Юлия Дунаева | Снегография

Об авторе

Юлия Дунаева живет в Санкт-Петербурге, работает в библиотеке Зоологического института РАН. Писатель-популяризатор, автор десяти книг о животных для детей среднего и старшего школьного возраста. Стихи начала писать во взрослом возрасте.

Снегография

Яблоки

До нас доносятся яблоки –
розовые зяблики,
бледно-зеленые круглики.
А мы – городские гуглики,
не дачные и не смелые.
Пакеты не очень белые,
на них снизу капли лужные,
они глубоко нам чуждые.
Их гость приносит украдкой,
ставит на наши тапки.
Заденешь ногой или стулом –
выкатываются разгулом,
идут писать по паркету
забытое слово – лето.

Ранняя зима

Белой рыхлой бумагой
небо деревья чистит,
впитывает влагу,
стряхивает, как кисти.

Клок фильтровального снега
в пятнах кленовой краски.
По выставкам нам не бегать,
осень старалась напрасно, –

печатала пресс-релизы,
обдумывала фуршеты, –
явились морозы-киргизы
и дикие снежные шерпы.

Снег

Как монолог из пустоты,
весь величаво-театральный,
выходит снег из темноты
на фоне арки триумфальной.

В сапожках мягких князь балконский
выносит сам себя в подарок
массовке яблочной и конской
и гасит город, как огарок.

И время замедляет бег,
тучнеет, ёжится, зевает,
и длинный позапрошлый век,
как шлафор, на ночь надевает,

и на диване плющит бок
про Тушиных, Толстых, Тучковых …
Пока мобильника звонок
не возвестит о темпах новых.

Шахматисты предсказуемы

Шахматисты предсказуемы.
В черной клетке декабря
ты сражаешься с безумием,
а безумие, горя
черным пламенем в мозгу,
вертится ферзём в снегу.

Завтра ты мне позвонишь.
С равнодушием отточенным
я, сражаясь с многоточием,
объявлю ничью, малыш.
Снова голая доска –
новогодняя тоска.

Зимнее шоссе

Восхищенных зрачков пожары
и швыряния лавы в крови
превращаются в красные фары
и в торшеры постов ГАИ,

в золоченые бензоколонки
и в шлагбаумы наперевес.
А вокруг – закопченный и ломкий,
как стекло старой лампы, лес.

Он не спит, он хранится в вате,
вне потока и не у дел.
Безучастный, как спинка кровати.
А когда-то тоже горел.

Начало года

Январский минус студенистым клеем
скрепил углы расшатанной зимы.
Бельишко на деревьях посвежее,
на небе покомпактнее дымы.

Год еще свернут в чуть початой почке,
темнеет точкой в икряном желе,
растет комочком на краю желточном,
клубится пухом в мутном киселе.

Но, как птенец, уже чего-то хочет,
уже ждет пищи из стихов и дел.
И предыдущий был прожорлив очень.
И что? Все съел, вспорхнул и улетел.

В деревне

Это чувство – темное и теплое,
в копоти бревенчатая кладка.
Знаю: мы с тобой уже состеганы –
черный верх и белая подкладка.

Вижу: нам с тобой уже накатана
через темень снежная дорога.
Печь грозит рогатыми ухватами,
да стрекочет  логика-сорока.

Что бывает за такие знания,
знаю лучше бабушки смоленской.
Но летят размашистые сани
мимо окон школы деревенской.

На лыжах

В мембране, софтшелле и флисе –
акриловым мотыльком –
ныряю по горкам, как глиссер,
катаюсь на лыжах «коньком».
А лес – благородно гравюрен,
на нем дорогое белье.
Он строен, серьезен, нахмурен,
он что-то читает свое.
Лечу, сопоставив по-птичьи
масштаб измерений и цен –
мое электричье синичье
и жуткий его плейстоцен.
Нырнуть бы в труху вековую,
пробиться сквозь каменный лед
и въехать в шкалу временную,
где лес не стоит, а – идет.
Бежит, ледником настигаем,
шагает по мертвой траве
и тундровых бабочек стаю
в зеленом несет рукаве.

Мартовская роза

У мартовской розы язык отморожен.
Она говорить о Делёзе не может.
Она танцевать под Глюкозу не станет –
Не встряхивай кожаный бубен в кармане.
Почует угрозу и сделает ручкой
святому Франциску и Верке Сердючке.
Ведь лучше засохнуть, чем рдеть от позора,
упав тривиально на лапу Азора.

Юлия Дунаева
Автор фотоиллюстраций — Андрей Пржиборо