Тамара Майская. «Пограничная ситуация»

Тамара Майская детство провела в Ленинграде, пережив блокаду. Потом переехала в Москву. Окончила филологический факультет Московского Государственного Университета.

С конца 50-х годов вплоть до эмиграции в 1974 г. она писала в СССР подпольно, не умея и не желая приспосабливаться к официальной советской литературе.

В 1980 г. Майская, уже американская гражданка, под вымышленным именем, с риском попасть в тюрьму, прибыла в Москву в качестве туриста. Здесь она пронесла свои рукописи под одеждой в Американское посольство и через два года получила их по почте из Финляндии.

В 1984 г. в США вышел сборник киносценариев и пьес Т. Майской «Погибшая в тылу», в 1988 г.  сборник рассказов «Корабль любви», в 1994 г.  иллюстрированный дневник «Сто дней в России». В 1992 г. в России был издан сборник Т.Майской «Боже, благослови Америку!», кинотрилогия и рассказы об эмигрантах.

«Пограничная ситуация» пятая книга Тамары Майской. В ней собраны рассказы, не вошедшие в ранее изданные ее сборники, очерки-воспоминания о жизни в Советском Союзе и Америке, а также статьи. В них Т. Майская живо откликается на различные важные темы-дискуссии в нашем обществе на страницах русско-язычных журналов и газет США.

В своей публицистике, как и в художественных произведениях, автор разоблачает ложь, негативно относится к приспособленчеству… бывает непримиримой, но всегда честной.

ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

Приближается 60-летие Дня Победы Советской Армии над немецко -фашистскими захватчиками, и на меня нахлынули воспоминания.

В 1944 г. мы вернулись из эвакуации и жили в Москве у самой Красной площади на улице Разина /теперь снова Варварка/. Высынувшись головой и половиной туловища из окна, я могла сверять свои часы по Кремлевским курантам.

В революционные праздники Седьмое ноября и Первое мая демонстранты, возвращавшиеся с Красной площади, проходили мимо наших окон, а я с демонстрации попадала сразу домой.

Учась в МГУ, я ходила мимо Кремля, с опаской поглядывая на древние стены, где засел монстр, который портил мне и остальному советскому народу жизнь.

Если что-нибудь историческое происходило в Москве, я бежала на площадь. На возвышении у подножья храма Василия Блаженного я наблюдала салюты в честь освобожденных Советской Армией городов.

Видела я, как по Москве проводили пленных немцев. У меня в тот день был школьный экзамен по математике, но я так боялась пропустить это зрелище, что забыла сверить ответ задачи и помчалась на Садовую улицу. Было это помпезно: впереди ехал русский генерал на белом коне, покрытым попоной, за ним стройными рядами шли немецкие офицеры. Шли, надо сказать, гордой походкой, с любопытством озираясь по сторонам. За ними снова ехал на лошади с попоной русский генерал, а дальше шли немецкие солдаты. У этих гонору было поменьше. Кто решил доставить такое удовольствие москвичам? Между тем публика отнеслась к этому равнодушно: стояли и спокойно смотрели. Не было никаких экссесов, которых боялись, может потому, что об этом предупредили по радио. Никто не кинулся избивать немецких солдат, как это сделала моя подруга в Риге, которая стала яростно колотить кулаками в спину немецкого военопленного, шедшего перед ней по улице.

Когда по радио объявили, что Германия капитулировала, я со всех ног  бросилась на Красную площадь, и оказалось — не я одна. У ворот Кремля стояла толпа: ждали, что к ним ради такого радостного события, как Победа, выйдет сам товарищ Сталин. Вот так прямо пешком и выйдет. Толпа стояла и ждала, и странно, что ее не разгоняли. Сталин к народу не вышел. Зато на площади появился американский адмирал. Его в восторге стали качать. Какой-то доморощенный поэт, стоя у трибун, читал вслух свое стихотворение, посвященное Победе. Это был первый и последний раз, когда я слышала в Советском Союзе несанкционированное чтение стихов в общественном месте.

С какой надеждой исстрадавшиеся советские люди ждали этой Победы: думали после войны начнется другая, лучшая жизнь. Бойцы нашей доблестной армии  побывали заграницей, увидели, как живут в других странах: оказалось, вопреки советской пропаганде — не так плохо. Думали, перестанут арестовывать и сажать в тюрьму невинных людей, не станет у нас больше внутренних врагов, будет много еды и одежды, в литературе и искусстве будет свобода,  так что писатели смогут в своих произведениях правдиво изображать эту страшную  войну, с союзниками: Великобританией и США будут продолжаться дружеские отношения, Советский Союз откроет границы: и люди наконец-то смогут навестить своих заграничных родственников, начнут путешествовать… Мечтали о многом все вместе, и каждый — в отдельности.

Все произошло с точностью до наоборот.

Советских воинов, побывавших в немецом плену, снимали прямо с поездов и отправляли в ГУЛАГ, ибо наш генералиссимус, не державший  в руках винтовки  и не командовавший армией,  изрек: «сдавшиеся в плен — это предатели.» Между тем, в первые дни войны сдавались в плен чуть ли не целыми дивизиями.

Якобы за измену родине высылали целые народы с родных и насиженных мест в Казахстанские степи.

Возобновились аресты: «политических», из тех, кто уже отсидел свой срок до войны, посадили по второму разу, прибавили к ним и немало новичков по 58 — статье /деятельность против советской власти/.

Я предложила после войны написать нашим американским родственникам. У бабушки в Нью-Йорке жила родная сестра. До войны они не только переписывались, но и присылали из Америки мацу. А однажды они прислали большой конверт с фотографиями своих детей в мантиях и треугольных шляпах, какие здесь надевают после окончания школы или колледжа. Бабушка с дедушкой умерли во время Ленинградской блокады. Мы просто обязаны были им об этом сообщить. Мама железным голосом сказала — нет. И была права: тех, у кого заграницей были родственники, сажали. Когда наступили страшные времена, отец порвал конверт и фотографии, где они были в шапках-треуголках. У других фотографий отрезал низ, там английскими буквами были выгравированы какие-то слова, наверое, название фотографической фирмы. Словом, сделал все, чтобы родственников в США я не нашла. Думаю, не я одна. Многие, не переписываясь десятелетиями с заграничными родственниками, потеряли их из виду.

Прибалтика оказалась порабощенной: попала из огня да в полымя. Недаром они не хотят праздновать вместе с  «русскими поработителями» 60—летие Победы Советской Армии.

Над Восточной Европой опустился «железный занавес». «Отец народов» насильно насадил в Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и Польше социализм и угодный ему тоталитарный режим, а потом инициировал показательные судебные процессы над видными коммунистами-руководителями государства. Только югославу маршалу Тито удалось от него увернуться.

Прежние друзья стали врагами — началась холодная война.

Еды и одежды не хватало: помню, как ходила в университет в пальто, которое мне купили еще до войны, и мама его переделала. Однако вместе со мной учились генеральские дочери, на нашем убогом фоне они меняли наряды каждый день, шикарно одеваясь за счет награбленного их отцами в Германии добра. С жильем было плохо: его не строили, большинство советских людей в городах ютились в коммуналках. Наша семья, потеряв квартиру в Ленинграде, жила теперь в одной комнате в коридорной системе. Зато в Москве, как рукотворный памятник «зодчему коммунизма» построили несколько дорогостоющих высотных домов для партийной номенклатуры и советской элиты.

На инвалидов войны тягостно было смотреть: пенсия у них была ничтожная, фактически их бросили  на произвол судьбы.

Западная Европа была в разрухе, но ей помогал план Маршалла. Наш, как его звали, Хозяин, не могу ему простить до сих пор, от плана Маршалла отказался. Его не заботило, что  подвластный ему народ голодает и бедствует.

После того, как конопатый грузин, не умевший толком говорить по-русски, поднял свой бокал «за русский народ», выделив его из семьи многочисленных народов, населявших СССР, начался невиданный доселе в России великодержавный шовинизм. Закон Лавуазье, оказывается, изобрел Ломоносов, радио — не Маркони, а Попов… Французские булки стали называться «городскими», ленинградское кафе «Норд», куда я любила ходить с родителями есть мороженое  /его подавали в высоких вазачках с воткнутыми в него тоненькими песочными печеньецами/ стало именоваться «Север»… И вообще… русские первые произошли от обезьяны.

Закрутили гайки до предела.  В области идеологии один кошмар сменялся другим. За пять лет обучения в университете мы пережили доклад сталинского приспешника Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград», после которого Ахматову и Зощенко исключили из Союза Советских писателей и обрекли на молчание, разгром в биологии, который учинил агроном Лысенко, когда из науки повыгоняли и посадили ученых-генетиков, отчего развитие этой области отстало в СССР на много десятилетий, постановление о кино «Большая жизнь» и запрет на показ второй части фильма Эйзенштейна «Великий государь» об Иване Грозном, с которым наш правитель себя иденцифицировал, так называемое, «Сталинское учение о языке», вызвавшее гонение на сторонников теории  языкознания Марра, борьбу против «космополитов», преимущественно с еврейскими фамилиями.

Началась и продолжалась дискриминация евреев, сначала тайная, а потом и явная. По приказу Сталина убили великого еврейского актера Михоэлса, расстреляли деятелей еврейской культуры, состряпали «дело врачей»… О том, что могло быть дальше…было страшно и подумать.

Но тут произошло незапланированное:  тиран отдал концы.

По радио объявили, что День Победы мы будем праздновать официально 9 мая. И тут уже все было организованно: никакой самодеятельности.

24 июня на Красной площади прошел мощный военный парад: демонстрация нашей боевой техники. Советские воины бросали отвоеванные у немцев знамена к подножью Мавзолея, а точнее, к ногам того, кто сам себя возвел  в ранг генералиссимуса.

Вечером 9 мая на Красной площади был грандиозный салют из многих залпов и красочный феерверк. На Лобном месте /символично/ соорудили фонтан с разноцветными огоньками. Народу было — не протолкнуться. Однако никто, как в Лондоне и Нью-Йорке, не танцевал и не распивал шампанское на улице. Так веселиться в России стали только после перестройки.

В небе  надо всем витал сотворенный прожекторами портрет Сталина, будто он один без посторонней помощи одержал эту Победу.

2005 г.