Владимир Гольдштейн. Черно-белое

Туалет засорился еще поздней осенью. И неудивительно! Что же другое может случиться с дворовым сортиром, подключенным к канализации, если никогда не чистить трубы, и при этом массово ходить в него всем домом множество раз в сутки долгими годами? Короче говоря, делать то, что хорошо рифмуется со словом «жрать» стало невозможно уже в октябре в силу переполненности узкого отверстия застоявшейся фекальной твердью. Ну а более мелкие потребности пришлось отменить к середине ноября. Никакие коммунальные службы не работали, или просто не собирались ничем помочь нашему жилищу в силу разгула длительного периода, позже названного «застоем». Да, застой образовался капитальный, включая миазмы, заполнившие весь наш не ахти какой по размерам дворик, застроенный по периметру уродливыми сарайчиками.

Стоп – я же не сказал главное. Дом у нас был особенный, исторический. На первом этаже, больше похожем на подвал, жили те, кто до революции служил прислугой хозяевам, или их отпрыски. Ну а на втором обосновалась наша семья и еще парочка других счастливых семейств. Впрочем, нет – по части туалетных удобств счастливыми можно было считать только нас. Возможно, потому что именно моей прабабушке принадлежал когда-то этот двухэтажный особняк в самом центре большого города. Прабабушка с домочадцами занимала второй этаж, а челядь ютилась внизу. Как бы там ни было, но теперь, в уже позднее советское время, только у нас в коридоре гордо зеленел несвежей краской старый комод, переделанный под настоящий домашний туалет. Внутри этого бывшего шкафа стоял стандартный унитаз, увенчанный традиционной длинной трубкой,  упирающейся в полуржавый бачок, который с трудом заполнялся новой порцией воды после каждого дерганья за свисавшую цепочку. То есть, мы-то как раз жили очень круто по сравнению с соседями, справлявшими нужду в дворовом двухочковом нужнике!

Ну вот, а начиная с декабря, когда общее отхожее место окончательно вышло из строя, соседи снизу вынужденно перешли на ведро-сливной способ туалетной жизни. Несложная суть его заключалась в том, что сама нужда справлялась у себя в комнате, а затем ведро выносилось на улицу и выплескивалось прямо в пространство вокруг злосчастного туалета. К всеобщей радости, в этом году морозы ударили как раз в декабре, так что содержимое ведер быстро замерзало. В результате запаха почти не было, а когда выходило солнце, многослойная ледяная корка в его лучах начинала отыгрывать зеленовато-желтыми переливами… Но все равно замерзшее содержимое ведер во дворе представляло собой крайне унылое зрелище, а сам двор почему-то казался даже на солнце вовсе не разноцветным, а каким-то черным пятном на фоне приглаженной социалистической действительности. Очевидно урино-фекальная составляющая, сплошь укрывшая землю, создавала (как тогда никто еще не говорил) выраженную негативную энергетику во всем окружающем пространстве. Ну, чернота – и все тут!

Мне было одиннадцать лет. Наступили зимние каникулы – длительный внешкольный праздник, который даже в те годы сопровождался какими-никакими развлечениями. Вернее, даже не так! Развлечение было вполне определенное и многоцветное. Дело в том, что в парк неподалеку от нашего многострадального двора впервые в его долгой истории завезли игральные автоматы! Да-да – такие себе стальные коробки, что-то среднее между нынешним компом и… Нет – пожалуй, сравнить больше не с чем, тем более, что никаких компьютеров, кроме огромных вычислительных машин, тогда и близко не было.

Моим любимым автоматом стал «Морской бой». Сквозь пахнущую резиной прорезь «перископа» были видны медленно проплывающие на «горизонте» кораблики неведомого противника. Нажимаешь кнопочку на рукоятке, и к ним уходит «торпеда». Если повезло, то бишь, хорошо прицелился, и сам автомат оказался исправен, «торпеда» встречалась с корабликом, и раздавался шумный эффектный взрыв. После этого кораблики меняли направление движения на обратное. Попал десять раз из десяти выстрелов – получи бесплатную призовую игру.

В здании, где стояли автоматы, ежедневно собиралась внушительная толпа подростков, недоростков и переростков, вооруженных пятнадцатикопеечными монетами. Именно столько стоила одна игра в любом из ярких чудо-приборов.

Каждый божий день я спускался по лестнице с нашей веранды (у нас был отдельный вход), бросал взгляд на замерзшее содержимое многочисленных соседских ведер и отправлялся в парк с полным  карманом монет (спасибо родителям). Там около входа в «автоматное» здание меня обычно поджидал мой друг Лешка. Леха был старше, а главное намного наглее меня. По его словам, он уже не раз интимничал с девчонками, а кроме того был знаком с главарем местной парковской шантрапы по прозвищу Онарик.

– Вот сейчас Онарик с пацанами придет, так тут всем кисло станет! – обычно повторял Леха при встрече. Но Онарик так ни разу и не появился. Может Лешка его просто выдумал для пущей важности, а может тот действительно шнырял где-то в толпе, незамеченный нами.

Через десять дней каникул автоматный праздник закончился, и начались нудные уроки. Землю во дворе продолжали заливать, и смерзшийся слой становился все толще. Потом как-то совершенно незаметно подкралась весна. А вместе с ней и пришедшим теплом со двора стал все сильнее доноситься характерный запах. Видимо именно поэтому вместо весеннего разноцветия двор по-прежнему казался каким-то черно-белым. В один из таких дней старший брат сообщил мне, что родители скопили денег на цветной телевизор. Наш старый черно-белый «Горизонт» действительно уже никуда не годился. Но показывать новомодный цветной агрегат будет только, если установить на крыше внушительных размеров антенну.

Установка была назначена на один из выходных дней. Мы вылезли на крышу через узкое чердачное окно, медленно подползли по ней к крутому гребню, а затем подтянули через то же окошко сложенную стреловидную антенну. Затем был непростая процедура ее раскрытия и установки с помощью шурупов, которыми основание антенны привинчивалось к самой крыше. После всего пришлось еще и закреплять антенну специальными растяжками – чтобы она устояла на ветру. А дальше… На пути обратно к чердачному окну меня вдруг полностью накрыла тошнотворная волна дворового «аромата». Похоже, все, что там накопилось за зиму, растаяло окончательно и теперь одаривало мир бесподобным душком…

На какое-то мгновение я потерял равновесие и лишь в последнюю секунду схватился за один из стальных тросов, поддерживающих антенну. Брат что-то крикнул, но я не разобрал, что именно. В следующую секунду я ощутил свою руку, судорожно сжимавшую трос и увидел собственные ноги в ботинках, свисавшие с крыши, будто чужие. Черно-белая земля была далеко внизу. Упади я и самое лучшее – перелом позвоночника и инвалидность на всю оставшуюся  жизнь. Брат продолжал кричать. И вдруг в моей голове ярко вспыхнул экран игрового автомата… Кораблик и с шипением летящая к нему яркая точка торпеды. Краски на экране были неестественно яркими, словно пронзающими насквозь. Ничего ярче мне до сих пор видеть не приходилось! Запах снизу тут же на миг исчез, и я окончательно пришел в себя. Оказывается, брат был уже рядом и протягивал мне дрожащую руку, держась другой за ствол антенны. Еще одно усилие, и я оказался на более-менее ровном пятачке крыши.

Через пару дней трубы под дворовым туалетом все же поменяли – поговаривали, пришел новый начальник ЖЭКа. А затем нагрянула проснувшаяся после зимней спячки санстанция, которая вместе с экскаватором и самосвалом за пару часов справились со всем пахучим безобразием. Вот только новый телевизор показывал не совсем… То ли антенну мы установили не очень правильно, то ли качество цветного сигнала с телецентра оставляло желать.

Но главное было, конечно, не это, и даже не то, что я вовремя уцепился за протянутую пятерню брата. Просто там, на крыше, я понял – торпеда не обязательно должна попасть во вражеский линкор, не оставляя ему никаких шансов! Взрыва не было – кораблик поплыл дальше, перестав быть мишенью.

С тех пор во все сложные моменты жизни, когда дело вокруг пахнет даже не керосином, а чем-то уж окончательно гадким, я чувствую, как большой палец правой руки медленно вдавливает прохладную кнопку, и яркая торпеда мчится по разноцветной глади искусственного моря, увлекательно сверкающего за, пахнущей резиной, прорезью почти настоящего перископа. Причем значение имеет лишь сама сверкающая черточка торпеды, которая уносит вдаль все, что мешает дышать полной грудью и жить, вдыхая весенние ароматы вместо непотребных дворовых запахов. А кораблик… Пускай кораблик остается целым.

Владимир Гольдштейн
Чикаго, 2016