Юлий Зыслин. Мир по-прежнему тесен
Представляем новую книгу Юлия Зыслина «Мир по-прежнему тесен». Встречи, поиски, находки
К 10-летию \»Вашингтонского музея русской поэзии и музыки\»
« …Удивительный случай – сочетание
документальной и текстологической
точности, исторического контекста
и непосредственного живого и
глубокого поэтического чувства…».
Н.И.Попова,
Директор Государственного литературно-мемориального музея Анны Ахматовой
в Фонтанном Доме, Россия, Санкт-Петербург.</i>
ОТ АВТОРА
Будучи фаталистом, я не стал сопротивляться желанию моих детей эмигрировать из России в Америку. Из Москвы в Вашингтон. Из одной столицы в другую столицу («Я теперь в другой столице, / Где Москва мне только снится»). Это произошло весной 1996 года. Мне, как и моей жене, было тогда 65 лет, а маме 94 года…
Нам удалось вывести обширную семейную библиотеку по русской поэзии, музыке, живописи и мой творческий архив. Это примерно 1000 кг веса. На оплату такого багажа и трёх билетов на самолёт Москва-Вашингтон ушли три пенсии, которые нам при отъезде В Вашингтоне сразу начались чудеса: участие в спектаклях театра «Третья волна», где я пел свои песни, выступления и камерные вечера классической музыки в Russia House. Посещение всевозможных концертов и музеев. И, наверное, главное – это выступления в самых разных аудиториях и обстоятельствах, сопровождавшихся удивительными знакомствами, общением, маленькими творческими открытиями. Мне и в России с этим везло, наверное, потому, что я с детства посещал музеи и концерты, а в 1979 году организовал в Москве и 16 лет, до самого отъезда, вёл музыкально-поэтический салон «СВЕЧА» (186 тематических вечеров). Организационный, художественный и концертный опыт, а также общение со многими музыкантами, литераторами, коллекционерами и наличие большого архива и библиотеки позволили мне осенью 1997 года открыть у себя в квартире «Вашингтонский музей русской поэзии и музыки». Это резко увеличило число новых неожиданных встреч и находок. Музею уже 10 лет. Его фонды возросли в несколько раз за счёт новых приобретений и огромного числа дарений, поступивших из нескольких стран (см. www.museum.zislin.com). Естественно, захотелось написать о моих американских встречах, поисках и находках, чтобы поделиться этим с людьми.
Газета «Континент» с первых своих шагов стала публиковать мои эссе, репортажи, реплики, афиши. И вот теперь возникла идея собрать 10 основных очерков в книге под одной обложкой. Честно говоря, я не могу точно определить жанр этих материалов, да это и не важно. Главное — чтобы было интересно читателю. Очень на это надеюсь. Предлагаемые материалы связаны, прежде всего, с именами пяти великих русских поэтов Серебряного века – Бориса Пастернака, Марины Цветаевой, Осипа Мандельштама, Анны Ахматовой, Николая Гумилёва.
МИР ПО-ПРЕЖНЕМУ ТЕСЕН
ВСТРЕЧИ НА АМЕРИКАНСКОЙ ЗЕМЛЕ
КРАТКИЕ ЗАРИСОВКИ
ОН ОБЪЕЗДИЛ ВЕСЬ МИР
Когда в 1996 году я уезжал из Москвы в Вашингтон, меня попросили передать письмо некоему Петрову. Звоню по телефону и слышу вроде бы знакомый голос. Мало ли по всему миру разбросано Петровых? Например, у моей жены начальник в Москве был Петров, а у меня — однокашник под той же фамилией. Спрашиваю Виктора Порфирьевича (так было обозначено на конверте его имя), бывал ли он в России вообще и, в частности, в 1990-м году? Оказалось, что мы с ним познакомились в г. Тотьма, что на вологодчине. Он приехал туда летом 1990 года на открытие музея Ивана Александровича Кускова (известного деятеля Русской Америки), а я — на Рубцовские чтения (г.Тотьма — малая родина поэта Николая Рубцова). Потом мы еще раз виделись в Москве на приёме в честь американской делегации.
И вот теперь он пригласил меня к себе в гости. Чудеса продолжались: его дом располагался в северном пригороде Вашингтона, в городке Роквилл, т.е. как раз по соседству с местом, где поселилась моя семья.
В Тотьме и Москве нам не удалось как следует поговорить. А вот в Америке мы наговорились всласть. Я у него был несколько раз. Он мне поведал, что родился в Харбине, имеет три высших образования, в Америку приехал в 1942 году, встречался с Президентами США, объездил весь мир (не посетил только две страны), участвовал в спасении от забвения русского поселения Форт Росс (что в Калифорнии, где я недавно побывал), отыскал полузабытую могилу Джека Лондона (туда я заехал на обратном пути из Форта Росс), дружил с книгоиздателем и книготорговцем Виктором Камкиным, брал интервью у знаменитого певца и актера Александра Вертинского, написал более 30 книг. О самом В.П.Петрове, человеке трёх культур – русской, китайской и американской, можно и нужно написать специальную книгу. Последние годы он очень болел, но работал даже в день своего 90-летия. Когда хоронили вдову Виктора Камкина на русском участке Вашингтонского кладбища, мне показали могилу профессора Виктора Порфирьевича Петрова, где он похоронен вместе со своей супругой…
ПРИЯТЕЛЬ ПОЭТА НИКОЛАЯ РУБЦОВА
Книжный магазин «Виктор Камкин» тоже оказался в Роквилле, и я ходил туда пешком. Великий знаток книги Наташа Никитина, которую знает вся читающая русскоговорящая Америка, решила познакомить меня с поэтом из Филадельфии Михаилом Юппом. Человек разностороннего таланта, широких интересов, глубокого образования и сложной натуры, он не сразу пошёл на контакт. Прошло несколько лет, и мы подружились. Михаил подарил музею редкие издания русских поэтов из серии DP, сборники своих стихов и ряда русских поэтов Америки. Однажды я побывал у него дома, и он показал мне свои обширные коллекции русских книг, картин, открыток, монет. Слово за слово, выяснилось, что он дружил в Ленинграде с Николаем Рубцовым, которым я интересуюсь с 1978 года. Я дважды бывал в Тотьме и Вологде, участвовал в открытии его музея в селе Никольское, несколько раз писал о нём, давно пою его стихи. Недавно Михаил подарил мне свои, опубликованные уже в Петербурге, воспоминания о своем друге, где содержатся малоизвестные факты биографии Рубцова…
И СНОВА ТАМБУРЕР
Незадолго до моего отъезда из России в Америку, в Подмосковье была открыта мемориальная доска памяти Лидии Александровны Тамбурер. Это произошло в посёлке Удельная на её усадебном доме начала ХХ века в стиле модерн (архитектор усадьбы И.В.Жолтовский; кстати, в Москве я часто бывал на улице Жолтовского). Известный в Москве зубной врач и книгочей, приятельница Ивана Владимировича Цветаева, она стала духовной наставницей его дочерей-подростков Марины и Анастасии после преждевременной смерти от чахотки их матери Марии Александровны Мейн. Станция Удельная Московско-Казанской железной дороги — традиционное дачное место и моя малая родина. Здесь мне знаком каждый кустик, каждый поворот дороги, каждая улица. Много раз я обращал внимание на единственный в своём роде деревянный дом с портиком и колоннами, расположенный на Южном проспекте. Конечно же, я присутствовал при открытии этой доски и пел стихи Марины Цветаевой, тем более что после Николая Рубцова моим поэтическим богом стала к тому времени она.
И вдруг я встречаюсь в Америке с пациенткой врача Л.А.Тамбурер. Ну, скажите, разве это не удивительно? И не просто с пациенткой этого врача, а с дочерью Д.Т. Яновича, сотрудника И.В.Цветаева как по Румянцевскому музею, где Цветаев был директором, и куда часто наведывалась Л.АТамбурер, так и по основанному им Музею изящных искусств им. Александра III (ныне Музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина, хотя давно пора присвоить этому музею имя И.В.Цветаева). Даниил Тимофеевич Янович был известным в России антропологом и этнологом. Он погиб в ГУЛАГе, а его дочка, внучки и правнуки живут нынче на вашингтонщине. Скрипачка Ольга Янович познакомила меня со своей мамой Нежданой Даниловной, и я взял у неё интервью. Оно хранится в архиве моего музея русской поэзии и музыки. Она рассказала много интересного и об отце, и о московском быте 30-х годов ХХ столетия, и о Тамбурер, и о Валерии Ивановне Цветаевой, сводной сестре Марины и Анастасии Цветаевых. Валерия увлекалась творчеством Айседоры Дункан, имела домашнюю танцевальную студию, которую одно время посещала Неждана Даниловна Янович.
А недавно я получил письмо из Удельной, где опять говорится о Тамбурер.
Марина Цветаева посвятила ей несколько стихотворений, в том числе, стихи «Эпитафия» и «Жажда».
7 ТОМОВ АВТОГРАФОВ АНАСТАСИИ ИВАНОВНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Младшая дочь Ивана Владимировича Цветаева Анастасия была очень общительным человеком. Она прожила без трёх недель 99 лет. И это несмотря на 22 года ГУЛАГа (кстати, все Цветаевы провели в ГУЛАГе суммарно примерно 78 лет). На поминках Анастасии Ивановны Цветаевой я познакомился с друзьями писательницы, ныне хранителями её архива, которых она называла «ГЛЕБАМИ». Это чудные люди — Глеб Казимирович Васильев (и он не избежал ГУЛАГа) и его супруга и помощница Галина Яковлевна Никитина. Они собственноручно составили и издали (вплоть до комментариев и переплёта) несколько томов автографов Анастасии Ивановны. Тираж каждого тома 3-5 экз. Один экземпляр каждого тома обязательно пересылался ими из Москвы в Вашингтон, в мой музей русской поэзии и музыки. И что же? Представьте себе: я выяснил, что в Вашингтоне и Нью-Йорке есть люди, которые встречались или переписывались с А.И.Цветаевой, и что у них есть её автографы. Пока я знаю в Америке ПЯТЕРЫХ. Теперь и не упомнить, как это произошло. Наверное, сработал принцип «На ловца и зверь бежит».
Кто же эти счастливчики и как всё же я на них вышел?
С Ириной Лазаревой, журналисткой ООН, как она себя называет, меня познакомил, по моему настоянию, известный нью-йоркский русский поэт Виктор Урин. Ирина Лазарева 12 лет общалась с Анастасией Ивановной в Москве и сохранила автограф на её знаменитой книге воспоминаний.
О поэтессе, враче и религиозном деятеле Ларисе Гумеровой мне говорили Глебы ещё в Москве. Вдруг я узнаю, что она переехала из Бостона в наши края. Конечно, я разыскал её здесь, и на меня посыпался каскад автографов А.И.Цветаевой.
Олю Казакову, дочь художницы Ирины Бржеской (подруги Анастасии Ивановны), привела на 4-й Цветаевский костёр Алина Энгельгардт, и мы попросили Олю выступить. Она много раз видела А.И. и подарила музею каталог маминых картин, в котором среди прочего представлены и выполненные ею с натуры портреты Анастасии Цветаевой.
Однажды на моём выступлении в нью-йоркской квартире моей старой российской знакомой из Петербурга — Полины Эзрах, присутствовал писатель и переводчик с итальянского Лев Вершинин. Мы очень быстро подружились с ним, он стал бывать на моих концертах, а недавно прислал книгу своих воспоминаний, где есть страницы о его встречах с Анастасией Цветаевой и Борисом Пастернаком, которые, как известно, были большими друзьями.
О пятом — особый разговор. Это — Юрий Бунчик, нью-йоркский поэт из Одессы. До отъезда в Америку, он переписывался с Анастасией Ивановной и поместил её автографы в свою книгу стихов «Я пишу как дышу». Я прочёл рецензию на эту книгу, разыскал его маму, которая ему очень помогает в творчестве. И они прислали эту книгу в музей.
В результате, в музее появился раздел «Автографы А.И.Цветаевой, обнаруженные в Америке». Копии этих автографов «поехали» с оказией в Москву, к Глебам, и вошли в очередной издаваемый ими том…
В этой зарисовке, наверное, надо упомянуть о том, что старшая внучка Анастасии Ивановны — Маргарита Трухачёва-Мещерская, прислала из Сан-Франциско книгу своей бабушки — «Моя Сибирь». Недавно мне посчастливилось быть гостем Риты, а в Нью-Йорке я встретил родственницу её покойного мужа — Галину Мещерскую. Мещерские были в родстве с Аделаидой и Евгенией Герцык, известными деятельницами Серебряного века. Сёстры Герцык общались и с сёстрами Цветаевыми, и с Максимилианом Волошиным, и с Николаем Бердяевым, и с Вячеславом Ивановым…
А уж совсем недавно в музей позвонила из Нью-Йорка Зинаида Партис. Она тоже встречалась с Анастасией Цветаевой и даже спала у неё в комнате под роялем…
Не так уж давно я получил из Москвы от Валентина Цветкова диск с записью голоса А.И.Цветаевой, которая читает стихи своей сестры в 1971 году в Коктебеле.
РОЖДЁННЫЕ В ТАРУСЕ
«Я родился в Тарусе во флигеле дома Александра Даниловича Мейна — дедушки Марины Цветаевой (со стороны матери)», — огорошил меня при первой встрече Николай Чибисов. Мы разговорились в магазине русской книги «Виктор Камкин»: он услышал, как я приглашаю кого-то в свой музей русской поэзии и музыки, где главенствует Марина Цветаева. И действительно, в советское время в том флигеле была «коммуналка», где жила его семья. Отец был известным в Тарусе педагогом и директором школы №1. Николай побывал в моём музее, подарил свои записи об этом городке на Оке, который так любили сёстры Цветаевы. В 2001 году он ездил на родину и привёз удивительные фотографии тех мест.
Это ещё не всё. Я выступал в Нью-Йорке с программой — «Марина Цветаева: «Я тоже была…». После концерта ко мне подошла Рая Генкина, моя коллега по работе в Москве, со словами: «Знаешь, я родилась в Тарусе. Недавно я ездила туда, была в Музее семьи Цветаевых и среди экспонатов видела твою книгу стихов «Долги». Вот это да. Я был в Тарусе, когда открывали этот музей, знаком с людьми, которые «пробили» разрешение на его организацию в доме Александра Мейна. Однажды в день рождения Марины Цветаевой я пел здесь свои песни на её стихи. Для меня это особенно памятно. Я тогда стоял со своей гитарой около семейного цветаевского трёхпрудненского обеденного стола, хранящегося теперь в Тарусе…
АРХИВ ПОДРУГИ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ
Тут надо вспомнить целую цепочку событий. Моё сотое выступление в Америке пришлось на славный город Бостон. Оно произошло в магазине русской книги «Петрополь». Конечно, я купил там целый мешок книг и среди них «Записные книжки» А.Ахматовой и библиографию сочинений Н.Гумилёва. Не посмотрев на год издания библиографии, я написал её составителю Вадиму Крейду, что у меня в музее есть кое-что гумилёвское, не названное в его работе. Вадим Прокопьевич, редактор «Нового журнала» (журнал издаётся в Нью-Йорке с 1942 года), заинтересовался моим музеем и кстати заметил, что мои поправки относятся к более поздним изданиям по отношению к его библиографии. В номере «Нового журнала», где прошла моя статья о музее, я прочёл сообщение об архиве Екатерины Исааковны Альтшуллер-Еленевой (1897-1982) — подруги Марины Цветаевой. Они встречались в Чехии и потом много лет переписывались. Екатерина Исааковна собирала всё, что связано с Цветаевой и впервые издала в Нью-Йорке в 1953 году сборник её прозы. Автор этого сообщения — нынешний владелец завещанного ему названного архива, профессор Питтсбургского университета Марк Григорьевич Альтшуллер. Он подарил музею составленное им описание архива и ту самую книгу прозы Марины Цветаевой. По его просьбе я отправил в два ведущих российских музея Марины Цветаевой дубликаты этого описания архива Е.И.Альтшуллер.
Два маленьких добавления. Брат Е.И. — терапевт и писатель Григорий Исаакович Альтшуллер, принимал 1 февраля 1925 года в Чехии роды у Марины Ивановны по её настоятельной просьбе и спас при этом её сына Мура от удушья. А ее отец — Исаак Наумович, лечил в своё время в Крыму А.Чехова и Л.Толстого.
ПИСАТЕЛЬ ХОДИЛ НА БЛИНЫ К МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Эта история тоже связана с Бостоном. Так случилось, что во время тамошних моих гастролей мне негде было остановиться. По просьбе моего московского коллеги, меня приютила художница Наталья Савельева. Она несколько раз рассказывала мне о своём учителе Александре Ануфриеве, который недавно переехал не куда-нибудь, а в северный пригород Вашингтона. Когда мы с ним познакомились, он подарил мне несколько западных изданий по теме музея. Он же порекомендовал обратиться к своему приятелю, внуку писателя Евгения Николаевича Чирикова. Писатель однажды ходил на блины к своей чешской соседке — Марине Цветаевой. Марина Ивановна не отличалась кулинарным прилежанием и Чириков, идя к ней на блины, шутил по этому поводу: «Скоро вернусь, если не отравлюсь».
Дочери писателя дружили с Цветаевой. В чешском доме писателя устраивались литературные вечера, где Марина Цветаева читала свои новые стихи. Постепенно выяснилось, что в США проживают пять внуков и внучек писателя. Одна из них — Наталья Георгиевна Федорова, побывала в моём музее и дала интервью. Оказалось, что Евгений Николаевич Чириков ещё до революции 1917 года издал два многотомных собрания своих сочинений. Его пьесы шли во многих театрах России и на Западе. Когда-то он учился в Казанском университете и участвовал в студенческих волнениях вместе с Лениным. Однако очень скоро он оказался в оппозиции. Накануне революции в статье «Что вы молчите!» он призывал к решительным действиям против большевиков, что явилось причиной срочной его эмиграции в начале 20-х годов ХХ века.
ЕМУ ПОЗИРОВАЛА АХМАТОВА
Однажды я выступал в Чикаго в доме Нины Юнович — моей соседки по московской чистопрудной коммуналке. Я пел стихи Пастернака, Цветаевой, Мандельштама, Ахматовой, Окуджавы и других русских поэтов. На это моё домашнее дружеское выступление были приглашены и мои соседи по подмосковной даче. Одна из них — Соня Россельсон, спрашивает меня после концерта: знаю ли я художника, который рисовал Анну Андреевну Ахматову? Я не знал. Соня предложила познакомить меня с ним, сказав при этом: «Он рисовал мой портрет».
Этим художником оказался Моисей Лянглебен. Он живо откликнулся на нужды моего музея и прислал буклет, каталог, некоторые свои работы и воспоминания. Моисей Вольфович дружил со своим сокурсником по Суриковскому институту в Москве — Михаилом Ивановым, сыном Бабеля, усыновлённым писателем Всеволодом Ивановым. Лянглебен бывал у Ивановых и в писательском доме в Лаврушенском переулке, и на даче в Переделкине. Здесь он видел Ахматову и Пастернака. Сводный брат Михаила, известный ныне учёный академик Вячеслав Вс. Иванов (многие его знают под именем Кома), который много общался и с Пастернаком, и с Ахматовой (в музее есть его воспоминания об этих поэтах), познакомил молодого тогда художника с Анной Андреевной, и она согласилась позировать ему. Они встречались несколько раз, начиная с 1963 года, а в 1966-м Ахматовой не стало. Таким образом, Лянглебен был последним (или одним из последних) художником, кому она позировала. Он сделал всего 14 рисунков, некоторые из них широко известны. Незадолго до своей смерти ему согласился позировать Борис Пастернак, но встреча не состоялась. М.Лянглебен подарил нашему музею несколько копий своих рисунков Ахматовой и одну подлинную автолитографию с автографом поэта.
МЯГКАЯ ОБЩИТЕЛЬНОСТЬ
Однажды в одном из местных русских журналов я прочёл интересную статью о творчестве Бориса Пастернака. Быстро разыскал автора. Им оказался бывший военный инженер и учёный-кибернетик, ветеран Великой Отечественной – Израиль Борисович Гутчин. Скромный, небольшого роста, с тихим голосом, он представился запросто: «Изя». Мы подружились. Изя оказался чемпионом по общительности. Судите сами.
Он много лет дружит с Евгением Евтушенко. Последней музе Пастернака — Ольге Всеволодовне Ивинской, он помог написать и издать книжку её воспоминаний: поначалу просто пришел к ней с магнитофоном и попросил рассказать о поэте, а потом, после расшифровки записи, они вместе и написали эти самые воспоминания. А познакомил его с Ивинской Александр Галич. (Кстати, с Галичем он впервые встретился в доме моего московского родственника Абрама Гинзбурга, а родители Галича дружили с семьёй моей родной тёти, маминой сестры Перы Исааковны Зыслиной, что жила на Арбате недалеко от дома, где родился Окуджава).
Изя был знаком с воронежской симпатией Осипа Мандельштама — Натальей Штемпель, с поэтом Серебряного века Рюриком Ивневым (в моём музее есть подлинная рукопись отзыва Анастасии Цветаевой на его стихи), с писательницей и математиком И.Грековой (Е.С.Вентцель), с академиком Акселем Ивановичем Бергом; с Алексеем Эйснером — другом Сергея Эфрона (мужа Марины Цветаевой). Свои воспоминания об этих людях он опубликовал в книге «Жизнь – вкратце». Часть рукописи этой книги, а также фотографии Н.Штемпель и А.Эйснера, выполненные Гутчиным, представлены в экспозиции музея, как и материалы Бориса Мансурова — издателя воспоминаний Ольги Ивинской в России. С Мансуровым меня познакомил все тот же Изя Гутчин, но одновременно я вышел на Бориса Мансуровича через его племянницу Алю Теверовскую, однажды посетившую музей.