С. Воложин | Андерсон, который не сказочник

А один из открывателей, если не открыватель, постмодернизма.

Это теперь, на старости лет, я пришёл к мнению, что в советское время гуманитарная сфера была в полном упадке. Что и привело, по самому большому счёту, к реставрации капитализма. Что подтверждается и бытующим мнением, что капитализм – из-за неограниченного потребительства – приведёт человечество к гибели от перепроизводства и перепотребления. Спасением из чего может быть только коммунизм с его принципом: «каждому – по РАЗУМНЫМ потребностям». Что приведёт к мнению, что настоящая жизнь – это жизнь в искусстве (автором или восприемником). То есть – в условном мире. К чему из социализма, так называемого, советского, мыслимо было попасть в коммунизм только путём превалирования гуманитарной сферы. Чего не было. А превалирование было сферы материальной. Вот нам и реставрация капитализма.

А как гуманитарное было в провале, то и такой деятель, как Муриан, был не прав, обвиняя Андерсона.

Чем хорошим я на всю жизнь заразился в СССР, так это девизом, – как здорово заметила одна, – «Хочу всё знать!», названием серии книг в СССР, вызванной – в последнем счёте – атомно-космической гонкой США и СССР. Которая кончилась в 70-х годах (кстати, вместе с воцарением на Западе упомянутого постмодернизма) и заменилась потребительством. Я же распространил свою неутолимую жажду знания, наоборот, на гуманитарную сферу. Из-за чего крушение тоталитаризма мне здорово на руку, ибо без этого крушения я был бы очень ограничен в той же гуманитарной сфере.

Например, тот же знаменитый фильм Андерсона «О, счастливчик!», хоть и шёл в СССР, но – мимо моего внимания. Я теперь на него наткнулся лишь потому, что – в поисках, какое б кино посмотреть – открыл ещё советских времён книгу Муриана «Художественный мир фильма» (1984) и там о нём прочёл упрёк:

«Характер героя в фильме Андерсона не плохо построен – это яркий образ, – но он построен «не так» в том смысле, что драматический конфликт порождается обстоятельствами в большей степени, чем самим героем» (С. 193).

В самом деле. Первый его провал, казалось бы, не мотивирован характером. Майкл, продавец кофе, на вечеринке познакомился со снабженцем, обеспечивающим питание на оборонном предприятии. А то охраняют люди жёсткие. Они Майкла сочли шпионом. И спасся он (удрал от них и вообще оттуда) лишь случайно, из-за разразившейся на предприятии какой-то техногенной катастрофы.

Но, во-первых, почему его схватили, а во-вторых, почему именно он сбежал?

И то, и другое – от повышенной активности.

Он думает, что достаточно хотеть и немедленно действовать – и успех будет. Даже и без подготовки.

Подготовкой было б позвонить снабженцу, договориться о встрече. А Майкл просто поехал, просто упёрся в ограду из колючей проволоки с такими же агрессивно закрытыми воротами. – И что он сделал? – Он вынул бинокль, влез на крышу своей легковушки и стал в бинокль смотреть. Ну? Кто так делает? – Только слишком уж рвущийся к успеху на фоне экономического спада (всё кругом закрывают, людям не до кофе, оборона же преуспевает, и кофе ей нужно – значит, вперёд, напролом).

А как он удрал?

В комнате следствия и пыток было трое его врагов: два следователя и палач. Сперва из-за сирены, извещающей об аварии, сорвались с места более образованные следователи, знавшие, какую беду можно ждать. Менее образованный палач сообразил полминутой позже, но тоже удрал. И всем было не до того, чтоб запереть дверь. Важнее, чем успех (из-за него следователи пыткой получили подпись Майкла под признанием, что он шпион), – важнее сохранить жизнь. Вот и дали дёру. Майкл же ничего не понимает, что произошло. И от простого незнания, и от того, что не пришёл в себя от пытки. Но вот он один и дверь открыта. Его привычная активность вступает в действие. И он удирает.

Почему он влипает второй раз, когда его тело на трансплантируемые органы чуть не пустили? (Человек он был подходящий, просился на шоссе подвезти его. То есть, вероятно, бродяга, решил заготовитель тел. Искать такого не будут. Заманить ничего не стоит: предложить сто монет, и готов.) А активный Майкл и правда на одни словесные обещания (что он выйдет из опытов улучшенным человеком) готов, если удастся выторговать 40 фунтов. Торговец же!

И как он удрал? – Из-за деловой активности, опять же. Он не проглотил таблетку снотворного, чтоб удовлетворить любопытство, сколько платят другим. И у первого же соседа увидел, что голова того пришита к телу свиньи. – Удрал, естественно.

Попал в машину, а потом и в объятия к хипующей дочке миллиардера. Как он влип в третий раз? Из-за той же деловой сверхактивности. Её раскусил миллиардер этот. Раз парень такой авантюрный (он пришёл подольститься тем, что дочь-де в опасности, связалась с плохой кампанией), то можно его использовать как подставное лицо в тёмном деле. И Майкл пошёл на любую гадость (аж на согласие с массовым убийством восставших негров где-то в Африке). На этот раз не спасся. Полиция не дремала, и его, подписанта договора, посадили на 5 лет.

За 5 лет воспитуемый Майкл перевоспитался и вышел из тюрьмы филантропом. Очень активным. Что использовала толпа. Послала его отговорить одну, решившую покончить с собой от бедности. Заперлась. Он полез с террасы к ней в окно на третьем этаже и стал через окно её уговаривать. И сорвался. Но, счастливчик, не убился.

Неудача не остановила его чрезмерной активности на пути филантропии. Что опять использовала одна филантропка. Она кормила супом попавших в трудное положение людей. Смирных. Но были ж и обозлившиеся на всё и вся. Как их кормить? – Подсунуть вместо себя активного новичка из смирных опекаемых. – Вот они его и… Чудом не убили.

Он действительно счастливчик? Бегущая строка новостей про одни несчастья сообщает: «…Три молодых человека были найдены застрелеными в Нью-Йорке. Авария советского авиалайнера в аэропорту Рима…»

Что-то у Майкла на этой бурной улице не счастливый вид.

И только когда он отказался от активности в любом направлении (когда, как автомат, забрёл на кинопробы среди толпы желающих сняться в фильме «О, счастливчик!», и его лицо чужого на этом празднике суеты привлекло внимание режиссёра), только когда он отказался быть управляемым (его режиссёр попросил улыбнуться, а он отказался просто так улыбаться; он, собственно, произнёс принцип работы с актёром Станиславского, вопреки которому ему предложил улыбнуться режиссёр), – только тогда к нему пришёл успех кинозвезды.

Но исключение лишь подтверждает правило, – намекает режиссёр. А правило – что суета сует всё. Нет на свете стоящего идеала. Что и составляет суть постмодернизма.

И это – нецитируемо было б, если б не песни, которые сопровождают каждое крушение Майкла и которые «в лоб» об этом малохольно-якобы-весело говорят. Например:

Пой, спели чтоб с тобой,
Смейся в беде любой,
Смейся сквозь страх и боль
И лишь бы никто не знал.
Лишь бы никто не знал.
Лишь бы никто не знал.
И лишь бы никто не знал.

Или:

Учителя и проповедники
Лишь купят и продадут тебя.
Когда никто не может соблазнить тебя ни раем,
Ни адом, ты будешь счастливчиком

Теперь спрашивается, куда смотрел Муриан, не заметив суперактивности Майкла?

Ну, пусть не было тогда видеомагнитофонов, чтоб он мог с остановками смотреть фильм и вникать. – Да нет. Это не довод. – Он просто бил по площадям. Единственное, мол, стоящее искусство – это реализм. Но по нему должен быть конфликт героя с капиталистической средой. А тут – явная включённость (манипулируемость средой). И то впечатление, что итоговая включённость эта странная – духовно-ценностное отключение ото всего. То есть больно уж отличается от в XIX веке ошибочно (чего Муриан не знает) установленного Марксом закона абсолютного и относительного обнищания пролетариата.

«…все методы производства прибавочной стоимости являются в то же время методами накопления, и всякое расширение накопления, наоборот, становится средством развития этих методов. Из этого следует, что по мере накопления капитала положение рабочего должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка, его оплата» (К. Маркс. http://www.esperanto.mv.ru/Marksismo/Kapital1/kapital1-23.html#c23.3).

В расстройстве от того, что что-то не стыкуется, а критиковать прокапиталистическое кино – надо, Муриан предпочёл не замечать кинематографически нецитируемого (английского он, чего доброго, не знал и слов песен для него как бы не существовало). Муриан предпочёл заметить лишь манипулируемость и её обозвал ««не так» в том смысле, что драматический конфликт порождается обстоятельствами».

Ну просто слепой.

А ведь почти за 20 лет до того опубликована была «Психология искусства» Выготского, прочтя которую запросто было сделать вывод, что художественный смысл – нецитируем.

В этом смысле то, что поёт Алан Прайс в фильме «О, счастливчик!» как раз и есть нехудожественность, ибо «никто не может соблазнить тебя ни раем, ни адом» «в лоб» цитируемо. А вот фильм Андерсона, говорящий противоречиво: что плохо и гнаться за личным успехом, и гнаться за филантропией, – как раз и есть упомянутая художественность, раз смысл её, скажем так, геометрическая сумма, а та равна нулю: нет ничего стОящего, за чем бы гнаться.

То есть Муриану бы Андерсона хвалить, а не ругать.

Но. У гуманитарной-то сферы – упадок. Сама книга Выготского, что была издана, что не была – никто, ни-кто практически не пользуется ею для открытия нецитируемого художественного смысла художественного произведения. И не только в СССР. Сейчас – тоже.

Должен сказать, что мне чаще приходилось отказывать произведениям постмодернизма в той художественности, о какой сказано выше. Настолько часто, что я даже сформулировал было для себя предположение, что из-за безыдеалья невозможно вдохновение, а без вдохновения не получается художественность в упомянутом смысле. Но. Как видите, предположение не оправдывается. Видно персональный талант значение имеет. Да ещё и, возможно, намерение сделать произведение прикладного или неприкладного искусства. Если Алан Прайс намеревался, – как это чаще всего и бывает с песенниками (в СССР их даже в союзы писателей и композиторов не брали), – заразить настроением, то ему и не нужно было (даже нельзя) прятать смысл песни. Заразят плачем плакальщицы, скажем, если не будут петь плаксивое? Или усыпите вы дитя, если вместо монотонной колыбельной запоёте весёлую частушку? – Иное дело Андерсен со своим кино. Его ему подсказал исполнитель роли Майкла (о чём и намёк есть в эпизоде с неманипулируемостью человека, пришедшего на кастинг, где исполняют то, что скажут). – Что-то в душе Андерсона тронулось. Он и не понял, может, что. И стал снимать противоречивое.

Но тут вникание в фильм теряет объективность. И – закруглимся.

Соломон Воложин