«Визит к Минотавру»

Петровская эпоха. 1696 г. В застенке Тайного Приказа допрашивают стрелецкого старшину, на которого получен навет об измене. Тот клянётся-божится, всячески отрицает участие в заговоре. Приказный чин мягок и даже ласков.

– Ну, чо ты, чо ты… спужалси? Ишь, ажно взопрел весь… Мы ж не звери каки… Неповинен, гришь?.. вот и ладушки. Ща запишем, да ступай себе с богом, мил человек. Чо ж… быват, быват: напраслину возвели на чеснова служиваго. Эй, не слышь, чо ли? чаво сидишь кулём-то?.. иттить отсель… отпущаем покудова…

Арестант не верит своим ушам. Нерешительно поднимается со скамьи, топчется на месте. Титулярный скребёт пером по бумаге, низко склонившись над бочкой в роли стола. Не отрываясь от писания, машет свободной рукой подручному.

– Силантий, проводи…

Кат заплечный берёт свечу, подталкивает посадника к низкой дверце, приобнимает за плечо, ведёт по мрачному проходу кремлёвского подземелья.

– Чо, сомлел от радости?.. Не боись, гуляй раз отпущають…

Вдруг грубо стягивает горловину рубахи, пинком открывает окованную дверь, швыряет в низкую камору, едва освещённую чадящим факелом. Двое подручных в кожаных фартуках, молча срывают одежду, привязывают к дыбе…

1937 г. Лубянка. Подвальная камера без окон. Посреди на прибитом к полу табурете – пожилой человек в круглых очках. Москвашвейный пиджачок разорван под мышкой, лицо в кровоподтёках и синяках. Заметно нервничает, теребит пальцы. Напротив за столом сильно поддатый «френч» с зализанным пробором быстро заполняет бланк протокола, часто макая ручку в чернильницу.

– Значица, так и запишем: антисоветских речей не говорил, в заговоре не участвовал, с иностранцами не знаком, шпионажем не занимался… хм… ничо не знаю, ничо не слышал… Всё верно?..Чо ж вы так волнуетесь-то, а? Вот и разобралИся, всё хорошо. Мы безвинных не трожем…

Энкавэдэешник зыркает на дверь, достает из стола бутылку, плескает водку в захватанный стакан, с хаком опрокидывает в расщеренную пасть с гнилыми зубами. Не спеша, закуривает папиросу. Долго смотрит на догорающую спичку. Прищурившись, взглядывает на арестанта.

– Вы ведь у нас инженер, так?.. Училися там наукам разным… понимать должны. Мы ж не злодеи… А кругом враги. Сигнал поступил, проверить должны, убедиться в честности гражданина, такскзать…

– Убедились, надеюсь?..

– Ну, конечно же, любезный… И вы здря тут обижаитись. Ну, попались вам рьяные служаки, побили слегка при задержании… И у нас дураки бывают, ничо не поделашь…

– Я и не обижаюсь…

– Вот и ладненько. А теперь подпишитесь вот здесь и свободны.

– Как свободен? и это всё? вы меня отпускаете?

– Ну, ясень же пень, любезный… Конешно, отпущаем, коли вы не виноваты. Небось, наслушались про нас всякава?!.. Давай-давай, подходи, становь закорючку и вали, пока цел… А клеветника мы накажем… Тоже. Ох, чо-то устал я севодня…

Инженер, морщась, встает с табурета, подходит к столу, не глядя ставит подпись на нескольких листах. Распрямляет спину, озирается. Следователь жмёт кнопку под столом. Входит конвоир.

– Малютин, проводи товарища… (после паузы) на выход…

Вертухай кивает, берет мужчину за плечо, выводит в коридор, ведёт за угол, открывает дверь, резким тычком в спину запихивает в другую камеру. Навстречу – двое мордоворотов в синих галифе, но без кителей. Грязно-белые рубахи заляпаны бурыми пятнами. Один сзади заламывает руки, другой наматывает на кулак солдатских ремень с бляхой…

1976 г. Республиканская кагэбуха. Просторный светлый кабинет на 4 этаже солидного здания. За столом дядя в штатском. Весь серый. Серый костюм, серый галстук, мелкие серые глазки на сером лице. Вежливый.

– Здравствуйте! проходите, пожалуйста… Подполковник госбезопасности Орлов Николай – Владимирович. А вы такой-то? Студент 3 курса … факультета госуниверситета имени… ммм… нашего В.И.Ленина. Так? Я ничего не перепутал?

– Да, это я.

– Да вы не волнуйтесь, мы с вами просто немного побеседуем. У меня к вам несколько вопросиков…

– О чём?..

– Да вот об этом.

Гэбист шлёпнул на стол большой бухгалтерский журнал. Студент сразу узнал предмет и мысленно сказал себе: пипец…

За час до этого. Большая поточная аудитория универа. Лекция по лексикологии. В дверь просовывается деканская секретарши, выкликает фамилию. Названный выходит в коридор, на ходу выуживая из кармана пачку «Опала». Закурить не успевает. Двое в штатском обступают с двух сторон, суют под нос красные ксивы.

– Вы такой-то, такой-то? Вам придётся проехать с нами…

– Куда? И кто вы такие?

– Ну, вы, наверное, сами догадываетесь…

– Ничего я не догадываюсь… А в чём, собственно, дело?

– Да вы не волнуйтесь. На месте всё узнаете.

– Где это – на месте? Так. Я с вами никуда не пойду и говорить ничего не стану. У нас лекция, я ухожу…

Студент развернулся. Агенты взяли его под локти.

– Не надо. Пойдёмте. Не привлекайте внимания. Это в ваших же интересах.

Его вывели из alma mater, усадили в серую «Волгу». Повезли по адресу, который хорошо известен всем гражданам в любом городе совдепии. Там, в коридоре, он валял ваньку. Студент прекрасно знал, кто они, куда везут, и за что?.. И вот его доставили в здание с железобетонным «феликсом» у фасада, проводили в этот кабинет. И перед ним на столе лежало то самое «за что».

В совке 70-х инако мыслили практически все. Особенно в отдельных республиках. Нормальные люди плевали на власти и просто жили, как живут. За исключением дураков и сознательных «шестёрок».

Разумеется, рассадником вольнодумства был главный университет региона. Где само собой злословили, шутили, измывались над совковой дурью и невероятным абсурдом происходящего вокруг. В сей «тлетворной» среде совершенно случайно и естественно сколотилась группа студиозусов с творческим зудом. Одарённые мальчики и девочки (преимущественно из числа «золотой молодёжи») не просто злословили, но писали. Юморные, сатирические эссе и памфлеты, репортажи, очерки, слагали и распевали насмешливые куплеты. И писали талантливо, зло, метко – в самую точку и по самому больному месту.

Однако, это не был самиздат. Ничего нигде не публиковалось. Просто завели некий «гроссбух», куда и заносили свои творения. На обложке жирно начертали «Судовой журнал… факультета». Они даже не мыслили потрясать основы режима и стяжать политические дивиденды. Дурачились, хиппарили, и всё. Журнал, конечно, пошёл по рукам. В узком, доверенном кругу, как они полагали. Наивные клоуны. И конечно, нашёлся стукачок. Комсомольская блядь мужеского полу.

И вот теперь «судовой журнал» лежал перед одним из его создателей и самого плодовитого автора.

– Вам знаком этот предмет?

– А можно поближе?

– Не притворяйтесь, не стОит. Вам прекрасно известно, что это. И нам тоже. И у нас более чем достаточно доказательств вашей причастности к этим гнусным пасквилям… Усаживайтесь поудобней. Разговор будет долгим. Вы мне подробно расскажете, кто, когда и что писал. При каких обстоятельствах, и кто при этом присутствовал.

– Что?

– Не играйте со мной, молодой человек… думаете, я не знаю ваши приёмчики?

– Какие приёмчики? Самбо? Дзюдо?

– Прекратите валять дурака! Отвечайте!

– Что отвечать?

Серый медленно, отчётливо повторил вопросы чуть ли не по слогам.

– Ну? я жду.

– Мне нечего рассказывать?

– Вам знаком этот журнал?

– Ну… в общем… да

– Кто его придумал?

– Да хрен его знает.

– Прекратить врать!

– Честное слово, дяденька… Разве упомнишь? Сидели-сидели, хохмили… ну, и родилось как-то само собой…

– И кто первый?

– Да не знаю я! Все. Это коллективное творчество.

– Хорошо. Назовите всех.

– А фиг их знает. Случайные встречи. Сегодня один, завтра другой…

– Не врите! Нам известно. Была постоянная группа. Я бы сказал диссидентская группировка. Нелегальная. Подпольная.

– Да какая группировка? Случайные люди. Забредали на портвешок, музычку слушали…

–…и частушки распевали…

– Какие ещё частушки?

– Про Леонида нашего Ильича дорогого.

– Где?

– Что где?

– Где что?

– Прекратить!!! Шут гороховый! А про брови кто писал?

– Какие брови?

– Густые брови. Генсека брови. А? Отвечать!

– Не знаю я про брови.

– А про Ленина в шалашике, кто издевался? И про Герцена в Смольном. Не было Герцена в Смольном, понял? не было!..

– Да и ладно.

– Ты мне тут не шути, шутник. Не так давно вон двух писак засадили, слышал, небось?

– Даниэля этого с Синявским. Не вам чета. Хоть и жиды…

Чекист понёс чушь. Недюжинный «интеллект» и большая культура пёрли наружу.

– Что, не слыхал про таких?

– От вас слышу…

– Не врать! Не то и вас, сопляков, посадим, как два пальца обосс….70-ю статью никто не отменял…

Он вдруг опал и резко переменил тактику.

– Ну, ладно. Вот, бумагу подпиши и гуляй.

– Что тут?

– Признание антисоветского журнала.

– Антисоветский журнал?.. Это юморески. Жанр такой. Упражнялись и всё…

– Вот и подпиши.

– Хорошо. Но текст напишу сам.

Он кинул пустой лист.

– Пиши.

Студент пишет и озвучивает.

– Я, такой-то, такой-то, признаю, что видел самописную тетрадь, которая несколько раз появлялась среди студентов, кто-то что-то туда записывал, я также заносил туда некоторые хохмы невинного содержания, кто ещё писал вспомнить затрудняюсь и подробно с записями не ознакомлен…

– Ах, ты паршивец! А ну дай сюда… Впрочем, пусть… Теперь это подпиши.

– Что это?

– Согласие сотрудничать.

– С кем?

– Ты тут дурачком не прикидывайся… С нами сотрудничать. С органами.

– Внутренними?

– Чего «внутренними»?

– Органы, спрашиваю, внутренние, что ли?

Чекист застонал с досады.

– Издеваешься?! Ну-ну…

Он снова стал вежливым.

– Молодой человек, подпишите и разойдёмся мирно. Это обычная формальность для всех, кто сюда попадает. Пожалуйста. А то мне попадёт от начальства.

– Не-а. Не буду. У вас же по сути нет ничего. Никаких публикаций, всё писано руками, даже без машинки. Так что… позвольте откланяться…

– Смелый да? А папа твой такой пост занимает, уважаемый человек, фронтовик, кровь проливал, орденоносец… Не боишься?

– И что? Он кровь проливал… а вы одни чернила льёте. Ну, лишите вы его орденов, в отставку отправите, и что? Он и сам подустал уже…

– Ну, что ж… Очень жаль. Разговор у нас не получился. Ладно. Вы свободны.

Он выглянул за дверь.

– Тимохин, проводи…

Студент выскочил из кабинета, пошёл к лестнице. Филер бок о бок.

– Спасибо, я помню дорогу назад…

– Нет, не туда. Выход там.

Он повёл студента по боковой лестнице вниз. Потом по длинному коридору. Открыл оцинкованную дверь, и студент очутился в пустой комнате без окна. Дверь сзади захлопнулась. Лязгнул запор. Он огляделся. Голые белёные стены, ярка лампа под потолком, медицинская кушетка с подголовником и клеёнкой в ногах, пожелтелые раковина и унитаз. Всё ясно. Ссуки… Он сел на кушетку. Потом прилёг, закинув руки за голову. Завыли водопроводные трубы. Регулярно начинал мигать свет.

Студента выпустили на третьи сутки. Без всяких допросов. Просто вывели на улицу, не сказав ни слова.

1998 г. Тесный кабинет инспектора УГРО. Раздрызганный шкаф с папками, два стола с банками из-под кофе вместо пепельниц. Накурено нещадно, дым столбом, несмотря на отворённую форточку в морозную тьму. На подоконнике опер в кожане. На расшатанном стуле мужчина средних лет. Его только доставили.

– Ну чо, признаваться будем? или как?..

– В чём?

– Чо, борзеешь? Ствол чей?

– Какой ствол?

– Что в тачке твоей нашли.

– У меня в машине не было никакого ствола.

– А это чо? марковка, бля?.. В твоей «семерке» нашли, между прочим…

Сыскарь швырнул на стол полуржавый ТТ.

– Повторяю: у меня не было никакого оружия. Никогда. Я мелкий торговец. Два тонара на пятачке у метро. Исправно плачу налоги и дань вашим же рэкетирам. С криминалом не связан. И я хочу знать, почему ко мне привязались менты?

Опер соскочил с подоконника, вплотную приставил плоскую морду, обдал перегаром.

– Хочешь знать, да? мать твою… Да потому, что ты бандюган, член организованной преступной группы, ОПГ по-нашему, понЯл? И твои делишки у нас на ладони. И все твои дружбанЫ уже дали признательные показания. Против тебя. Что ты у них вроде бригадира.

– У меня нет дружбанОв. У меня две продавщицы – моя жена и её однокурсница. Из знакомых только поставщики товара.

– Правильно, товара. Наркоты.

– Какой наркоты? Я колбасой торгую, мясопродуктами…

– Слыхали, знаем. Прикрытие – колбаска, а главное – герыч и кокс.

– Какой ещё герыч?

– А такой. Порошочек белый. Хорошие бабки срубаешь.

– Какие бабки? Мы второй год на рынке, на прибыль ещё не вышли… В общаге живём с пятилетним пацаном…

– Видали мы хитрожопых… Карочи, ты колешься нащёт наркотрафика и ствола, а мы тебе скостим. А нет – сам знаешь чо… Нам раскрытка во как нужна, понЯл, бля? И ты тут мне не кочевряжься, на х…– хужее будет.

– Да вы что вообще? Что происходит-то? Привёз това… продукцию, гружу коробки из машины, тут налетают, хватают, наручники… Ствол како-то? Чо за дела?

– А такие дела… Ствол и около 300 грамм герыча у тебя обнаружили. Ствол-то «грязный» – сечёшь? палёный… из него месяц тому чувака шлёпнули. А будешь целку из себя корчить, у тебя дома при обыске ещё найдут.

– Так. Понятно. Подкинули?! Козла отпущения надо, да?

– О! какой понятливый… Карочи, хорош дурку ломать, давай бери ручку и пиши… я продиктую. Чтоб тип-топ, не расходилось у нас…

– Не стану я ничего писать! Я что идиот – самому себе срок нарисовать?..

– Лады. Ща посмотрим…

Опер внезапно выскочил за дверь. Через минуту входит другой. В хорошем костюме и с папочкой. Так, всё ясно. Тот злой, этот добрый. Видали, знаем.

– Предупреждаю: ничего подписывать не буду. Требую адвоката.

– Хорошо-хорошо. И не надо ничего подписывать. Хотя… Вот только это. О том, что предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Черкните автограф и свободны.

– А в качестве кого ответственность?

– Свидетеля. Всего лишь свидетеля.

– Так я же ничего не видел и не знаю в этой вашей фигне…

– Ну, когда вы машину разгружали, вы же видели там людей возле ларьков?

– Ну да, стояли какие-то парни… может, покупали чо?

– И вам они не знакомы?

– Нет.

– Ну, вот и хорошо. Вы сейчас распишитесь, а я вас после подробно расспрошу: как выглядели, в чём одеты и т.д.

Ларёчник расписался на бланке, встал, оправил куртку.

– Я могу идти?

– Да-да, конечно.

– Пропуск подпишите.

– Так вы же без повестки… Сейчас вас проводят. Эй, Петрович, покажь дорогу.

На пороге возник какой-то занюханный прапор в мятом кителе.

– Пшли, што ли? Вас велено через двор вывести…

– Это почему ещё?

– У дежурки скопление задержанных, а им свидетеля видеть не положено.

Они прошли в конец обшарпанного коридора. Вдруг сбоку распахнулась дверь, прапор втолкнул парня в тускло освещённое помещение, и тот попал в крепкие объятия двух бугаёв. Те мгновенно скрутили руки капроновым шнуром, натянули на голову противогаз с заткнутой пробкой. Сквозь запотевающее стекло он различил давешнего опера за письменным столом. Скоро начал задыхаться. Процедура с противогазом называется «слоник».

Четыре эпохи. Метода одна. Грязная метода махрового иезуитства. С незыблемым базовым постулатом: признание – железное доказательство. И обжалованию не подлежит.

21 век. «Окаянные дни» продолжаются. Сыск, улики, дедукция… Зачем эти игры в детективы? тем паче, ежели не умеешь. Вся эта бодяга в кино и в книжках. Для шерлокхолмсов. А тут майорыпронины. Схватил – в подвал, по почкам – признание. Басманному суду иного не трэба. Трудяга-фермер, учитель математики в тюрьме. Автомобильный детоубийца гуляет на свободе.

Подвалы правосудия. Правосудие подвалов. Как угодно-с… Минотавр в подземном лабиринте нетерпеливо бьёт копытом. Ждёт очередную жертву.

Ничто не меняется в царствии гороховом.

Al Sherpa