Виталий Щигельский | Эскулап
В кабинете частного медицинского центра сидел крупный, шириной с двуспальную кровать, человек лет шестидесяти, с красным бугристым лицом и бритым, отражающим свет люстры черепом. Одет он был в синтетический белый халат и шлепки на босу ногу. За его спиной, между портретами августейшего президента и влиятельнейшего авторитета девяностых Вадика Урлабыкова, висела рекламная растяжка.
ПАЛЬЦОВКА ВСЕХ ВИДОВ БОЛЕЗНЕЙ.
НЕ ЗАГАШУ, ТАК ЗАШУГАЮ.
ВЫХЛОП 120%.
НАРОДНАЯ КЛИНИКА ЭСКУЛАПА ПИТЕРСКОГО
Такая же, только больше и подсвеченная неоном, была прочно прибита к фасаду пятиэтажного здания, расположенного по нечетной стороне улицы Красного Курсанта Подрывника.
Время от времени мужчина наугад доставал из стакана, наполненного монетками, медяк, переламывал пополам и выбрасывал половинки в мусорную корзину. Он явно скучал.
День выдался знойный и тихий. Можно было б написать, что природа заснула, но природой здесь, хвала девелоперам, сумевшим превратить живое пространство в макет, не пахло: ни кустика, ни травинки, ни мха, ни даже какого-нибудь человечка; только раскаленные железные крыши, потрескавшиеся шлакобетонные плиты и дымящиеся ручейки битумной эмульсии на размягченном асфальте.
Мертвую тишину урбанистического абсолютизма прервал несусветный грохот: у входа в клинику неожиданно появилось самодвижущееся средство, похожее и на подводную лодку с колесами, и на вертолет без лопастей. Оно то ли упало с крыши, то ли каким-то чудом продавилось из водосточного люка наружу. Данный вид транспорта считался гордостью секретных отечественных технологий и назывался «Подвертка», полагался лишь людям полезным родине, то есть пользующим родину по серьезу.
Под звуки шлягера «А ты дождись меня, Маруся, не то с тобою разберуся…» из «Подвертки» вылез здоровяк – копия мужчины в белом халате, поднял голову, замер перед вывеской, старательно шевеля губами, а затем решительно направился внутрь медцентра. От его тяжелых шагов здание вибрировало, монетки вылетали из стакана, ударялись о дубовый стол, скатывались к его краю и бесшумно исчезали в толстом ворсе теплого ковра.
Протиснувшись в дверь приемной, пассажир «Подвертки» встал на пороге. Сузив глаза и собравшись, будто для прыжка, он прорычал:
– Эскулап!
В ответ Питерский взобрался на стол, сгруппировался и процедил сквозь зубы:
– Агроном!
И оба пошли на таран. Драка, казалось, неминуема. Однако мужчины крепко обнялись.
– Значит, жив, курилка неструганая, – загоготал Агроном.
– Жив, дурилка, – просипел Эскулап.
Крякнув, сели, точнее, утонули в набитом поролоновыми шариками коричневом кожаном диване.
– Еду я себе и вдруг, – Агроном показал рукой, – вывеска. Читаю, а я редко читаю, ты знаешь. Короче, читаю вслух: «Э-ску-лап». У меня реакция: словно кто-то отвесил пинка под зад. Перечитываю: «Эс-кул-ап». В голове рубануло рубильником – это же земеля мой. Братка! Захожу, так и есть – ты сидишь. Ну, теперь раз попался, колись, озвучь, бродяга, как жизнь?
– Все чики-пуки! Клиника, видишь, своя.
– Типа массаж? Типа двадцать четыре часа хошь в ажуре, а хошь на абажуре? Нормально. Только че сам за прилавком? Фраерам не доверяешь? Понятно. Но все одно – не солидно в нашем возрасте на стреме сидеть. Говорю, не баклань, поставь видеокамеры.
– Да ну нет, Жорж, – просипел Питерский. – Здесь не блатхата. Один работаю. Без шлюх.
– Я вас не услышал, – искренне удивился Жора. – Что за контора у тебя? Озвучь.
– Народная медицина, – пояснил Эскулап, растягивая слова; было видно, что он гордится бизнесом. – Пальцовка болезней.
– А-а-а, понял-понял, ты, как Кашпировский, заряжаешь банки с уриной… но это разве тема? Сейчас по-другому лечат: липоксация, силикон, интимная депиляция, – Агроном погладил себя по лысому черепу. – Все дела. Ну, ладно, «марин» у тебя тут нет, но выпить-то есть?
– Да нет же. И нет же.
– Я вас не услышал.
– Нет выпить – в медцентре распивать спиртное запрещено. И не липоксация, а пальцовка.
– Хорошо, – нахмурился Жорж, прилив теплых чувств от неожиданной встречи с товарищем начал сменяться разочарованием. – Наверное, ты сам и запретил распивать.
– Да.
– И что, совсем не бухаешь?
– Нет.
– Да что с тобой стало, Степа? Не хочешь озвучить? Уже жалею, что читать научился. О! А что это в банках? – Агроном заметил, что полки в книжном шкафу заставлены стеклянными емкостями, сквозь стенки которых просматривались высушенные листья разных форм и размеров. – Шмаль?
– Да нет. – Эскулапу тоже становилось неловко, он достал из кармана халата монетку, согнул и положил обратно. – Целебные травы: эвкалипт, мать-и-мачеха, девятисил.
– Девятисил? А-а-а, – по массивному телу Жоры пошли волны, словно проплыла баржа, – так он смеялся. – Дунем девятисила, слышь?
– Нельзя.
– Ну, тогда я пошел, Эскулап. Дела у меня. Много дел. Я ведь теперь прокурор. Депутат. Правозащитник.
Агроном, вознамерившись встать, напряг мышцы ног и лица, но лишь прочнее увяз в поролоне дивана.
– Это че, это я? Или это ты? – удивленно спросил он у Питерского.
– Это я, извини. – Степан встал и пошел по направлению к столу. – Я когда открылся, то от меня весь клиент убегал. Только на мои руки посмотрят, на фейс – и давай в несознанку, типа мы ошиблись, нам к окулисту. А я-то знаю, судьба ошибок не делает. Короче, чтобы не вязать их по рукам и ногам, не гасить, одним словом, не применять физиотерапию, пришлось один раз схитрить: диван заказать. Этот самый, особенный. С одной стороны, где я сижу, он жесткий. А с другой, где ты, – желеобразный, как студень. Вот ты сел туда – и без моей помощи уже не встать. А то, что ты болен, Жора, я еще когда обнимались понял, у тебя ключица неправильно срослась. Надо исправить.
– Может, это ты болен, Степа?
Эскулап, сделав вид, что не услышал вопроса, открыл ящик, внутри что-то тяжело ухнуло, словно столкнулись две гантели.
Георгий струхнул:
– Оставь, Степа, срослась как срослась. Это беспредел медицинский какой-то. Слышь, Степа, а помнишь, мы с тобой в девяностых в одной бригаде трубили? Сначала под Сашей Чугунным, а когда того пустили в замес, к Урлабыкову перешли.
Пытаясь высмотреть, какой инструмент выбирает товарищ, Агроном вытянул бычью шею и продолжил скороговоркой, при этом тембр его голоса стал на октаву выше:
– Но почерк у каждого был свой. Помнишь, я коммерсов увозил в лес и по самую шею закапывал? Вот Агрономом и прозвали. А ты по паяльнику был спец и по кусачкам, оттого и Эскулап…
Степан что-то перебирал у стола, случайно или намеренно скрывая широкой спиной перспективы ближайшего будущего от Агронома.
– Эскулапец! – взвыл Жора. – Ты что там задумал? Озвучь!
– Чувак, – ответил Степа, не поворачиваясь, – ты, конечно, считаешь, что я тут развожу лохов, но я реально изгоняю болезни, понял? Это официальная медицина по ушам ездит, чтобы фармацию дорогущую пациентикам втюхать. А у меня только народные методы. Я занимаюсь именно тем, что изгоняю. Народными средствами. Вот когда, например, на Руси в старину человека ломало, а мази разные не спасали, то болючего под медведя клали, чтобы медведь ему бока поломал, клин-клин, понимаешь?
– И что, помогало? – Агроном стал уменьшаться в размере.
– Наверняка.
– У тебя что, медведь здесь? – Георгий настороженно повел ноздрями. – Озвучь.
Пахнуло канифолью, и Жора понял все. Он сделал последнюю, неудачную, попытку подняться с дивана, заковыристо матюгнулся и начал колоться:
– Степан, ты, может, не в курсе, потому как развела нас судьба-разлучница, но я не простой человек, не народ, я – депутат, главный прокурор области, председатель правозащитного центра… Ты всасываешь, Степан, что народная медицина мне не подходит?
Тот не ответил. Пока паяльник нагревался до нужной температуры, эскулап сосредотачивался перед операцией: вдумчиво натягивал на руки резиновые перчатки, затем завязывал на складчатом багровом затылке лямки медицинской повязки.
– Степа, а давай без пальцовки. Я просто заплачу и уйду… – Агроном сократился на четверть.
– Да не надо, брателла, деньги мне не нужны. Денег у меня жопой ешь. Я ж теперь следователь по особо важным делам и глава правозащитно-попечительского совета «Спасем тараканов от вымирания». Все было у меня, было и есть: шлюхи, виллы и яхты, но чувствовал я себя как последний бомж, пока этот центр не открыл. Самореализации не хватало. А теперь она есть. Быть эскулапом – мое призвание. Втыкаешь?
– Степан Андреич, не надо, – взмолился Агроном. – На колени перед тобой встать готов, но не могу.
– Ты лучше ляжь на живот, штаны приспусти.
Агроном повиновался, чувствуя, как сжимается сфинктер и сам он сжимается вместе с ним, сживается с ним, сам становится сфинктером…
В это время над ним навис Эскулап с раскаленным паяльником в правой руке.
– Слышь ты, болезнь! – заорал Степан так, что в шкафах и окнах задрожали стекла. – А ну давай отсюда, давай! Я кому, мля, сказал! Или ща втыкаю паяльник!
Агроном приготовился. Он хотел двух вещей: быстрой смерти и вдохнуть запах горящей свинины, перед тем как испустит дух. Он решил уйти в иной мир с достоинством, не проронив больше ни звука…
– Я не понял, мля, я кому говорю! – заходился Эскулап криком. – Последнее китайское предупреждение кончилось! Считаю до двух! Два с половиной! А-а-а!
– А-а-а! Все! – вырвалось из нутра Агронома. – Все прошло! Рассосалась ключица. Нету!
Степан отбросил паяльник в сторону и, обессиленный, упал на ковер. Из его глаз по неровным щекам потекли крупные слезы.
– Получилось, – сказал он. – Опять получилось…
– Получилось, – кивнул Агроном, а про себя подумал: «Мне тоже надо попробовать. Отвезу его завтра в лес – отблагодарю».
Виталий Щигельский