, вижу их лица и чувствую биение их сердец. Даже, если волей сюжета этих людей уже нет в живых. Но их нет в живых там, в рассказе. А в жизни они существуют. Дышат, любят, страдают, надеются. Этим людям суждено вечно быть живыми. И эти люди будут приходить ко мне. Но не дать им жизнь я не мог. Иначе они бы просто взорвали меня изнутри. Как громадный младенец разрывает чрево матери, которая хочет дать своему ребёнку жизнь.
Глупцы те, кто считает, что тот или иной автор сочиняет ради денег, славы, успеха. Поживите ежедневно-еженощно с десятками людей внутри и вы узнаете – какова истинная цель творчества. А она – проста. Освободиться. Отдохнуть хоть на минуту от этого многоголосья, от драм и комедий, от всего этого винегрета из человеческих судеб, своего отношения к ним и тщетного желания автора дать бумаге именно то звучание, которое одушевляет или мучает в данную секунду.
Да, камертон всегда настроен на «ля». Но у этого «ля» – миллион оттенков и полутонов. Даже банальный стишок, вдохновенно прочитанный «про себя», может отчаянно не зазвучать, произнесённый вслух. Поэтому сочинители иногда бормочут. «Ага, – хохочет обыватель, жуя гамбургер, – а парень-то – того. Сам с собою говорит». Да, говорит. Чтобы попробовать свежевыпеченное произведение на вкус, слух, цвет и запах. Это и есть тот камертон, который всегда – внутри. И он тебя никогда не обманет. Потому что настроен на твою душу. Которая – в жизнях тысячей людей. И ты один в ответе за эти жизни.
Пора доставать кофе из холодильника. Крепкий, холодный кофе придаёт камертону особое звучание. Я бы сказал – божественное.
– Так для чего Вы пишете? – молоденькая, дезодорированная интервьюерша вскинула тонкие перманентные бровки. – Ведь это Вам не приносит ни славы, ни денег…
– Я пишу, – улыбнулся автор, – чтобы мои герои в один прекрасный день не превратили меня в меркантильного, унылого, трусливого, подленького скота.
За всё приходится платить.
За всё.
Абсолютно.
Да, нам всем улыбается смерть.
Что – в наших силах?
Только улыбнуться ей в ответ…