Владимир Байков | Как я в кино снимался

Об авторе

Байков Владимир Дмитриевич, 1944 г.р.

Окончил в 1967г. Ленинградский Электротехнический институт (ЛЭТИ), доктор техн. наук, профессор. Преподавал в ЛЭТИ с 1971 по 2000 г.г. В последние годы живет и работает в Германии.

Преподавал также в Конакрийском (Гвинея) и Пражском техн. университетах.

Автор 12 монографий, учебников и учебных пособий.

Кроме специализированных технических изданий, является также автором научно-популярной литературы и англо-русских и немецко-русских словарей. Один из активных участников-составителей интернет-энциклопедии «Википедия».

Является автором историко-мемуарной книги: «Ленинградские хроники: от послевоенных пятидесятых до «лихих девяностых».

Как я в кино снимался

Набрали в долг на кооперативную квартиру, пора отдавать было, а нечем. Дни и ночи с такими невеселыми мыслями проводил. И вот иду как-то по Кировскому, прохожу мимо «Ленфильма». Стоит у перехода дамочка с блокнотом в руках.

«Поэтесса? — думаю, — не до стихов сейчас». Обхожу ее, а она меня цап за локоть.

— Извините, — говорит, — а в кино не хотите сняться?

Я нашелся:

— В главной роли?

— Пока нет, — отвечает с улыбкой, — а там посмотрим.

Надо сказать, что одет я был так: пальто из шинельного сукна, на голове кепка в стиле двадцатых годов, уши у нее наверху застегиваются. Кстати, трезвый был, что для начала 80-х годов экзотикой считалось. Она мне адресок записывает, тут прямо на Кировском, и номер комнаты. Приходить завтра, к 9 утра.

— Термос и бутербродиков пару с собой прихватите, — советует дама.

Я киваю и думаю: «Делать мне нечего».

А она добавляет:

— Мы гонорары за съемку платим. Сразу и прославитесь, и заработаете.

Тут я и задумался. В положительном смысле.

Вернувшись домой, с гордостью рассказал жене о сделанном мне предложении сниматься в кино.

Она спросила:

— А постельных сцен там не будет? Знаю я этих актрисочек.

Я ответил, что я же в массовке буду сниматься, а массовых постельных сцен в нашем кино еще не снимают. Вот разве что на конях скакать заставят.

— Что за фильм, вообще? — спросила жена.

А я у них и не спросил.

К девяти утра я уже подъехал к «Ленфильму», прошел в комнату, указанную во вчерашней записке.

Меня спросили:

— Вы знаете, что будете сниматься в историко-революционном фильме, посвященном рождению ЧК? Фильм называется «20-е декабря». А сейчас подождите ассистента режиссера.

Около получаса дожидался я этого ассистента. Но успел зато немножко понаблюдать изнанку киношной жизни. Молча проходили загримированные и без грима актеры второго-третьего ряда, знакомые по эпизодам и небольшим ролям в фильмах. Зато совершенно неизвестные мне лица горячо встречали друг друга, обнимались, поздравляли:

— Анна Ивановна, как вы чудесно вышли в последней картине! Прямо гениально!

— Ах, спасибо вам огромное.

Чмок-чмок…

Пришла ассистентка и повела меня по коридору. В открытые двери я успел заметить висевшие рядами чекистские кожаные куртки, в другой комнате висели царские офицерские мундиры. И вот, наконец, комната, куда меня провели. Там висели шинели солдат царской армии. Я примерил пару шинелей, выбрал подходящую, подпоясался ремнем, надел шапку. Свои вещи сдал в гардероб. Потом меня отвели в другую комнату. Там мне выдали длинное пальто горохового цвета и кепку с ушами, типа моей, но попросторнее.. Это все я взял подмышку и нас повели к автобусу. В автобусе примерно половина мест была занята. На большинстве пассажиров, как и у меня, топорщились солдатские шинели. Лишь двое были одеты в черные матросские бушлаты и бескозырки. В салоне сидело и несколько женщин в поношенных меховых полупальто.

Кое-кто уже развернул бутерброды и попивал чаек из термоса, кто-то читал, другие дремали. Я сел на свободное место. Вскоре автобус тронулся, и мы поехали через Кировский мост. Подвезли нас к Таврическому саду, прямо напротив музея Суворова со знаменитой мозаикой «Переход Суворова через Альпы».

Сидим, ждем чего-то.

— Какого-то народного, небось теперь дожидаться будем. Вечно они для солидности опаздывают, — раздался сзади женский голос.

Через пару часов выяснилось, что ждали не народного и не заслуженного. Привезли на грузовике пушечку и команду при ней. Сгрузили. Поставили почти прямо у музея, повернув дулом в сторону Таврической улицы. На этом же грузовике привезли и трехлинейки. Мы вышли из автобуса. Ассистенты раздали винтовки и впридачу по три холостых патрона. Люди из соседних домов прилипли к окнам. Режиссер показал всем нам позиции, расставил по местам.

Мы заняли позиции. Я за фонарным столбом, двое — за углом здания. Самая «яркая» роль отводилась морячкам: они лежали посреди площади – один, раскинувшись на спине рядом с лужей, другой на боку, левым рукавом прямо в луже, у обоих огромные кобуры с маузерами. Но погода-то осенняя, октябрь на исходе, в луже лежать не слишком уютно.

Хлопушка! Съемка началась. И надо же, чтобы именно в это время чуть вдалеке от нас, за спиной оператора медленно-медленно проезжал троллейбус пятнадцатого маршрута. А на задней площадке стояла к нам лицом, прижавшись от любопытства носиком к стеклу, очень симпатичная преподавательница с кафедры иностранных языков, с которой вместе мы два дня назад принимали кандидатский экзамен по-английскому. Я не удержался и махнул ей рукой.

— Стоп! — заорал режиссер, — это какая же блядь тут руками размахалась?! Из гонорара за дубль вычту!

Хорошо еще, что мы стрелять не начали, а то бы он у меня еще и за патроны вычел дополнительно. Режиссер подошел ко мне:

— Значит, стоишь здесь, прижавшись к столбу как к любимой девушке. Нос или другие выступающие части тела высунешь — тебе их мигом отстрелят. Пальнул разок — и бегом пригнувшись, он показал как, за укрытие. Второй залп уже с колена делай. Понял?

Я кивнул.

— Поехали!

Второй дубль оказался удачнее. В конце громыхнула пушка. А нас отпустили перекусить в пирожковую на Суворовский.

Морячки сразу в гастроном помчались, им горячим кофе из бачка после лежания в луже было бы не отогреться. Мы все вошли в пирожковую: мужчины в царских времен солдатских шинелях, дамы в меховых горжетках и шалях. Через пару минут на пороге показались в черных бушлатах с маузерами на боку уже принявшие на грудь матросики.

Двое алкашей, тихо распивавшие в углу бутылку красненького, подняли на всю нашу группу глаза, и один их них вполголоса произнес:

— Вась, ты глянь! В Питере-то, кажись, опять заварушка…

И он быстро разлил остатки портвейна по стаканам, пока не началось по-настоящему.

После того, как мы перекусили в пирожковой на Суворовском и у нас отобрали оружие, мы посидели часа два в автобусе, а потом нас повезли на набережную Мойки. Уже начало темнеть. Ассистент попросила тех, кому выдали второй театральный костюм, переодеться. Я тут же в автобусе сменил грубую солдатскую шинель на длинное узкое пальто горохового цвета и разляпистую кепку с ушами сверху. Режиссер критически осмотрел нас и отобрал из группы пятерых человек. Молодого парня в студенческой шинели и фуражке, пожилого интеллигентного вида мужчину в пенсне и шляпе, ражего мужика в дворницком фартуке и меня в паре с дамочкой в пронафталиненном меховом жакете и шляпке с вуалеткой. Нам он объяснил «творческую задачу»:

— Девица замужем. Вырвалась для встречи с молодым нахалом. Боится, что ее узнают, отсюда и вуалетка, и опущенный вниз взгляд. Ты в предвкушении интимного свидания нашептываешь ей всякие гадости. Умеешь?

Нас расставили по местам. Режиссер дал последние указания: «В объектив рожу не пялить. Руками не размахивать. Все, съемка!»

Моя спутница взяла меня под руку. Я, слегка склонившись к ней и входя в образ, начал на ходу рассказывать ей подходящие случаи довольно рискованные анекдоты. Она, смущенно смеясь, хлопала меня рукой, в которой были зажаты перчатки, по рукаву пальто. В это время по набережной нас обогнала пролетка. Из нее выскочил мужчина среднего роста и мягкой походкой направился нам навстречу. Озираясь по-волчьи, актер, игравший роль Савинкова, зыркнул довольно зло в нашу сторону и свернул в подворотню.

Дама, идущая под руку со мной, неожиданно вздрогнула и прижалась ко мне. Меня прошибло током.

— Вы после съемок куда направляетесь? – спросила она меня.

— Домой еду, — ответил я ей безо всякой фантазии.

— Можете оставить мне свой телефон? Я на студии обретаюсь, и нередко такие съемки неожиданно подворачиваются. Тогда я вам могу позвонить.

— Здорово! – говорю, — мне это понравилось.

На обратном пути к «Ленфильму» мы сели вместе. Я записал свой номер телефона.

— Это рабочий? – спросила она.

— Как это вы догадались? – я удивился.

Она промолчала.

К вечеру нас на автобусе подвезли к «Ленфильму». Деньги за съемку обещали заплатить на следующий день утром. Когда мы сдавали реквизит, меня подозвал ассистент режиссера:

— Не хотите завтра сняться в этом же фильме в групповке?

— А что это такое?

— В групповке, — пояснил он, — в отличие от массовки, участвует четыре-пять человек, и лицо могут дать средним планом. А дальше, дальше уже идет эпизод. Кстати, для вас там тоже есть возможность отличиться.

— Да я не знаю еще, — засомневался я.

— А что за проблемы? На работе отпроситесь. Скажите, что важное задание есть.

— Мне лекцию нужно читать.

— Лекцию? — переспросил ассистент.

В это время в комнату вошел режиссер.

— Вот, Григорий Георгиевич, уговариваю человека на групповку завтра подойти.

Тот повернулся ко мне, внимательно посмотрел:

— Произнесите-ка такую фразу: «Феликс Эдмундович просил меня немедленно заехать за вами».

Я повторил.

— Нет, не так, — сказал режиссер. Эту фразу произносит террорист, наряженный чекистом. Я как бы ему и верю, и не верю. Но он меня хочет увезти и убить. Ясно?

Я ничего ему не ответил, натянул кепочку и, смотря ему в глаза, произнес то, что он просил.

— Вот! — сказал он. — А что? — это уже обращаясь к ассистенту, — вполне пойдет.

— Вы кем работаете? — повернулся он ко мне.

— Да он лекции читает, — ответил вместо меня ассистент.

— То-то я смотрю дикция приличная. Да, преподавательский опыт это хорошо, — задумчиво произнес он. — Так что, до завтра?

Но в институте у меня события завертелись, и на съемку выбраться я уже не смог.

Это фрагмент из книги: «Ленинградские хроники: от послевоенных 50-х до «лихих девяностых»