Владимир Вестер | Эдгар По. 18 января 1809 года

За свою величайшую поэму «Ворон», напечатанную в январском номере за 1845 года в нью-йоркском журнале «Вечернее зеркало», Эдгар По получил 10 долларов (283 доллара по сегодняшнему курсу). В 1891 году автограф «Ворона» был продан с аукциона за 225 долларов (5940 долларов по сегодняшнему курсу). По апрельскому курсу 1844 года Эдгар По получил долларов семь или восемь за рассказ «Перелет через Атлантику», опубликованного в небольшой ежедневной газете. На рекламе рассказа издатель газеты заработал солидные деньги и закатил торжественный ужин в ресторане, тогда как автору едва хватило на то, чтобы не умереть с голоду. Этот рассказ сегодняшние исследователи творчества американского поэта и новеллиста считают отправным в появлении и дальнейшем развитии всего жанра научной фантастики. Этот же рассказ полагают и достижением автора в жанре художественной мистификации.

Читатели поверили, что «Перелет через Атлантику» осуществлен на самом деле и всего за три дня. До этого с такой скоростью через океан никто не летал, да и сам такой полет был тоже первый. К тому же автор подробно описал все техническое оснащение воздушного судна с пассажирами на борту, проявив блестящее научное знание вопроса и реальной практики передвижения на воздушном шаре. Было потом напечатано опровержение, но до сих пор есть восторженные потомки тех нью-йоркских жителей, которые верят, что сам Эдгар По на этом шаре и летал. Он был готов к такому перелету. Он в юности был хорошим спортсменом, а в университете в Ричмонде прыгал в длину дальше всех сокурсников. Он замечательно разбирался в физике, астрономии, математике. В пять лет научился читать, писать, рисовать и скакать на лошади. Он знал отлично латинскую и английскую литературу, историю всех времен и народов. Некоторые его планы казались столь же фантастическими, как и его новеллы, а звание «сержанта-майора», полученное им в возрасте 18 лет, для него вполне не годилось. Оно совершенно не подходило для грядущего взмывания в высшие сферы и отлета на недосягаемое расстояния от всякой иной деятельности, кроме литературой.

«Аль Аарааф, Тамерлан и малые поэмы». Сборник стихов Эдгара По, изданный в Балтиморе в 1829 году. Тонкий сборник поступил в магазины, но никто его не заметил, словно бы не поступал. Еще один сборник, названный «Поэмы Эдгара По. Второе издание», был издан в Нью-Йорке на деньги, собранные по подписке, но ни одной книги стоимостью 2,5 доллара (72 доллара по нынешнему курсу) никто не купил. В то же время у Эдгара По сложились очень непростые отношения с его приемным отцом, Дж. Аллэном.

Родные мать и отец Эдгара были артистами бродячей театральной труппы. Они умерли, когда ему было два года. Биографы полагают, что умерли они от болезни, однако есть и такая версия, что однажды тряпичный театр загорелся, и оба они погибли в огне. Состоятельный предприниматель, Дж.Аллэн, и жена усыновили мальчика, окружили его заботой и в возрасте шести лет отвезли в Англию – в лондонский хороший пансион на учебу. Через пять лет он из Англии вернулся в Америку и учился в колледже в Ричмонде, а после там же в университете, где с легкостью осваивал сложные науки, занимался спортом, веселился с друзьями на вечеринках, но временами казался слишком странным, чтобы можно было понять тот ли это Эдгар, что минуту назад, или не тот.

Он писал веселые эпиграммы на студентов и преподавателей, но ни одна из них не дошла до современного человечества. Он и в военной Академии, куда в 1829 году определил его приемный отец и откуда Эдгар «уволился», сознательно создав себе славу «неуспевающего», тоже на всех эпиграммы писал. И было это для них так занимательно, что в короткий срок были ими собраны деньги на уже названный сборник «Поэмы Эдгара По. Второе издание», в котором не оказалось, к великому разочарованию сборщиков, ни одной веселой эпиграммы: одни только не самые веселые стихи и поэмы. Критики их стали читать и, понимая, что читают нечто невиданное, курили, как принято теперь выражаться, нервно в углу. Некоторые из современных ему поэтов тоже курили в углу. Его стихи стали в печати ругать за «непонятность». Из авторов этих критических заметок, как в ХХ веке кто-то написал, «вовсе не ожидали столь откровенно необъяснимого» у такого Эдгара, юного уроженца Бостона. Выброшен был в публичный оборот шумный возглас: «С каких заоблачных вершин занесло в материалистическую и деловую Америку этого мальчика с такими строками, как эти из стихотворения «Сон» (приводимые здесь в переводе Валерия Брюсова):

«О сон святой! – о сон святой! –
Шум просыпался в мире тесном,
Но в жизнь я шел, ведом тобой,
Как некий дух лучом чудесным.

Пусть этот луч меж туч, сквозь муть,
Трепещет иногда, –
Что ярче озарит нам путь,
Чем Истины звезда!»

Это не было «модернизмом» и не было «символизмом». Это была поэзия раннего Эдгара По. Да и, наверное, подобных «определений» не знали тогда. Их водрузили на произведения Эдгара По в конце XIX века с почти обязательной ссылкой на «Ворона», как самого величайшего стихотворения значительно более позднего Эдгара По, переведенного на русский не одним десятком поэтов.

От более раннего поэта и новеллиста до более позднего прошло не так много лет. Он в эти годы создал все, что создал. Пережил голод, нищету, скитания по городам и весям, ссоры с издателями, шумный короткий успех и очередные полосы катастрофических неудач. Существует и «мистическая неизвестность» того, что с ним происходило в отдельные годы, куда «великий мистификатор» ездил и откуда возвращался. Константин Бальмонт, поэт и переводчик стихотворений Эдгара По, в очерке своем писал:

«В течение целого ряда лет, от 1827 до 1833 года, жизнь его, в описаниях биографов, принимает противоречивые лики, и мы не знаем, был или не был он в какой-то год этого пятилетия в Европе, куда он будто поехал сражаться за греков, как, достоверно, он хотел в 1831 году сражаться против русских за поляков; был ли он или не был в Марселе или ином французском приморском городе; и не очутился ли он, как то рассказывают и как рассказывал он сам, в Петербурге, где с ним произошло будто бы обычное осложнение на почве ночного кутежа, и лишь с помощью американского посла он избежал русской тюрьмы. Или он, на самом деле, как уверяют другие, под вымышленным именем Эдгара Перри, просто-напросто служил в американской армии, укрывшись, таким образом, от докучных взоров? Одно вовсе не устраняет возможности другого, и если легенда, которую можно назвать Эдгар По на Невском проспекте, есть только легенда, как радостно для нас, его любящих, что эта легенда существует! Как бы то ни было, промежуток времени между 1827 годом и 1829, так же, как промежуток времени между 1831 и 1833, затянут неизвестностью или освещен указаниями, которые представляются недостоверными и не полно убедительными. Ингрэм говорит, что в 1827 году, к концу июня, Эдгар По, как кажется, отбыл из Соединенных Штатов в Европу. Он стремился в Грецию, и, быть может, поэма “Аль Аарааф”, так же, как стихотворение “Занте”, навеяна путевыми впечатлениями».

Смерть любимой жены он пережил 30 января 1847 года в том состоянии, когда вокруг критики и литераторы наслаивали были и небыли о его алкоголизме, вспыльчивости, неуживчивости и склонности к опиуму. Еды почти не было из-за отсутствия денег; и холод в его маленьком доме был такой, что он клал на грудь умирающей свою кошку. Были живы и давние обвинения в безнравственности и, по сегодняшней терминологии, чуть ли не в педофилии.

Он и она обвенчались 16 мая 1836 года: в тот день ей еще не исполнилось 14 лет. Валерий Брюсов, изучив несколько англоязычных биографий поэта, писал: «Виргиния во многом была подобная идеальным героиням сказок Эдгара По; красота ее была исключительная».

За два года до венчания скончался приемный отец, Дж.Аллен, оставив завещание, но не оставив ломаного цента своему когда-то любимом приемному Эдгару. В том, что так случилось, По винил себя и только себя, не отразив, быть может, нигде ни малейшего отголоска своей вины, но в «Падении дома Ашеров» написал: «Им владело странное суеверие, связанное с домом, где он жил и откуда уже многие годы не смел отлучиться…»

«Это так же верно, как то, что есть на свете море, где даже судно растет подобно живому телу моряка». Так он написал в рассказе «Манускрипт, найденный в бутылке», где среди гигантских волн чудовищной катастрофы «очевидно, мы обречены постоянно пребывать на краю вечности, но так никогда и не рухнуть в бездну». Осенью 1833 года, По послал «Манускрипт», еще пять рассказов и стихотворение «Колизей» на конкурс, объявленный балтиморским еженедельником «Субботний гость», и, по единодушному мнению устроителей, конкурс выиграл, получив денежное вознаграждение в размере 100 долларов (2815 долларов по сегодняшнему курсу). Они собирались дать ему за каждое произведение по 100 долларов, однако правила литературно-художественной борьбы не позволили, и они не дали. Но Дж.Кеннеди, один из членов жюри, пригласил талантливого автора на обед, а тот на обед не пришел, прислав небольшое письмо с извинениями: «Простите меня за то, что не могу принять Ваше приглашение. Я настолько плохо одет, что мне стыдно к Вам приходить в таком виде».

Другой человек, Латроб, из той же комиссии вспоминал:

«…Я спросил его, чем он занят, что он пишет. Он ответил, что занят “Путешествием на луну”, и тотчас же вдался в несколько ученое рассуждение о законах тяготения, о высоте земной атмосферы и летательных способностях воздушных шаров, оживляясь по мере того, как речь его продолжалась. Вдруг, говоря от первого лица, он начал путешествие: описав предварительные приготовления, как их можно найти в одном из его рассказов, называющемся “Приключение некоего Ганса Пфоолля”, он оставил землю и, делаясь все более и более воодушевленным, стал описывать свои ощущения, по мере того как он восходил все выше и выше, пока, наконец, он не достиг той точки в пространстве, где притяжение Луны превозмогало над притяжением Земли, там происходила внезапная опрокинутость лодочки, и великое смятение среди тех, кто в ней находился. К этому времени говоривший сделался столь возбужденным, говорил так быстро и так жестикулировал, что, когда перевернутость лодочки произошла и он, для большей выразительности, хлопнул в ладони и топнул ногой, я был увлечен с ним в пространство и вполне мог бы вообразить, что я был спутником в его воздушном странствии. Когда он окончил свое описание, он извинился за свою возбудимость, над которой он посмеялся сам же. Разговор перешел на другие предметы, и он скоро простился со мной. Я более не видел его никогда… Что я слыхал о нем потом, опять и опять, и год за годом, наряду с теми другими, кто говорит по-английски, об этом упоминать бесполезно, — слышал о нем в выражениях хвалы иногда, иногда в выражениях осуждения, доныне, когда он ушел, оставя за собой славу, которая будет длиться, пока будет длиться наш язык, и я могу о нем думать только как об авторе, который дал миру “Ворона” и “Колокола”, и много еще других жемчужин благородного стиха, озарил эту мощь английской речи в прозаических сочинениях, не менее логических, чем вообразительных, и я забываю злоупотребление, которое с основанием или без основания невежество, предрассудок или зависть нагромоздили на его памяти».

В данном нагромождении превалировала прижизненная зависть, и более всех преуспел в ней некий поэт и литературный критик Гризвольд. Этот Гризвольд пришел в тот же журнал, где редактором был Эдгар По, и тот из журнала сразу ушел, не желая ни часа находиться с этим Гризвольдом в одной редакции. Дело в том, что этот Гризвольд, считавший себя чуть ли главным литературным критиком на американском континенте, чуть ли не в каждой своей статье обрушивался на Эдгара По с обвинениями в намеренном «искажении американской действительности», умышленном отходе от «принципов новосветского реализма» и воспроизведении «собственных болезненных фантазий», возбуждающих в читателе чувство «германского ужаса». И намеренно пропускал мимо великий талант автора, его завидную работоспособность, полнейшую творческую самостоятельность, необозримость воображения, умение создавать новые литературные жанры, а так же то, что в 1840 году в предисловии к двухтомному сборнику новелл «Гортески и Арабески» Эдгар По, писал, что нет в его произведениях никакого «германизма», но есть «страх» как тема многих рассказов, и «страх» есть понятие не «германское», а всегда психологическое. Люди просто живут и много чего при этом боятся, а особенно своего проживания на краю бездны. И несчастен всякий, пусть и самый благополучный, обыватель в своем непонимании этого.

Так все и шло, и усиливалась нервозность поэта, и болезнь прогрессировала, и он, понимая это, не в силах был ей противостоять, хотя с 1847 по 1849 годы издал выдающиеся произведения: «Юлалюм», «Колокола», «Аннабель Ли». Он в те же годы написал и свою большую философскую книгу, назвал которую «Эврика». Эту книгу он ставил выше своих стихов и новелл. Он считал ее «величайшим откровением, когда-либо данным человечеству». Да, так все и шло – до осени 1849 года. Валерий Брюсов, опираясь на данные англоязычных биографий, писал:

«Полный химерических проектов, считая себя вновь женихом, Эдгар По, в сентябре этого года читал в Ричмонде лекцию о “Поэтическом принципе”. Из Ричмонда Эдгар По выехал, имея 1500 долларов в кармане. Что затем произошло осталось тайной. Может быть, поэт подпал под влияние своей болезни, может быть, грабители усыпили его наркотиком. Эдгара По нашли на полу в бессознательном состоянии, ограбленным. Поэта привезли в Балтимору, где Эдгар По умер в больнице 7 октября 1849 года».

Потом была его первая биография, написанная Гризвольдом, которому Эдгар По, бог весть по какой причине, завещал все свое творчество. Биография очень плохая. Неумолчной завистью объяснялось это или еще чем, мы не знаем. Мы только убеждены, что стоит человеку хотя бы и на той стороне Атлантического океана в силу громадного таланта стать величайшим поэтом и новеллистом, обязательно после ухода из жизни самый лучший враг его обвинит во всех смертных грехах, постарается всячески принизить и все его творчество исказить до такой степени, что только через многие годы добросовестные биографы расставят по местам прижизненные эпизоды, но и то не без тайн и загадок. Явление, безусловно, не единичное в истории литературы, но в истории Эдгара По беспрецедентное, как бы происходившее на дне колодца, в который медленно опускался маятник с острейшим серповидным лезвием в его нижней части, по мотивам одного из самых кошмарных рассказов гениального автора. Но главный герой в самом конце чудесным образом спасся, и «это так же верно, как то, что есть на свете море, где даже судно растет подобно живому телу моряка». В своих произведениях он многое угадал, предвидя развитие многих литературных жанров, и выражено в них нам такое знакомое, что не без трепета мы вновь и вновь читаем и перечитываем стихи и новеллы Эдгара По. «Я отдал бы мир, чтобы воплотить хотя бы половину тех мыслей, которые проплывают в моем воображении».

Владимир Вестер